Воробьи летят…

 

 

Около кабинета на первом этаже собирается порядка 6 человек. Кроме Лоры, Германа и Ханы мне больше никто не знаком. На двери кабинета висит объявление: «В нашей больнице проводятся групповые психотерапевтические занятия для тревожно-депрессивных пациентов: робких, застенчивых, нерешительных, стеснительных, склонных к переживанию чувства собственной неполноценности. В программе: изучение элементов психологии (типы характеров, коррекция слабых сторон характеров, развитие сильных), и психотерапии (помощь в поиске своего пути в жизни – сообразно своей природе, выработка приёмов самопомощи). Запись в кабинете №45 или у вашего лечащего врача. Психотерапевт Тимур Кобрагинов».

Через несколько минут подходит врач – высокий молодой человек лет 30 с красивыми волнистыми тёмными волосами. На нём белый халат по колено, в руках – папка. На лице – улыбка. Мы здороваемся. Я замечаю, что Герман странно косится на папку Тимура. Мне становится до слёз жалко этого маленького мужичка. Вспоминается сон про слепого крота и я опять чувствую на своих ладонях странную жидкость. Я останавливаюсь, задумчиво смотрю на пол. Но меня берёт за руку Хана и мы последние входим в кабинет.

Кабинет очень уютный, с бежевым ковром на полу. На подоконниках стоят цветы, очень светло и тепло. На стенах приятного жёлтого цвета висят картины с горными пейзажами. Кажется, это или Рерих, или Куинджи. На ковре полукругом стоят деревянные стулья. Тимур просит всех рассаживаться и замкнуть круг, оставив ему одно пустое место. Первой садится девушка лет 19. Она весело улыбается и рассматривает с недоумением и явным пренебрежением Германа. Мне опять становится больно! Ах, бедный Герман, сколько таких взглядов приходится ему на себе ловить каждый божий день! Следующей за девчонкой садится Лора. Она спокойно улыбается, смотрит на доктора, динамично моргает. Затем присаживается Хана, а рядом с ней – Герман. Я всё ещё жду. Предпочитаю сесть на оставшийся стул, чтобы никому не помешать. На пороге появляется долговязый худой юноша. Он лениво пробирается в центр круга и садится после Германа. Мне остаётся стул рядом с доктором Тимуром.

Тимур улыбается.

– Хорошо, все расселись, кто куда хотел. Осталось одно моё место. Всем удобно сидеть на своих местах?

– Мне – да! – выкрикивает девчонка.

– Лора, тебе удобно? – обращается врач к бедной Лоре.

– Да… – совсем тихо произносит она.

– Теперь давайте посмотрим, правильной ли формы получился наш круг? – Врач обходит круг, поправляет стул Германа, на что Герман нервно вскакивает и прищуривает один глаз, дабы лучше разглядеть врача. – Вот теперь всё хорошо. – И Тимур пролезает к своему месту. – Мои дорогие гости, сядьте удобно на стулья, ножки поставьте прямо, не надо, Пь, класть ногу на ногу. Выпрямите спины. Посмотрите, вот Хана сидит так, как должен сидеть каждый. Сегодня мы поговорим с вами. Проведём так называемый вечер знакомств. Я вижу знакомые лица, например, лицо Германа. Да, Герман?

– Дааа….– отвечает Герман ребристым голоском. – Я рррр-аааньше ббыл в дддддддд…

Мне кажется. Хана стукнет Германа по голове. Если он не перестанет заикаться.

– Не волнуйтесь только, Герман. Всё хорошо. Здесь все свои. Все с 4 отделения. Вы, наверняка, уже со многими успели познакомиться.

– ДддддДддда, Ддддоктор. Я знаю Хану и Пь. Пь мне ооочень помогла сегодня. Или вчера? Я не помню. – Его речь, наконец, восстанавливается и он перестаёт заикаться.

– Очень хорошо, – говорит тихо доктор. Хана успокаивается.

– Да, я здесь уже не первый раз и знаком с доктором Тимуром. – Герман выпрямляет спину и с гордостью смотрит на нас.

– Мне очень приятно, Герман, что вы помните наши занятия.

