HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Александр Левковский

Авангардист Пискунов и Мировая Революция

Обсудить

Рассказ-памфлет

 

(Опыт художественного предвидения)

 

Купить в журнале за сентябрь 2017 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за сентябрь 2017 года

 

На чтение потребуется 23 минуты | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Опубликовано редактором: Елена Астахова, 21.09.2017
Иллюстрация. Название: «Знания под ЗАПРЕТОМ! 2». Автор: Славяна. Источник: http://www.photosight.ru/photos/1469406/

 

 

 

 

«Мы на горе всем буржуям

Мировой пожар раздуем,

Мировой пожар в крови —

Господи, благослови!»

 

Александр Блок. Поэма «Двенадцать».

 

 

«Прошла зима, настало лето.

Спасибо партии за это!»

 

Из Самиздата советских времён.

 

 

Авторское предисловие

 

Пользуясь справедливым отсутствием цензуры в послесоветскую эпоху, российские писатели в настоящее время свободно творят в самых разнообразных и нередко авангардистских стилях.

Прожив немало лет на Западе, я привык к авангардистской литературе (хотя никогда не был её приверженцем) и поэтому не чувствую никакого потрясения, сталкиваясь с подобного рода российскими художественными произведениями.

Что меня действительно поражает, так это лицемерная положительная реакция так называемых левых – коммунистов, социалистов, анархистов и иных леворадикалов – на российскую авангардистскую литературу, в которой мир зачастую представлен в тонах, явно противоречащих левой идеологии, и где допустимы неограниченные детальные экскурсы в самые интимные стороны человеческого существования, описываемые открытым нецензурным текстом.

Казалось бы, леворадикалы, чья провозглашённая «историческая миссия» предполагает постоянную борьбу за «высокоморальные интересы пролетариата», должны с негодованием отвергнуть тематику и нецензурное текстовое воплощение многих авангардистских произведений, – но нет! – левые с энтузиазмом поддерживают литературные эксперименты авангардистов, избегая упомянуть, что при коммунистическом строе писателям, отклоняющимся от линии партии – и авангардистам, в том числе! – предназначена поистине трагическая судьба -– вплоть до каторги и расстрела. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить имена сотен советских писателей, беспощадно репрессированных в сталинскую эпоху.

Вот поэтому я и решил представить в этом памфлете весьма вероятную картину столкновения некоего писателя-авангардиста (назовём его, скажем, Андреем Пискуновым) с реальностью коммунистического строя, установившегося в России после победы мифической «Мировой Революции».

 

 

 

1

 

 

Меня арестовали рано утром, когда я, охренев от выпитой ночью поллитры «Московской», с трудом, наконец, заснул. Пил я с одной-единственной целью – набраться храбрости, чтобы кончить свою бессмысленную жизнь раз и навсегда.

Но храбрости я так и не набрался. И куча снотворных таблеток, которые я намеревался проглотить, осталась валяться на грязном кухонном столе рядом с пустой бутылкой и недоеденными консервами «Бычки в томате».

Это была бы моя вторая попытка покончить с собой. Первая закончилась полным провалом.

В первый раз, неделю тому назад, я заткнул все щели под кухонной дверью и открыл газ. Сел на пол, прислонился к плите и закрыл глаза. И едва только стал я чувствовать лёгкое обалдение от вдыхаемого газа, как подача этого самого газа кончилась. Оказывается, я выбрал для самоубийства неправильное время. Уже год как газ в московские квартиры не подаётся от полуночи и до шести утра.

Газ не подаётся в квартиры от полуночи!? Ну не бардак ли это!? Россия сидит на газе, плавает на самых больших в мире запасах газа, а москвичам его подают только днём!? Хотя сволочной капитализм был ненамного лучше нынешнего сучьего коммунизма, наступившего после победы Мировой Революции, -– но при власти капитала хотя бы газ подавался исправно!

Кстати, насчёт победы Мировой Революции... Я всегда говорил моим знакомым левым (марксистам-ленинцам, троцкистам, нео-коммунистам, анархистам, социалистам и прочим леворадикалам), что только дебил с размягчёнными мозгами может верить в победу Мировой Революции и воцарение всеобщего равенства и братства. Но, оказалось, я был неправ! Она, эта революция, победила власть капитала, национализировала всё на свете – от добычи газа и нефти до самого последнего вшивого ларька на Курском вокзале, расстреляла богачей и олигархов, закрыла базары и барахолки и ввела карточную систему справедливого распределения продуктов среди населения...

