Небесная канцелярия 2

На чтение потребуется 6 часов 20 минут. Скачать файлом doc, fb2, pdf, txt за 97 руб.:

Сразу после оплаты кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»

Или:
Скачать и получить доступ ко всем публикациям месяца в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Купить в журнале за апрель 2015 (doc, pdf):

 

 

 

 

 

 

19.00. 1982. 22 апреля.

 

Один молодой брюнет, сколько можно симпатичной наружности (лаборант института Химических реактивов «Иреа» Константин Михайлович Загребейко, одновременно студент первого курса того же «Иреа»), как-то раз в седьмом часу вечера вернулся из института с чёртом в кармане крешевых полосатых брюк.

Этот молодой человек повесил в прихожей пальто на вешалку, сняв башмаки, аккуратно поставил их бок к бочку на резиновый коврик прихожей, подтёр за собой натоптанное с улицы, после чего он заглянул в комнату бабушки Стаси, поприветствовав её (она была второй год у него лежачая, после обширного инфаркта), и, пройдя на кухню, взялся, как обыкновенно, готовить себе и бабушке ужин.

Он подогрел в кастрюльке для бабули куриный супчик, на водяной бане – баночку протёртого детского пюре «Свинина с морковью» и заварил для бабушки некрепкого чаю.

Себе он поставил на плиту греться воду к пельменям и накрыл крышкой, чтобы побыстрее закипело. После чего наш симпатичный молодой человек составил бабушки Стаси ужин на серебряный витый поднос. Налил чаю бабушки Стасе в её любимую синюю кружку (с золотым ободком) и, достав из кармана брюк принесённого из лаборантской «Иреа» чёрта, высыпал гадость бабушке Стасе в кружку.

Добавил на поднос два кусочка сахара (бабушка любила сахар вприкуску к чаю).

И пока закипала вода, молодой человек с ложечки терпеливо кормил свою бабушку ужином, рассказывая ей, как прошёл его день.

 

 

*   *   *

 

Жил-был человек, Константин Михайлович Загребейко. Никогда не болел, за всю жизнь даже на желудочное несварение не жаловался, и вдруг, когда ему только исполнилось 65, он схватился за сердце, и у него всё поплыло.

Его жена туда-сюда; она дала ему валидол, накапала в стопочку валерьяновых капель, но он у неё уже позеленел, и она так разволновалась, что вызвала ему скорую помощь. Хотя Константин Михайлович всегда был против, чуть что «вызывать». Но на этот раз Константин Михайлович не возражал, а лежал очень тихо, и нос его уж очень подозрительно заострился.

Приехали к ним врачи (мужчина и повыше), и даже скоро очень приехали, она ещё себя в порядок привести не успела, как они уже звонят в дверь. Она им тапочки, конечно, предложила (у неё ведь в квартире полы), но они говорят: «Нет, нам не надо», и прямо в своих галошах вошли, где лежал Константин Михайлович.

Тот доктор, что повыше, сразу сел за письменный стол и давай что-то записывать, а второй нахмурился, спросил себе у хозяйки табуретку и, присев в изголовье больного, взял его за запястье.

Обыкновенная грустная картина. Двенадцатый час ночи. Она стоит, смотрит докторам в синие спины и чувствует, что плохо дело. И действительно, оказывается, плохо.

Тот доктор, что на табуретке, говорит, что пульс не прощупывается. И говорит ей (опять же, строго), что, мол, дайте, женщина, зеркальце.

Она, конечно, сразу сообразила, что всё это значит, и у неё всё из рук вон. Пока она нашла зеркальце в косметичке, пока обратно из спальни по коридору, тут ей ещё их кот прямо под ноги попался, и она зеркальце выронила.

Оно – в осколки.

Тут она опять всё это, конечно, сразу сообразила, но у неё была ещё одна запасная пудреница с зеркальцем, и она её каким-то чудом нашла.

Дала врачу. И стала.

И стоит.

Там, в зеркальце, уже к тому времени, пока она бегала, ничего, кроме отражения губ больного, не отразилось.

