Паспорта

 

Купить в журнале за август 2019 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 15 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

 

Окошко ударников открыли вчера. Его украшали целую ночь. И вот полотнища кумача рухнули вниз…

Нет. Лозунгов было мало, их, пожалуй, совсем не было. Начальник паспортного пункта недолюбливал лозунги.

– Показом… Показом, ребята, – начальник ладонью прятал смешок, – показом!

Показом? И Они показывали. Твердолицый кудрявый парень. Девушка с озорными губами, с волосами огненными, зажигавшими лицо; веснушки тлели, как угольки… Они показывали. Ночь напролёт. Лица их пожелтели от бессонницы и отвратительной охры.

– Показом… Показом, ребята.

И по широкому кумачу ползли зелёные танки, суставчатые и строгие. Грозный Пролетарий с молотом стоял рядом с Бородатым Крестьянином. Розовые заводы дымили лиловыми хлопьями. От заводских ворот шла целина. Рядом с ней золотые хлеба сгибались от тяжёлой зрелости колоса. Времена и сезоны спутались. Это было весело, это называлось «Весна республики».

Да, самое главное. Посредине полотнища жил барабан. Он существовал автономно. Он отщёлкивал неугомонную походную дробь… Страна на марше.

Утром пришёл начальник. Слегка усмехнулся. Приподнял руку девушки.

– Палец синий, палец зелёный, – сказал. – Ах, черти, я тоже запачкался.

Начальник ругался, он иначе не мог, слишком хорошее утро. Начальник взял кисть. Приделал четвёртое колесо клетраку, поправил ноги косилки… Начальник подумал минуту и киноварью закрасил волосы Грозного Пролетария. Киноварью! В честь девушки, может быть..

– Страна на марше – показ есть, смычка города с деревней – есть, пятилетка за три года – есть… – перечислял начальник, загибая пальцы.

 

Окно ударников работало быстро. Оно показывало бодрость и образцы. Бригада районного комсомола обслуживала окошко… Паспорта лежали в конверте. Они похрустывали слегка, новенькие, ребячливые, получившие имя и возраст. Оставалось оформить, проверить, сличить ещё раз. И ещё раз…

– Фамилия? Возраст? Квитанция? Привет, советские граждане. Получайте. Учётная категория? Какого военкомата? Что? Комсостав? Вне очереди, товарищ. Получай. Да здравствуют красные командиры… Фамилия? Возраст?.. Что? Ошибка? Какая ошибка?.. Хорошо, зайди завтра. Проверим. Что, некогда? Прорыв на заводе? Который год на заводе? Сорок? Погоди, погоди, отец. Присядь, закури. Сейчас выправим…

Окно ударников работало без перебоев.

И кончилось утро и начинался день… А потом… лампы засветились в углах… Начальник сидит у стены, маленький, кривоногий, сработанный из углов. Очки сверкают на лбу. Широкий стол расстилается перед начальником. Скорчился в кресле, ноги поджал под себя. Руки прикрывают лицо. Пыльная борода падает на ладони. Так удобней смеяться, скрипеть зубами, глотать несказанные слова.

 

Розовая барыня приплясывает у стола. Лицо розовеет, платье густо-лиловое… Барыня швыряет вперёд кругленькие руки. Пахнут мускусом и столовыми ложками. Барыня поминутно дёргает шляпку, ей кажется, что шляпка упала, съехала, что-то ужасное произошло с её шляпкой… Барыня вздымается и опадает. Кажется, она бы разревелась.

– Нет, это ужасно! Почему не положено? Вы не понимаете, не хотите понять… Ведь всегда, всюду… Я даже стремилась. Да, да! В двадцатом году пилила дрова. Не верите? Эти, как их? Комли. По наряду. Для общества. Для партии и вообще.

– Да, – медленно говорит начальник. – Для партии. По наряду.

– Нет, это ужасно. Больше того… Я всё, кажется, до последнего… Всё… Кольца. Да-да. Кольцо обручальное, серьги, цепку… Сама отдала на алтарь… этому, как его… Комитету.

– Да, – говорит начальник. – На алтарь.

– То есть нет… Барыня отступает на шаг, – Это было... ну как её там… В другую революцию – кольца, серьги, цепку. В эту, как её, февральскую. Он был такой замечательный, капитан Ацливанов. Знаете, у него…

– Да, – говорит начальник, – понимаю, замечательный.

– Вы знаете, у него…

 

Кряжистый человек проходит по коридору. Тяжёлые челюсти плотно замкнуты. Чернявые усики торчат по верхней губе. Он идёт очень медленно. Прихрамывает на левую ногу… Коридор окружает его.

Поднимает руки, крестится. Легонько, истово, торопливо. Почему бы и нет. На всякий пожарный… Он проходит к окну ударников. Значок горит на его груди, большой и красный, как орден. Значок ударника.

– Ой! – темноглазая девушка зажимает рот. Смех брызжет из-под ладоней. – Ой, гляди, начальник, ударничек крестится…

– Крестится? – начальник кладёт карандаш, медленно поворачивается к окну. Усмешка комкает губы.