А покончив с этими немедленными общественными нуждами, новая пролетарская власть тут же вспомнила о гнилой интеллигенции. То есть о таких мудаках, как я. О писателях, поэтах, деятелях кино и театра, композиторах и вообще о тех, кого их бог Владимир Ильич Ленин называл в переписке с Максимом Горьким нежным словом «говно». И, вспомнив о нас, вожди Мировой Революции очень быстро ввели тотальную цензуру на любую публикацию. Ну что-то вроде печально знаменитого советского Главлита.

А тут, на моё несчастье, накануне этих кардинальных преобразований в мире литературы издательство «Алые паруса», не сообразившее, что расхлябанный мир капитализма отбросил копыта, выпустило в свет повторным тиражом в десять тысяч экземпляров мой ранний авангардистский роман «Подонки», который я написал в соавторстве с моим старым университетским другом, Пашей Иконниковым. Этот роман, кстати, содержал несколько сверхоткровенных сексуальных сцен и даже два эпизода некрофилии. И, вдобавок ко всему, написан был этот шедевр с изощрённым употреблением самого сочного русского мата (мой опыт писателя-авангардиста показывает, что есть такие замысловатые творческие ситуации, где без нецензурных выражений не обойтись и мой соавтор был со мною полностью согласен).

Кстати, этот наш роман завоевал в своё время такую популярность, что был переиздан трижды, и его перевели на дюжину языков. О нём писали статьи и рефераты, его обсуждали на бесчисленных конференциях и встречах с читателями.

Но всё это было при власти капитала, которому было по барабану, что там в художественной литературе пишется и печатается. А новая пролетарская власть такой расхлябанности допустить, ясное дело, не могла. Были быстро составлены списки книг, которые надо запретить и конфисковать, и списки эти были переданы в Союз Российских Писателей.

И мои собратья по перу, до смерти запуганные решительными действиями Мировой Революции, единогласно вышвырнули меня из Союза Писателей – и остался я без денег, без любимой работы и без будущего. То есть меня обрекли на медленную смерть. «Не быть тебе, Андрюха, писателем при новой власти», – сказал я себе однажды, вылакав очередную поллитру дешёвого портвейна. – «Пора, как говорил бессмертный Остап Бендер, переквалифицироваться в управдомы...»

Но в управдомы идти не хотелось, и я решил сказать жизни «пи..дец!».

А вообще-то самым лучшим способом вознестись на тот свет было бы взять в руки автомат Калашникова, стать посреди вокзальной площади, открыть огонь по снующим толпам, а последнюю пулю пустить себе в лоб! Но где мне взять автомат!?

 

...Выпитая ночью водка была паршивой, противной на вкус и пахла третьесортным самогоном. Сейчас у нас приличного алкоголя вообще не найти. Я отоварил накануне свои продуктовые карточки для безработных – получил хлеб, макароны, подсолнечное масло, тощую рыбу (с виду подохшую полгода тому назад), какие-то консервные банки -– и тут же обменял две пачки макарон на бутылку «Московской». Мы полгода тому назад, отпраздновав первую годовщину Великой Июньской Мировой Революции, прекратили выпускать приличную водяру типа «Столичной», а вернулись к далёким советским временам, когда утешением нашей жизни были «Московская» и липкий портвейн «Волжский» ценою рупь пять копеек за пол-литра. Нечего и говорить, что мы уже забыли о таких деликатесах, как, например, шведский «Абсолют». Я, сказать по правде, с удовольствием хлебнул бы качественного пшеничного самогона, но по последнему указу Мирового Правительства за производство и употребление самогона тебе могут впендюрить от трёх до пяти лет и отправить на Воркуту. И правильно, если разобраться! Пшеницы и так не хватает – вот уже год как хлеб у нас пекут с примесью гороха, чечевицы и фасоли...

 

...Раздался командный стук в дверь – раз, другой и третий и я с натугой оторвал тяжёлую чугунную голову от подушки.