– ЭээЭЭто как это?! – опять начинает заикаться Герман. – Я что, боль-боль-болььной что ли, чтобы не попо-помнить?!

Тимур встаёт, подходит в Герману, кладёт руку на его плечо и говорит:

– Герман, всё в порядке. И с нами всё в порядке, и с Германом всё в порядке. Не волнуйтесь.

Герман успокаивается, на его лице опять расцветает благодушная улыбка, и он расслабленно кладёт руки на колени.

– Итак, – говорит Тимур, – начнём с девушки, сидящей слева от меня. Посмотрите, в моих руках такая вот розовая ленточка – своеобразный символ, который мы будем передавать друг другу. Важно запомнить два правила: во-первых, держа эту ленточку, нельзя обманывать, а во-вторых, если вам нечего сказать, то лучше передать её своему соседу. Все поняли меня?

– Да! – говорим мы, только Лора молчит. Долговязый юноша с интересом косится в мою сторону. У него светло-серые глаза и неприятные рыжие брови.

– А теперь давайте каждый положит левую руку на плечо соседу, а правую руку – на талию. – Я кладу правую руку на упругую талию врача, а левую, на шаткое худое плечико Долговязого. – Так, очень хорошо. А теперь, тихонечко, хором скажем «Ты молодец, я молодец и ты молодец!» Договорились? И, раз, два, три…– Мы хором говорим слова. Ощущается какое-то нужное всем единство. – Молодцы! Теперь медленно кладём руки на колени и начинаем наше знакомство. Девушка, сидящая слева от меня. Пожалуйста, назовите своё имя и, если хотите, возраст, когда я передам Вам эту ленточку.

Тимур даёт мне ленточку. Я поднимаю глаза и произношу:

– Я Пь. 18 лет. Полное имя Маргарита Павловна. – Я передаю ленточку Долговязому.

– А меня зовут Глеб Львов! – почти кричит он каким-то ватным голоском. – Мне 20 лет, учусь на техника! Учусь на пятёрки и четвёрки, моих родителей зовут…

– Стоп, стоп. Глеб, Вы нарушаете правила нашей игры. Игроки произносят только своё имя и, при желании, возраст. Давайте договоримся соблюдать правила, хорошо?

– Ну… хорошо, конечно, раз никому не интересно… – ломаясь, произносит он и передаёт ленту Герману.

– Меня зовут Герман Петрович Изинштейн. Мне 37 лет. – Герман смущается, пугливо отворачиваясь, и передаёт ленточку Хане.

– Меня зовут Анна Ральштам. 29 лет. Я еврейка. Но предпочитаю, когда меня называют Ханой, как мама в детстве. – Хана краснеет и передаёт ленточку Лоре.

– Я – Лора, – говорит недоверчиво Лора и передаёт ленточку девушке.

– Меня зовут Катя Иванова. 17 лет.

– Очень хорошо, меня зовут Тимур, я ваш хороший друг на время вашего прибывания в стенах больницы. Давайте с вами поговорим. Все хотят поговорить?

– Мне не о чем говорить, Тимур, – говорит со вздохом Лора. – Я и так постоянно нахожу, с кем поговорить по душам. И потом, у меня есть дочь, которая всегда со мной.

– Лора, – говорит серьёзно доктор, – если так, то Вы можете просто слушать других присутствующих здесь.

– Хорошо, – отвечает Лора.

– Тема нашего разговора – причина, по которой вы оказались здесь. Давайте поговорим о том, что вам кажется причиной вашего присутствия в наших стенах. Маргарита, начнём с Вас?

– Угу. Только называйте меня Пь, пожалуйста. Я так подписываюсь.

– Где Вы так подписываетесь, Пь?

– А Вы, Тимур, разве не читали журнал «Я»?! Там есть моя статья о месте семьи в жизни ребёнка?! – Я начинаю заметно нервничать и елозить на стуле. Очень тяжело усидеть.

– Пь, я обязательно почитаю твою статью, – он незаметно переходит на «ты», – если ты мне скажешь, где продаётся твой журнал. Договорились?

– Конечно! – У меня, наконец, появляется свет в конце тоннеля, я чувствую, что кому-то нужна. – Я очень, очень рада, что Вы так говорите, Тимур! – Я вскакиваю, чтобы пожать ему руку. Но он спокойно берёт меня за плечо и усаживает на мой стул.