И доктора переглянулись одновременно (у них на такое жизненный опыт), и тот, который за столом, говорит: «Дайте, пожалуйста, женщина, телефон, мне полицию вызвать нужно».

Тут она уже окончательно всё поняла, и ей стало не до телефона.

Пришлось тому доктору, что на табуретке, вставать и давать ей ватку с нашатырным спиртом, и делать успокоительный укол.

В этот момент (просим заметить) в квартире отчетливо запахло серой.

Впрочем, запах, вероятно, распространился от ватки нашатырного спирта.

Новоявленная вдова пришла от серного запаха мгновенно в себя и нашла в себе силы принести всё-таки доктору телефонную трубку. После чего её всю затрясло, и она присела на краешек дивана к своему покойному.

 

Вот с этого момента в квартире неожиданно (и именно что совершенно необъяснимо) усилился запах серы, а покойник внезапно распахнул глаза и больно ущипнул жену за бок.

Несчастная женщина визгнула и подпрыгнула точно в центр гостиной.

Доктора недоуменно переглянулись, и тот, что на табуретке, вновь ухватил покойного за запястье, а тот, что повыше, опять взялся что-то писать.

 

Дальше это дело пошло у них всех окончательно наискосяк, и ещё похуже того, как оно было.

Больной, по-прежнему не издавая ни пульса, привстал на подушке, подтянул тело в валик и, устроившись поудобнее, заморгал.

Доктор и доктор вскочили одновременно с тех мест, на которых сидели.

Вдова перекрестилась.

А в дверь позвонили....

Два вызванных полицейских потоптались в дверях (наследили опять, конечно), но дальше не пошли, потому что доктора скорой помощи извинились перед ними за ложный вызов (что больной у них оказался жив), объяснив странное произошедшее слабо читаемым пульсом.

Константина Михайловича положили на раскладные носилки и вызвали ему грузовой лифт.

Вдова покойного (то есть, простите, жена больного) накинула на себя кое-что и поехала с мужем.

Они ехали…

Ехали.

Ехали и ехали так они…

Но в 67-й им сразу отказали, в 54-й тоже, и им пришлось «сиренить» сквозь всю Москву до 97-й, которая, вообще-то, считается областная.

Зато их там взяли.

Доктора скорой помощи (мужчина, и чуть повыше) сдали свои обязанности по доставке в пластиковое окошко, и Константина Михайловича Загребейко провезли на металлической каталке в хирургическое дежурное отделение.

Жена покойного (то есть, вдова больного) сопровождала мужа, как декабрьская жена, до самого кабинета, где несчастной сказали «Подождите, женщина!», и ей пришлось осесть на клеёнчатую скабуретку.

Теперь покинем эту верную, растерянную, усталую женщину, и вернёмся посмотреть к нашему герою…

 

Его вкатили в кабинет, и он был до того измученный от всей этой неприятной с собой истории, что сложился пополам в запятую, и из-под простыни у него торчали пальцы.

Доктор оказался совсем молодой симпатичный врач (без усов, лет 35), и сидел у себя за столом, прихлебывая чай с лимоном в гранёном стакане, закусывая чай бутербродом с серым хлебом, а поверх с колбасой. В кабинете нового доктора пахло вкусно.

Молодой доктор достаточно приветливо посмотрел заболевшего, и первым делом назначил ему все те необходимые обследования, какие в таких случаях назначают.

Константина Михайловича покатили обследовать мимо жены. И она только жалобно всхлипнула мужу вслед.

Вот ему сделали эхокардиографию, коронарографию, кардиовентрикулографию, рентген, забор крови (всё это довольно быстро ему проделали) и привезли доктору назад, вместе с показателями заболевшего.

Доктор открыл эти показатели и просто на месте перестал кушать свой второй бутерброд.

Показатели говорили о том, что у больного Константина Михайловича Загребейко нет сердца.