Вот сука! Ведь есть же на дверях электрический звонок! – так что ж ты, падла, колотишь кулачищем!?

Но тут я вспомнил, что по последнему указу мэра Москвы электричество, как и газ, начинают подавать с шести утра, а сейчас, наверное, не больше пяти, и, значит, мой звонок сдох (кстати, мэра столицы опять стали именовать «председателем горисполкома» – ну как в былые советские времена).

– Кто там? – прохрипел я.

– Милиция! – заорал кто-то за дверью. – Откройте немедленно!

Милиция?!.. Зачем?.. Почему?.. Я никого вчера не бил... И у ларька, где я менял макароны на водяру, меня тоже никто пальцем не тронул... Я не нарушал порядка!.. Я законопослушный гражданин! Вам ясно, проститутки вы милицейские?!

(Кстати, с воцарением Мировой Революции полицейские у нас были опять переназваны в милиционеров – видимо, для поддержания нового пролетарского духа у народа).

Я слез с дивана, где лежал, спасаясь под двумя одеялами от декабрьского пронизывающего холода, и прошлёпал к двери.

И не успел я её отворить, как в комнату ворвалась целая орава ментов во главе с громилой-капитаном двухметрового роста и веса этак килограммов на сто семьдесят.

– Гражданин Пискунов, – не спросил, а скорее утвердительно произнёс мордоворот-капитан.

А в чём дело? – говорю.

– Ваши документы! – потребовал он и протянул ко мне лапу, будто не соображая, что я стою перед ним полуголый, в поношенной майке и давно нестиранных трусах, и никаких документов на мне нет.

Эх, как смертельно хотелось мне обложить эту милицейскую шкуру трёхэтажным матом! Однако, имея печальный опыт тесного общения со стражами порядка, я с трудом сдержался и говорю:

– Предъявите ордер на вторжение в частную квартиру.

И в свою очередь протягиваю руку к этому подонку.

Он ничуть не удивился, спокойно взял меня за руку и резким натренированным движением заломил мне её за спину. И проволок моё согнутое до полу туловище до кровати, и швырнул меня на скомканные одеяла безо всяких следов простыни под ними.

– Петренко, Вавилов! – приказал громила-капитан. – Приступайте к обыску.

Два мента козырнули и сразу же двинулись к моему компьютеру. Было ясно, что их хорошо обучили простому правилу -– у пишущих людей надо прежде всего захватить компьютер с их писаниной, а лишь потом начать копаться в их шкафах и письменных столах.

Я заорал: «Не лапайте компьютер, суки!» и ринулся с кровати на них. Но капитан, мастер своего дела, уверенно перехватил меня поперёк туловища, развернул меня, опять заломил мне руки за спину и ловко надел на них наручники.

 

 

 

2

 

 

Мордоворот-капитан в сопровождении двух ментов подвёл меня к внушительной резной двери и оставил нас троих ждать, пока он что-то выяснял за дверью в кабинете.

К двери была приклёпана табличка с надписью:

 

Зам. Начальника Следственного Отдела ММУ г. Москвы

к.ф.н. Калягин В. И.

 

Значит, меня будет допрашивать какой-то высокопоставленный мудозвон из ММУ. Кстати, вы знаете, что такое ММУ? Это министерство, подобия которого Россия не знала за всю свою тысячелетнюю историю! Расшифровывается эта аббревиатура так: Министерство Морального Усовершенствования. Эту сучью контору организовали сравнительно недавно для «восстановления высокого морального облика народа России, которому был нанесён колоссальный ущерб за годы царствования глубоко аморального капитализма в нашей стране».

Это я буквально процитировал вам Указ ЦК Коммунистической Партии Мировой Революции (сокращённо, КПМР).

То есть ММУ неустанно борется с пьянством, наркотиками, порнографией, проституцией, половыми извращениями, матерщиной в быту и в литературе, преклонением перед собственническими инстинктами, а также выполняет функции цензуры в литературе, печати, музыке, театре и кино. И имеет право ареста, следствия и передачи дела в суд за эти нарушения общественной морали.