– Пь, почему ты оказалась здесь? Ты можешь рассказать нам о том, что с тобой случилось?

– Да. Наверное… – успокоившись, произношу я.

– Тогда. Пь, сядь поудобнее, расслабься и постарайся вспомнить, как ты сюда попала.

– Я оказалась здесь позавчера днём. Я смутно помню, как попала в палату. Проснулась только ночью.

– Хорошо, – перебивает доктор, – а из-за чего ты здесь? Можешь сказать?

– Наверное… Наверное, из-за того, что я попыталась покончить с собой. – Одновременно все 6 человек, включая доктора, сосредоточенно посмотрели на меня. Даже неэмоциональная Лора подняла одну бровь. – Это случилось в среду. В среду днём. Перед этим, утром, я разговаривала по телефону со своим молодым человеком. Я очень плохо спала ночью, мне снились кошмары. И даже был такой момент, когда мне казалось, будто кто-то стоит надо мной и давит мне на мою грудь большими мохнатыми руками! Я тогда взвизгнула. Помню, как прибежала мама посмотреть, что случилось. Это была очень ужасная ночь! Очень, очень, очень ужасная ночь!

– Пь, ты, главное, не волнуйся. Эта ночь уже прошла, и мы попытаемся сделать всё возможное, чтобы впредь она не повторилась.

– Да, хорошо. Вот… Утром я позвонила своему другу. Мне очень хотелось внимания. Я проснулась в мокрой от пота сорочке. На моих губах высохла слюна, мне было так больно и так одиноко! Я набрала его номер, всё рассказала… Но он, он ничего не сказал! Он даже не захотел предложить встретиться со мной! Как же так. Мне было безумно больно в ту ночь, а он не хочет видеть меня! Конечно, конечно, он не хотел меня видеть, потому что я не такая как все. Я бракована, доктор! Я зря родилась! Я должна была умереть при родах, что угодно, но только не рождаться! Вся моя жизнь – сплошной кошмар для людей, которые окружают меня. Мне больно за них, доктор! Мне очень больно, что я навязываю им свои проблемы, что я требую от них повышенного внимания к своей персоне… Я не хочу жить вот так! Поэтому я попыталась с собой покончить, даже завещание написала. Чтобы все мои рассказы опубликовали, а если моё сердце, почки и другие важные органы не пострадают – раздали нуждающимся. Бесплатно, конечно. Моя жизнь ничего не стоит, доктор. Ничего! И только здесь я встретила людей, которые тоже бракованы! Это так прекрасно! – Я улыбнулась после сильного, выворачивающего на изнанку напряжения.

– Пь, всё хорошо. Скажи, что было дальше?

– Дальше? – Я попыталась вспомнить, с чего я начала свой рассказ. – А, дальше… Дальше я стала плакать в трубку. У меня началась истерика. Руки стали ватными, внутри – словно кто-то скручивает мои внутренности! Очень больно и холодно внутри. Будто сердце поместили в пакетик со льдом! И тошнит… Мне сложно было говорить, я задыхалась, а он молчал в трубку! Я звала его по имени, просила что-то сделать, но он молчал! Как же так?! Мне бы хватило одного его ласкового слова, лишь бы только он что-то сказал и я бы тогда, безусловно, успокоилась бы.

– И он ничего не сказал?