«Вот это да! – думает молодой дежурный доктор. – Вот это, ребята, полные шишки-мышки!». У этого доктора, конечно, был большой опыт с больными, и случались всякие странные случаи. Бывает, обследование показывает, что у пациента нет второй почки. Или там, скажем, у него что-нибудь где-нибудь перекрутится. Или у него, например, в дыхательном пути застрянет чайная ложка, или даже бутылка (с пациентами всякое бывает, да, но…)

Чтобы обследования показывали, что у живого человека нет сердца, то такого случая у этого молодого доктора ещё не бывало. (Быть может, всё же доктор был ещё недостаточно опытен в своём сложном деле).

Так или иначе, но показатели Константина Михайловича красноречиво указывали молодому доктору, что сердца у больного нет, и что в таких случаях делать, бедняга совершенно не мог себе даже представить.

И он тогда выглянул в коридор и пригласил жену заболевшего.

Он ей говорит: «Женщина! Вы, пожалуйста, присядьте вот сюда и успокойтесь...». Она, конечно, присела, куда ей сказано, сразу же успокоилась и смотрит на доктора испуганными глазами: «Мол, каков будет диагноз у её мужа?».

Он (доктор), чтобы сразу не взволновать эту женщину до инфаркта, говорит ей, что состояние её мужа вполне стабильное. Показатели у него отличные. И её Константин Михайлович, в целом, здоров как бык. Но, мол, данные обследования говорят, что у её Константина Михайловича нет почему-то сердца.

А во всём остальном (тут доктор кивнул ободряюще на заболевшего) её Константин Михайлович как огурчик.

Эта женщина опять за платочек и в слёзы. И говорит доктору, что она всегда подозревала в своём муже сердечную недостаточность, но он наотрез отказывался обследоваться, и даже никогда прежде не страдал от сердцебиения, аритмии, стенокардии и магнетических бурь…

И она спрашивает, что теперь будет.

А «что теперь будет», это, как говорится, вопрос не к дежурному доктору областной 97-й больницы, а к более высоким инстанциям…

(Сам Николай Гаврилович Чернышевский задавал как-то раз примерно такой же вопрос, и говорят, что даже ему не ответили).

Впрочем, кроме молодого доктора, жены больного, и его самого, в кабинете никого не было. И доктор ей сказал за высшие инстанции, что вы, женщина, поезжайте, пожалуйста, домой, а мы тут уж как-нибудь (может быть) вашего мужа вылечим.

И она поехала домой, а он направил больного на верхние этажи (умыл, скажем, руки, переложил ответственность на чужие плечи), в отделение интенсивной терапии и на всякий случай назначил больному капельницу и, кажется, ещё кислородную маску.

 

И вот, лежит теперь наш Константин Михайлович Загребейко в реанимации, под капельницей, и пока доктора собрали по его поводу консилиум (они же тоже не знают, что с таким больным делать), а больной лежит себе, полёживает, и к нему приходит чёрт.

...Чёрт вошел к Константину Михайловичу очень бодрый, в галстуке, и больничном халате, на все пуговицы застёгнутый. Обмыл лапки под краном в ржавенькой раковине (всё-таки это была областная, бедненькая больница), обтёрся вафельным полотенцем, и было бы и вовсе не отличить чёрта от обыкновенного доктора, если бы не волчья шерстяная морда, да на ней, вместо собачьего носа, свиной пятачок.

Во всём остальном чёрт был доктор как доктор, и вёл себя соответственно.

Он поправил больному капельницу и раскрыл над Константином Михайловичем историю его болезни.

Однако, в отличие от «молоденького безусого» в приемной, этот и пятачком не повёл при виде странных результатов обследования бессердечника, и даже не потрудился сделать вид, что хоть чуть озадачен отсутствием у больного такого жизненно необходимого (можно даже сказать, исключительно необходимого) органа.

Совсем напротив, мохнатый оживился и, потирая лапку о лапку, побрякал с заметным воодушевлением туда-сюда, вдоль затемнённых стекол палаты реанимации…

 

Тем временем наш капельник, тоже, кажется, оживившись (видимо, вошедший был ему давним, но не очень приятным приятелем), следил за ходящим с неподвижной левой щеки крутящимся мутным глазом.