Стоит, однако, отметить, что в нашем вольнодумном народе, где такие пороки, как, например, пьянство, являются чуть ли не врождёнными, ММУ очень быстро заработало полупрезрительную кличку «МУМУ». Впрочем, произносить эту кличку надо очень осторожно – известны случаи, когда за её употребление суд давал от двух до трёх лет.

 

...Капитан возник на пороге и жестом приказал мне войти в кабинет. Менты остались в коридоре, а капитан вошёл вслед за мной и закрыл за собой дверь. Видать, при новой власти следствие проводится в присутствии милиции наверное, для большей эффективности и убедительности.

Я осмотрелся. В глубине комнаты, за письменным столом, засыпанном бумагами, сидел смуглый мужик лет сорока. У него было усталое худое лицо с низким лбом, изборождённым преждевременными морщинами. Видно, нелегко доставалась ему борьба с многочисленными пороками, оставленными аморальным капитализмом в наследство новому строю.

Это, и был, по-видимому, В. И. Калягин. Кстати, а как расшифровывается вот это его имя-отчество – В. И.? Василий Иванович, как у Чапаева?.. Виктор Игоревич?.. А, может быть, Владимир Ильич?..

И интересно что значат эти три буковки перед его именем – к.ф.н.?

По-видимому, он кандидат наук, – но каких? Физических?.. Философских?.. Филологических?.. Хер его знает! Одно было ясно новая пролетарская власть вознамерилась привлекать к работе интеллектуалов – и даже с учёными степенями для перевоспитания нашего погрязшего в бесчисленных пороках народа.

За спиной кандидата наук Калягина, высоко на стене висел крупный портрет... кого? -– как вы думаете? Правильно! – товарища Дзержинского! Главный чекист смотрел на меня прищуренными глазами, слегка ухмыляясь, как бы говоря: «Эх, жаль, не попался ты мне в руки! Я из тебя, мудака-писателя, котлету бы сделал!»

Кстати, статую Феликса Эдмундовича, которая в 1991 году была свергнута с пьедестала, новые революционные власти поставили на её законное место, посреди площади, получившей своё прежнее зловещее название – площадь Дзержинского.

 

...Следователь Калягин жестом указал мне на стул и продолжал возиться с документами, что-то отмечая в них карандашом. Потом он включил компьютер и стал читать какие-то сообщения на экране.

Мне внезапно показалось, что я где-то видел этого чина МУМУ лет восемь тому назад. Но где? Я стал перебирать в уме места, где могла произойти наша встреча в прошлом. В Союзе Писателей?.. В издательстве, где печатались мои книги?.. На книжных ярмарках?.. В московских ресторанах и забегаловках?.. На моих встречах с читателями?..

Да, кажется, на одной из таких встреч...

Я, однако, не успел додумать эту мысль до конца, ибо Калягин вдруг отвёл глаза от экрана, перевёл взгляд на меня и тихим голосом промолвил:

– Гражданин Пискунов, меня зовут Виталий Ильич Калягин. Я – следователь по вашему делу... Имейте в виду, что ваш допрос фиксируется на видео и ваши ответы будут использованы в судебных процедурах.

Калягин вытащил из глубин письменного стола небольшую, отлично переплетённую книжицу и повернул её фронтальной обложкой ко мне.

– Гражданин Пискунов, – промолвил он, – прочитайте название вслух.

Я хрипло процедил, чувствуя, что меня вот-вот вырвет от отвращения:

«Уголовный Кодекс Морального Усовершенствования».

Следователь раскрыл кодекс на первой странице и продекламировал, делая ударение чуть ли не на каждом слове:

– Статья 3а гласит: «Произведения литературы, изобразительного искусства, музыки, театрального искусства и кино оцениваются и публикуются исключительно согласно критерию их соответствия задачам и целям Мировой Революции».

Он помолчал, перебирая бумаги, а затем произнёс:

– Гражданин Пискунов, вы арестованы по серьёзным обвинениям в нарушении общественной морали. Вам предъявляется обвинение в публикации порнографических и извращённых сцен, а также в систематическом употреблении нецензурной лексики в тексте вашего переизданного романа «Подонки». Это деяние подлежит наказанию согласно статье 18а Кодекса.