– Сказал. Прошло минут 15. Мне становилось всё хуже. Временно-пространственная ориентация потерялась… Я сжимала со всей силы трубку. Так, чтобы моим пальцам было больно. Чтобы боль внутреннюю чуть затмить внешней болью! Я закричала ему: «Мне больно! Понимаешь, мне больно!!!» А он вдруг ответил: «Бывает». Всё! Точка! Это было ужасно, я думала, что проваливаюсь в какую-то яму. Я повесила трубку. Переоделась в сухое, взяла велосипед и погнала к церкви за полем. Я помню, как билось моё сердце, как половина пути была словно в дымке. Словно в дымке я заехала по дороге в аптеку и купила там какие-то таблетки. То ли баралгин, то ли ещё какие. Я попросила, чтобы мне дали самые сильные таблетки от боли. Потому что мне было очень-очень больно. И мне дали, конечно. Я кинула велосипед у церкви, села на солнышке на траву и зарыдала. На звуки моего рыдания пришёл батюшка. Он посмотрел на меня подозрительно и спросил, всё ли в порядке. Ха! Я не успела опомниться, как он уже уходил от меня! Даже он, даже он не хотел меня выслушать и помочь. Забежала в церковь, помолилась за своих родителей, за своего друга и подругу, спустилась по лестнице, поговорила с собачкой. Очень хорошо помню собачку. Она меня так слушала! Как человек. И не хотела уходить. Она лежала прямо у меня на ногах. Наверное, я ей понравилась. Рассказав обо всём собачке, я открыла бутылку кваса и выпила 4 пачки таблеток. Они были горькие на вкус. А потом, потом стало происходить что-то странное. Меня стало тошнить, но я уже не могла поднять ни рук, ни ног. Наверное, я положила голову на траву, так как по моему носу явно кто-то прополз. Помню ещё, как залаяла собака. И всё. Больше ничего не помню.

– А ты никакой не оставляла записки или ещё чего-то? – спросил осторожно врач.

– Я тогда из своего дневника вырвала страницу, написала на ней «Мне больно!», смяла. И, кажется, выкинула в кусты. Нет, специально ничего не оставляла.

Мне стало легко после того, как я всё рассказала. Я смотрю на Хану – она сосредоточенно слушает, Долговязый тоже смотрит на меня серьёзно, подёргивая правой рукой. Из всех присутствующих не смотрит на меня только Лора. Она спокойно сидит, не проявляя ко мне никакого внимания. Я закрываю глаза. Открываю. Тимур благодарит меня кивком головы, одновременно указывая на то, что если я всё сказала, то пора передать ленточку моему соседу.

Долговязый на протяжении минуты крутит ленточку в своих руках…

– Ну….я… – неуверенно начинает Глеб.

– Глеб, если ты не хочешь говорить, то не говори. Мы принимаем любой твой выбор.

– Да, хорошо. Но я всё же скажу. Раньше, года два назад, всё было очень хорошо. Я закончил школу. Поступил учиться. Я стал замечать, что меня всё больше стали окружать странные люди! И всё они словно намекали на то, что я должен замазывать все неровности, которые мне встречаются. Всё началось с одежды. Я стал носить только ту одежду, которая… ну, как бы вам сказать, невыпуклая. Т.е. имеет гладкую поверхность. В квартире я всю мебель стал придвигать ближе к стенкам, чтобы не было расстояний. Убрал на лоджию все ковры, потому что они были слишком шершавыми. А паркетный пол натёр мастикой. Очень трудно приходилось в ванной, где мне надо было так близко придвигать к стенке занавеску, чтобы она почти сливалась с ней. В электричках я стал садиться очень близко к стенке. – После этой фразы Хана заметно вздрогнула. Наверное, она редко ездит в электричках, потому что боится испачкаться. И уж тем более старается быть как можно дальше от всех стенок этого общественного места. – Я не терпел никаких расстояний, отверстий. Меня пугали ямы! По выходным я выходил на улицу с лопаткой и ямки на асфальте засыпал землёй. А в вузе мне приходилось постоянно придвигать учительский стол вплотную к моему. Иначе я не мог сидеть. Это был ужас, кошмар! Оно преследовало меня везде! В лифте, дома, на учёбе… Когда я спал, мне приходилось прижиматься плотно к стене. Я даже снял все плинтуса, чтобы мебель как можно ближе была расставлена!

– Глеб, а как ты оказался именно здесь?

– Моя мама, она стала замечать это. Я пытался ей объяснить, почему я так делаю, старался передать весь страх шерстяных вещей, неровных тарелок… Я даже не мог пить из чашки, потому что она была глубокая. Только из плоских блюдец. Но мама ничего не понимала! А я живу вместе с мамой, отец у меня умер. В общем, мама привела меня сюда. Я особо не сопротивлялся. Потому что самому всё до ужаса надоело. Вот…

– Глеб, большое спасибо за твой рассказ. Передай, пожалуйста, ленточку твоей соседке.