Наконец мохнатый остановился над обездвиженным и улыбнулся ему той приветливой, дружелюбной улыбкой, которой обыкновенно улыбаются трёхметровые гадины перед приёмом зажатой между кольцами пищи.

 

«Яволь! Я вижу, Константин Михайлович, вы меня узнаёте! И я рад, что совсем не успел измениться с наших с вами добрых времен! – прохрюкал черт, и его желтоватые, в самом деле, нисколько не затупившиеся и не изменившиеся «с тех добрых вреёмен» клычки с табачным налетом и остатками серой пищи, высунулись из пасти.

Чёрт поковырял в клычках лапкой, и его пятачок, совершенно как в пластилиновом детском мультике, стал принимать формой разнообразные (но всё такие же неприятные) очертания.

Константин Михайлович не мог отвечать чёрту ни взаимным восторгом от встречи, ни даже робким протестом.

Его длинные неподвижные руки лежали вдоль столь же неподвижного туловища, а изо рта у него торчала пластиковая трубка капельницы.

(Попробуйте-ка в таком положении что-нибудь возразить чёрту! С этими приятелями, как известно, и без трубки в горле не особенно-то поспоришь).

И Константин Михайлович молчал. Он молчал, да. Но он молчал красноречиво.

В то время как Загребейко выразительно и красноречиво молчал, моргая на мохнатого доктора левым глазом, тот вдруг ни с того ни с сего рассердился, и зафырчал:

«Фыр-Фыр-фффффф...!» – зафырчал волосатый, и в один скачок преодолев пространство, отделявшее его от пациента, ухватил лапкой трубку медицинского сообщения, до лунок сжав её в коготках.

Больной захрипел, и его слабые пальцы принялись прибирать простыню.

Больничная, тоненькая (в отцветший цветочек) простыня, с желтыми пятнами, собиралась и разбиралась на складки…

Светила страшному происходящему синяя больничная лампа.

«Яволь! Я вижу… Я весь восторг от того, что вы, мой ласковый, мой безмятежный друг, кажется, хотите остаться жить!» – продолжал мордоволчий, и пятачок его затюкал и задвигался. В ответ Загребейко выпучил глаза и, сколько мог, захрипел, сообщая чёрту, что да, что жить ему по-прежнему хочется.

«Однако, к моему высокому сожалению, Константин Михайлович, на сей раз я бессилен разрешить вашу ситуацию в благополучную сторону», – продолжал мохнатый, меж тем всё же несколько ослабляя в лапке захват капельной трубки (больной жадно с присвистом задышал)…

«И без того, вы, мой бесценный, мой сизый друг, прожили неестественно долго, при ваших, гым? Скажем… не имеющих прецедентов, внутренних обстоятельствах…»

«У вас же, гым, как мне помнится?..» (Тут чёрт опять приоткрыл историю болезни Константина Михайловича, точно и в самом деле что-то подзабыл). Однако это его «Гым-хым», разумеется, было, чистой воды надувательство: черти никогда ничего не забывают своим приятелям. Они весьма злопамятны, гым…

«У вас же, помнится, – продолжал мохнатый, – с момента 1982 года, 22 апреля, вот тут у меня, не беспокойтесь, Константин Михайлович, всё записано (чёрт поскрёб коготком по истории), 19.00 московского времени... Ах, как давно это было! (и мохнатый сентиментально задёргал своим резиновым пятаком)… нет, Константин Михайлович, сердца!»

Несчастный жалобно завсхлипывал капельницей.

«Так что, бессердечный мой друг, вы ещё достаточно долго пожили… Собирайтесь!» – рявкнул вдруг чёрт на больного, и при этом голосёнка его, и без того отвратительный, перепрыгнул на поросячий срезанный визг…

 

Константин Михайлович Загребейко возвращался навсегда в 19.00. 1982. 22 апреля.

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за апрель 2015 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение апреля 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.