Калягин отодвинул в сторону ворох бумаг, открыл ящик стола и извлёк оттуда книгу. Положил её на стол перед собой и спросил:

– Гражданин Пискунов, вам знаком этот том, не так ли?

Я бросил взгляд на книгу – и сердце у меня на мгновение сжалось...

 

...Знал бы этот пидор, сколько времени, сил, бессонных ночей и залитых алкоголем дней отняла у меня и Паши Иконникова эта книга!

Это был роман «Подонки».

Моя первая опубликованная книга...

Не знаю почему, но меня буквально затрясло при виде нашего романа в грязных руках следователя Калягина...

 

– Я знаком с этой книгой, – с трудом выдавил я. – Очень хорошо знаком!.. От первого до последнего слова!.. Что вы от меня хотите!?

Последнее предложение я не произнёс, а истерически прокричал, тыча пальцем в сторону моего романа, лежащего перед этой глистой по имени Калягин.

Капитан, стоявший за моей спиной, положил свои пудовые лапы мне на плечи и рывком прижал меня к стулу. Я почувствовал, что в моём позвоночнике что-то хрустнуло.

– Не орать, Пискунов! – прохрипел он мне в ухо. – Заткни свою глотку и отвечай тихим голосом. Понятно!?

Калягин придвинул к себе мою книгу и положил руку на обложку.

– Гражданин Пискунов, – сказал он, – следствию необходимо знать ваше мнение -– соответствует ли ваш роман «Подонки» важнейшему пролетарскому критерию, который я вам зачитал?

Я не колебался ни секунды.

– А мне, – сказал я, – наплевать на ваш важнейший критерий...

Калягин с полминуты сверлил меня пронзительным взглядом своих рысьих воспалённых глаз, а затем захлопнул кодекс и сказал:

– Пискунов, если вам дорога ваша жизнь, то я советую вам отвечать коротко, ясно и правдиво на мои вопросы, не допуская никаких грубых выражений.

– Гражданин следователь, – ответил я, – мне моя говённая жизнь абсолютно не дорога. Я не возражаю, если меня расстреляют этой же ночью. Мне наплевать и на свою жизнь, и на вашу, и на пришедший к нам сучий коммунизм, и на побеждённый вами сволочной капитализм... Вы знаете эту затасканную поговорку «Весь мир – бардак, все люди – б..яди»? Вот это и есть мой критерий оценки жизни вообще, а также оценки любых произведений литературы, включая мой роман «Подонки»...

Последовала минута молчания. Я видел, что Калягин еле сдерживается, чтобы не заорать на меня или запустить в меня моей книгой.

Наконец он совладал с собой и произнёс хриплым голосом:

– Ваш ответ означает, что вы сами, без принуждения со стороны следствия, признали, что ваш роман находится в противоречии с целями и задачами Мировой Революции.

Я пожал плечами и мысленно матюкнулся. А что я мог возразить этому мудаку? Я – писатель-авангардист, творец истинной художественной литературы, а не редактор «Блокнота агитатора» и не пропагандист их идиотских революций...

Калягина одолел кашель. Кашлял он долго, с надрывом, зажимая рот носовым платком. Может, на этой напряжённой работе, неустанно разоблачая врагов пролетариата, он заработал туберкулёз? Хорошо бы...

– Пискунов, – продолжал он, откашлявшись, – вы написали роман «Подонки» за десять лет до славной победы Мировой Революции. Верно?

Я кивнул.

– Отвечайте! – верно?

– Да.

– Вашим соавтором в написании этого романа был Павел Афанасьевич Иконников. Правильно?

– Правильно.

– Пискунов, продолжали ли вы сотрудничество с Иконниковым после публикации вашего первого романа?

 

Почему он задаёт этот вопрос? Видно, хочет что-то выведать о Пашке, чтобы тоже арестовать его... Нет, хер тебе! я друга Пашку не предам!

 

– Нет, – сказал я. – Наши дороги разошлись, и я его больше никогда не видел. Он уехал из Москвы и стал, по слухам, работать сценаристом в кино.

Калягин взглянул на милицейского капитана и приказал:

– Введите обвиняемого Иконникова.

Капитан исчез за дверью и через минуту ввёл в кабинет моего старого друга Пашу Иконникова.