Долговязый, опуская от стеснения глаза, передаёт Герману ленточку. Видно, как Герман начинает волноваться. У него сильно потеют ладони, и ленточка быстро становится влажной.

– Герман, постарайтесь успокоиться. Как видите, у всех, кто здесь находится, есть проблемы. Расскажи, как ты оказался здесь.

– Хорошо. Я всё расскажу. Только, пожалуйста, не перебивайте меня. А то я собьюсь, и всё.

– Хорошо, Герман. Мы будем внимательно слушать твою историю.

– Я попал сюда, и мне очень тяжело. Страх того, что…

– Того, что?.. – спрашивает врач.

– Мне страшно произносить это…

– Не бойтесь. Попробуйте.

– Хорошо, сейчас… В общем, я везде вижу какую-то похоть. В любом человеческом жесте. Раньше это было достаточно редко. А потом так развилось, что я стал бояться собственной тени. Мне кажется, даже она намекает на какую-то близость…. Господи, два пальца на иконах, когда я молюсь, кажется, специально оттопырены для того, что бы войти в девушку!!! – Присутствующие удивляются. У Ханы округляются глаза и, кажется, что она сейчас засмеётся. Долговязый с пониманием качает головой. А мне очень тяжело это слушать. Ах, бедный Герман!

– Ну вот, – продолжает Герман, – это дошло до того, что любой предмет фаллосообразной формы напоминал мне об этом. Когда я слышал такие выражения, как «У тебя слипнется попа, если ты будешь есть много сладкого», мне сразу становилось больно! Я знаю, они намекали на анальный секс! Господи! Как это было ужасно! Я корчился от переполняющего меня ужаса. Мне сразу становилось жарко, мне хотелось убежать куда-то, забиться в угол. Что им всем надо от меня?! Почему они все лезут ко мне?! – Герман начал трясти руками, на его широком лбу выступили капли пота.

– Эм-м, Герман, скажите, а у тебя есть женщина? – осторожно спросил Тимур.

– Ну… Была.

– А куда она делась?

– Она предала меня, отправив сюда. Она даже не заходила ко мне. Однажды она мне сказала жуткую вещь, что у меня на трусах сзади дырка! Понимаете! Понимаете? Что она имела в виду? – Все сидящие отрицательно машут головой. – Она имела в виду то, что я через трусы занимаюсь анальным сексом!

– Подожди, у тебя были мужчины? – перебивает Германа Долговязый.

– Нет, конечно! Я же не гей… Но она именно это хотела сказать. Понимаете, везде мне всё напоминает об этом! А это засилье порножурналов?! – Герман начинает колотить по коленкам руками. – А Интернет… Я не могу ни один сайт посмотреть спокойно. Везде! Везде предлагают что-то похотливо-мерзкое. Какой-то разврат! Я не могу больше так жить! Помогите мне! По-мо-ги-те!!! – Герман бьёт руками ещё сильнее. Доктор встаёт и наливает Герману сладкой воды из графина. Герман выпивает и успокаивается.

– Герман, значит, ты попал сюда не по собственной воле?

– Я не знаю! Мне кажется, что иначе бы я покончил с собой! Я перестал читать взрослые книги, я перешёл на сказки для детей! Перечитал «Маленького принца» Экзюпери, купил книгу «Приключения Барона Мюнхгаузена» Распе. Хоть там не было никаких намёков на секс и всё, связанное с ним!

– Ну, а сам ты не прекращал возбуждаться?

– Нет… Я и сейчас хоть куда. И не смотрите, что мне 37 лет! – Герман ехидно улыбается. Все улыбаются вместе с ним. Хана смотрит на Германа снизу вверх.

– А ты пробовал с этим что-то делать, Герман? – задаёт Тимур вопрос.

– А что с этим можно сделать, если весь мир полон насилия?! У меня был друг, который, знаете, что сделал?! Он переспал с проституткой! Он, человек, носящий звание «Человек», купил девушку! Купил удовольствие! Купил близость! Я никогда не смогу понять его. Он нанёс мне сильную душевную рану.

– У тебя сейчас нет друзей? – вдруг неожиданно спрашивает Лора.

– Наверное, нет, – смутился Герман.

– Герман, передавай ленточку своей соседке Хане. Хана, мы тебя слушаем.

Хана осторожно берёт влажную розовую ленточку двумя пальцами.

– Скажите… Доктор, а это ленточка новая? Она чистая? Или она так путешествует постоянно по рукам пациентов?

– Хана, да. Я специально взял новую ленточку для вас.

– Угу. Спасибо… А где она лежала до этого?

– Хана. Она чистая. Здесь всё чистое – это же больница! Медсёстры моют стены и пол водой с дезинфицирующим средством.

– О, значит ничего страшного, если моя пижама упала на пол? – с надеждой спрашивает Хана.

– Нет, ничего страшного в этом нет.

– Как я рада! Тогда я расскажу. Это случилось три дня назад. Наверное, всем вам сложно понять, какой страх я испытываю перед общественными местами. Но, т.к. у меня небольшая зарплата, я не могу позволить себе летать. Я возвращалась из Волгограда. На поезде. Плацкарте. Перед днём отъезда я очень волновалась… Ведь это же даже не купе, а плацкарт! Там везде люди. Везде какие-то выделения людей! Мой приятель, у которого я гостила, пытался объяснить, что большинство людей ездят поездами, что никто не умирает после этого… И я головой всё прекрасно понимаю, но ощущение, это мерзкое ощущение постоянной грязи… Оно убивает меня! Это случилось в туалете. Ехать до Волгограда чуть больше суток. Первый день я пережила более-менее хорошо. Я практически не пила, чтобы не ходить в туалет. Туалет…– это вообще такое страшное место. Мне даже кошмары снились, будто я касаюсь ногой унитаза, а потом бегаю, ищу кусок мыла. И нигде не нахожу! Так вот. Наступило утро. Конечно, надо пойти умыться.… Сделать все гигиенические дела. Я собираюсь с силами. Сразу натираю себе руки мылом, предварительно смочив мыло водой, чтобы мыльная пыль осталась на ладонях, и было не так ужасно трогать ручки. Жду очередь. Захожу в туалет. Вроде бы всё хорошо. Я настраиваю себя на позитивное… Что скоро всё закончится… Закрываю щеколду. И вдруг понимаю, что сверху с крыши прямо на унитаз капает вода! Крупные, увесистые капли барабанят по грязному, заразному ободку! О, это было ужасно! Капли ударялись об ободок и попадали прямо на меня! Представляете?! С ободка прямо на мою чистую кожу! На мои бёдра! Я почувствовала, как ноги стали ватными. Перехватило дыхание. Мне показалось, что я потеряла всякую связь с настоящим. Как в какой-то прострации! Дальше, кажется, я взялась за раковину. Мне стало больно и я, наверное, упала. А, может быть, и нет. Вы знаете, мне говорили, что я стала вопить в туалете, но на все уговоры так и не открыла дверь. Прибежал проводник. Когда он открыл, наконец, дверь, я ударяла по унитазу ведром, которое висело над ним, и плакала. Я не помню. Наверное, каким-то образом мы доехали до Москвы. И сразу с поезда меня отправили сюда. Вчера ночью я приехала, видимо. Здесь очень хорошо, здесь чистые унитазы! И потом, Вы, Тимур, так успокоили меня тем, что здесь всё дезинфицируют. Какое счастье, что не нужно заправлять шнурки в обувь, не нужно подворачивать штаны… Можно спокойно выходить из палаты и ходить по коридорам!

– Я рад, что мы создали для тебя такие условия. Но, мы обязательно поговорим с тобой на эту тему. Мир не такой опасный, каким ты рисуешь его в своей голове.

– Я не знаю… – смущённо произносит Хана. Я понимаю её боль. Бедная Хана!

Хана, раскрасневшаяся и беспокойная, передаёт ленточку Лоре. Лора сжимает ленточку, держит её молча на протяжении минут 4-х и передаёт её девушке. Катя резко вырывает ленточку и начинает её скручивать.

– Я просто хотела прыгнуть с крыши. Что ещё сказать? Мне стало плохо, мой бойфренд ушёл к моей подруге. Каково фига жить? Вот, собственно, и всё.