Я не поверил своим глазам! Я с трудом узнал его! В кабинет Калягина вошёл не вечно улыбающийся толстяк, женолюб и острослов, жизнерадостный любитель умеренно выпить и обильно закусить а смертельно исхудавшее подобие Паши Иконникова, моего старого друга и соратника.

Калягин промолвил казённым голосом – видимо, для протокола, фиксируемого на видео:

– Объявляется очная ставка обвиняемого Андрея Кирилловича Пискунова с обвиняемым Павлом Афанасьевичем Иконниковым. Гражданин Иконников, можете сесть.

Иконников придвинул стул и сел в двух-трёх метрах от меня.

Калягин помолчал, покопался в бумагах и промолвил:

– Гражданин Иконников, вы были соавтором авангардистского романа «Подонки», написанного вами в сотрудничестве с обвиняемым Пискуновым. Расскажите о вашем нынешнем отношении к этому произведению.

Иконников откашлялся и произнёс еле слышным, монотонным голосом:

– Я считаю это произведение возмутительным образчиком аморальной литературы, свойственной сошедшему в могилу гнилому капиталистическому обществу. Этот наш роман был написан с человеконенавистнических позиций, наносящих огромный вред делу пролетариата и самой гуманной в истории человечества Мировой Революции. Я искренне раскаиваюсь в своём авторстве!

– Паша, – привстав со стула, с трудом вымолвил я, совершенно ошеломлённый, – ты что такое пи..дишь?!

– Пискунов, – прервал меня Калягин, – не мешайте следствию!

Бандюга-капитан схватил меня за плечо, но я с силой вырвался и шагнул к Иконникову.

– Паша! – заорал я. – Ты что – забыл, что нас с тобой провозгласили гениями?! Что наш роман расхватали на цитаты?! Что его перевели на кучу языков?! Что его признали авангардистской классикой?! Ты забыл, гад?!

Капитан опять ухватился за моё плечо, но я снова вырвался, сделал два шага вперёд и успел плюнуть своему бывшему другу прямо в его исхудавшую сучью морду...

 

 

 

3

 

 

Одиночную камеру обогревали так скудно, что стены её были кое-где, подальше от батареи отопления, покрыты инеем. Не снимая пальто, я сел на тепловатую батарею и попытался собраться с мыслями.

Меня больше допрашивать не будут. Следствие закончено. После моего плевка в харю Иконникову разъярённый капитан оттащил меня от моего бывшего друга и усадил меня на стул с такой силой, что наверняка повредил мой позвоночник…

Калягин задал Иконникову несколько вопросов, относящихся к тексту нашего романа, но никаких связных ответов получить не мог, так как Иконников, обливаясь слезами и соплями и едва не падая на колени, непрестанно раскаивался в своей прошлой преступной деятельности и клялся в верности делу партии. В конце концов два мента, взяв под руки, вытащили за дверь моего бывшего друга, явно наделавшего в штаны, ибо самостоятельно передвигаться он был не в состоянии.

А Калягин, покончив с Иконниковым, в течение последующих двух часов донимал меня дебильными вопросами об аморальном и антипролетарском содержании моего романа.

Особенно он напирал на сцены некрофилии в «Подонках». Я сказал ему, что как филолог-профессионал, он должен понимать художественную ценность изображения совокупления с трупами в качестве средства отрицания грязного и преступного человеческого общества, но ему до лампочки были мои аргументы. Он сказал, что в дополнение к нецензурной лексике и сценам сексуального извращения меня также обвиняют в так называемой «латентной некрофилии». Что это за херня такая – «латентная некрофилия»! он не объяснил, а мне вся эта мудистика была без интереса.

В конце концов Калягин объявил, что следствие завершено и меня, в лучшем случае, ожидает высылка за пределы европейской части страны сроком на пять-семь лет, с полным запрещением публиковаться. Я тут же вспомнил знаменитую «Песню о Правде» Владимира Высоцкого:

 

«Стервою звали её и похуже, чем стервой.

Мазали глиной, спустили дворового пса.

Духу чтоб не было! На километр сто первый

Выселить, выслать за двадцать четыре часа!»