– Тебя остановили?

– Да. Какой-то придурок успел в последний момент. Он схватил меня за край юбки. И, как вы догадались, я сильно ударилась подбородком и черепом о край подоконника. Сначала с сотрясением мозга лежала в какой-то другой больнице. Но там я опять попробовала покончить с собой с помощью бритвы. Короче, меня опять поймали. У них там, оказывается, камеры наблюдения везде. А что? У меня мама с собой покончила. Когда мне 6 лет было. Папа ушёл к другой женщине. Меня воспитывала бабушка. Я с детства боялась ножей и всего, что колется – режется. Ну вот, «добоялась» до того, что решила побороть свой страх, посмотрев смерти в глаза. Посмотрела. Ничего хорошего. К вам всем наверняка ходят родные люди. А ко мне никто не ходит! Я никогда не была счастлива с мужчинами, потому что не воспринимала их, как партнёров. А воспринимала как братьев, отцов, дедушек – как тех, чью заботу я никогда не испытывала! Никогда! А вы все… они ходят к вам, приносят вам апельсины, бананы, говорят вам что-то, а вы ещё зачем-то злитесь на них!

– Катя, мы прекрасно понимаем твою точку зрения. Вы в уютной обстановке, здесь всегда вы сможете найти внимание и утешение, – говорит спокойным голосом Тимур. – Итак, мы ответили на первый вопрос. А сейчас я хочу, чтобы каждый сказал несколько предложений по поводу своих ожиданий от лечения в этой больнице. Пь, начнём с тебя…

Мне так больно стало после прослушивания всех участников, что совсем не хочется ничего говорить. Я смотрю на Катю. У неё волосы выкрашены в чёрный. На пальцах – увесистые серебряные кольца. В одной ноздре – простая серёжка-гвоздик. Тоже серебряная. На Катинах ногтях – остатки коричневого лака. Она выглядит грязной, неумытой, нетрезвой… В моих глазах.

– Пь, чего ты ожидаешь от лечения в нашей больнице? – повторяет ещё раз доктор.

– Я хочу, чтобы мне не было одиноко. Чтобы я не терялась в жизни, чтобы я не сворачивалась в клубочек от боли. Чтобы мне просто не было больно. Я хочу найти людей, которые с моей планеты.

– Спасибо, Пь. Глеб, а ты что скажешь?

– А я жду какого-то конца моим страхам. Или я хочу, чтобы всё стало гладким, или хочу забыться, воспринять шершавости как должное… Ой, меня от одного слова передёргивает… Вот чего я хочу.

– А я хочу, – говорит Герман, – чтобы мужчины относились к женщинам – как к необыкновенным цветам, которым нужны любовь и понимание. Я хочу, чтобы женщины видели в мужчинах поддержку и опору. И чтобы любовь не продавалась. Чтобы мужчины никогда не применяли насилия… Ну как вам сказать… Чтобы всё было по любви.

Хана после слов Германа озадаченно косится на него.

– Хана, а ты что скажешь?

– А что, разве что-то не так? Наверное, мой страх ненормален. Но я не знаю, как жить без него. Он – моя часть. А здесь я в надежде найти понимание, конечно.

– Лора, а ты что хочешь здесь найти?

– Ничего. Мои дочка с мужем ошиблись, поселив меня здесь. Я никогда не бываю одна. Я всегда кого-то чувствую рядом с собой. – Лора закусила нижнюю губу и посмотрела вниз.

– Катя, а ты что скажешь?

– А что я могу здесь найти, Тимур? Ласку, мужское тепло и поддержку? Хъ, глупости. Ничего я не ищу, мне ничего не надо.

– Ну, на этом мы завершаем наш сеанс. Давайте дружно повторим то, что сделали перед началом разговора – вместе сплотимся и проговорим заветные слова! «Ты молодец, я молодец и ты молодец!» Молодцы. До скорой встречи.

Все спешат к выходу. Лора идёт медленнее всех. Я подхожу к ней и спрашиваю:

– Лора, а почему ты отказалась отвечать на вопрос?

– Я ответила, Пь. Разве никто не понял? – Говорит тихо Лора.

– Нет. Никто… – Отвечаю я.