 

А в худшем случае, добавил Калягин, мне могут припаять пять лет исправительно-трудовых лагерей. И на прощание он ободрил меня сообщением, что все проданные и непроданные экземпляры моего романа будут конфискованы и сожжены...

 

...Я сидел на батарее, закутавшись в пальто, покачиваясь, закрывая и вновь открывая глаза в полудрёме. Но вот что странно! – передо мною всё время маячила узкая вытянутая морда следователя Калягина, и я никак не мог вспомнить, где мы с ним встречались...

И вдруг я вспомнил!..

 

...Москва. Политехнический Музей.

Ещё нет никаких признаков приближения Мировой Революции. Есть ещё полная свобода беспрепятственно писать и печатать всё, что придёт писателям в голову. И можно без помех собираться, скажем, на обсуждение романа Андрея Пискунова и Павла Иконникова «Подонки» в просторном зале Политехнического Музея...

Я помню это бурное обсуждение – эти горячие речи сторонников и противников моего романа, эти выкрики с мест, это цитирование самых шокирующих кусков моей книги...

И среди сторонников романа, выступавших со сцены, я вижу... Калягина! Да-да, представьте себе! – Калягина! Он не был следователем тогда, а был он известным леворадикальным критиком, публиковавшимся в столичных литературных журналах.

Вот он стоит на сцене, потрясая моей книгой и крича:

– ...вы, отрицающие этот великолепный роман только потому, что он не укладывается в общепринятые рамки -– вспомните, что вот так же в своё время были признаны аморальными книги, которые ныне считаются классикой... Вы что – хотите сжечь роман Пискунова и Иконникова, как сжигали книги в нацистской Германии!?. Вы, борцы за так называемую «чистоту» в литературе, которая на самом деле является выхолащиванием литературных текстов, высасыванием живой и горячей крови из них! – постыдитесь!.. Мы, левые – коммунисты, марксисты-ленинцы, -– приветствуем эту книгу, как мы приветствуем любое проявление свежей творческой мысли!..

 

...Я разлепил веки и ухмыльнулся при мысли, какая херня приходит в голову, когда тебе холодно и голодно. Подумать только! – коммунистический мудозвон Калягин в роли защитника моего романа, «не соответствующего важнейшим пролетарским критериям»!

Я, по-видимому, опять впал в дрёму, потому что я вдруг увидел прямо перед собой площадь Дзержинского, заполненную шумной толпой. Под памятником Феликсу Эдмундовичу был разожжён гигантский костёр, куда хохочущие от восторга москвичи кидали одну за другой книги. Точь-в-точь как восторженные немцы бросали книги в костёр, разожжённый на берлинской площади Оперы в 1933 году.

Только вместо Геббельса пламенную речь перед толпой произносил следователь Калягин. Он орал во всю глотку:

– ...А сейчас мы бросим в этот священный огонь книги предателя дела пролетариата Андрея Пискунова!

Откуда-то сбоку к костру подбежали мужики, тащившие кучи моих книг. И среди них я увидел моего старого друга, подонка и труса, Пашу Иконникова. Пыхтя от натуги, он швырял с размаху в огонь одну за другой книги, на обложках которых стояло его имя рядом с моим...

 

 

Авторское примечание

 

Предлагаемый читателям памфлет представляет собой стопроцентный художественный вымысел. Любое возможное сходство персонажей памфлета с реальными лицами следует считать непреднамеренным и чисто случайным.

 

 

 

(в начало)

 

 

 


Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за сентябрь 2017 года в полном объёме за 197 руб.:
Банковская карта: Яндекс.деньги: Другие способы:
Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке:
«Вернуться на сайт магазина»
После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru
Вы получите доступ к каждому произведению сентября 2017 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 

260 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 18.03.2024, 21:24 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов

06.03.2024
Журнал Ваш вызывает искреннее уважение. Оригинальный, стильный, со вкусом оформленный, имеюший своё лицо. От души желаю Вам удачи, процветания, новых успехов!
Владимир Спектор

22.02.2024
С удовольствием просмотрел январский журнал. Очень понравились графические работы.
Александр Краснопольский



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Актуальные букмекерские конторы для профессионалов для ставок на спорт
Поддержите «Новую Литературу»!