Рука лежит на барьере. Синеватая, жилистая, поросшая чёрными волосами. Два средних пальца оплющены, машина прошла по ним. Вдавлина от квадратного перстня въелась в мизинец.

Начальник вскидывает глаза… Он видит пальцы и вдавлину. Затылок, взрезанный складками. Тяжёлые челюсти. Родинку возле уха, красную, как клоп, налитую кровью. Начальник видит…

Он вскакивает, начальник паспортного пункта. Роняет карандаши и стулья. Комната расступается перед ним… Он стоит посредине комнаты, согнувшись слегка, разбросав в беспорядке руки. Дышит прерывисто. Кричит.

– Стой, в бога, в душу.

Стеклянный барьер рассекает комнату. Два человека встречаются в стекле. Начальник пункта, низенький, бородатый, невзрачный и тот, другой – кряжистый, с тяжёлыми челюстями.

– Стой, говорю.

Кряжистый отступает к стене. Дрожь проходит по телу.

Начальник дёргает кобуру. Зелёный кусок металла врывается в руку. Кряжистый стоит у стены, бледнеет пронзительно. Руки корчатся у лица. Зубы смыкаются и скрипят. Он стоит растерянный, в кровь раскусывает губы. Лицо искажается. Ладонями разгоняет дым… Прошлое подступает в упор, рушится на него… Кривое тело начальника сквозь дым проносится над барьером. Кряжистый поднимает руки, закрывает лицо. Он падает в дверь.

Свободные лестницы разворачиваются перед ним. Ступени рыжие от заката. Стены стремительные и рваные. Свободные лестницы, где он? Он дрожит, как лошадь, загнанная аллюром. Но ноги, упрямые ноги уже бегут, уже движутся. Ступени швыряют его.

– Стой!

Шаги рушатся сверху. Хриплый голос начальника сочится со всех стен, кричит из окон.

Но нет. Кряжистый бежит быстрее, быстрее. Воздух свистит, стены приплясывают в тумане. Закат. И воздух, рывками входящий в горло.

– Сто-ой!..

Он уходит от прошлого, кряжистый человек. Прошлое охрипло совсем, оно доносится до него голосом сиплым, глухим, едва долетающим сквозь свист вечернего воздуха.

А он? Человек начинает смеяться в голос. Он ликует, он отирает пот. Отдёргивает пиджак, поправляет кепку. Значок большой и красный, как орден. Скривился чуть-чуть, надо поправить.

Он выходит на улицу, спокойный, кряжистый, с тяжёлыми челюстями. Вечерний город хлещет ему в глаза. Он подходит к газетчику, покупает пару журналов. Прочитывает объявление на заборе.

Коридоры улиц раскрываются перед ним. Вечерние, густые людьми и туманом.

Он скрывается в апрельской сумятице площадей, проулков, перекрёстков. В железном лязге, грохоте, ржавой капели трамваев.

Он хотел потеряться…

 

Начальник возвращается медленно. Комната, опустелая и встревоженная, встречает его. Начальник идёт к столу, ладонью стряхивает стеклянную россыпь. Глаза его. Молодые глаза его всё не блекнут. Начальник стоит у стола, люди окружают его.

– Нет, нет. Это так, пустяки. Прошлое.

Рука тоненькой девушки брошена на столе. Начальник усмехается чуть заметно. Приподнимает узкую руку.

– Палец синий, – говорит, – палей зелёный… Тьфу, чёрт.

Бумага, запачканная чернилами, лежит на столе. Комкает её пальцами. Задумался.

 

Они стоят в воротах. Туманный дождь начинается рядом. Шелест длинных струй. Плеск ручейков на рельсах. Ливень рвёт железные желоба, хлещет из раструбов. Вода звенит по камням.

Они стоят в воротах, слушают мокрый город. Девушка трогает за плечо начальника. Цветные тёплые пальцы запутались в бороде.

– Туман, – говорит девушка. – Туман, застегнись. Сыро.

– Давно, давно, – начальник сдвигает брови. – Давно, давно я думал о замечательной девушке. Я писал даже ей письма. Правда… Я не знал, что она будет рыжая… Ты не обиделась?

Они прощаются долго. Девушка вбегает по лестнице.

Начальник разглядывает ладонь. Оттиски синей краски, кусочки теплоты.

Начальник минуту ждёт, скулы его твердеют, кожа натягивается на щеках. Он запахивает шинель, железные ворота отступают перед ним. Он шагает в туман, в ночь.

 

Город – мерцающая звезда. Странно, но это так и есть. Молочный туман опрокидывается в город, густеет все больше. Вязкой, хлопчатой ватой скрывает крыши, стены. Изредка сирена прорывается сквозь туман. Железо грохочет рядом, большие огни проносятся блеклыми пятнами. Город исчез, дома и люди одиноки. Молочная густота разлилась по улицам, зыбкая, как кисель, как студень. Её можно потрогать руками…

Город исчез, каждая улица, каждый шаг становится случаем. Каждая встреча начинается словом – вдруг…

Начальник идёт не быстро. Он не может быстрее. Студенистый, вязкий воздух заползает в гортань, хрипит в рваных лёгких. Он простужено кашляет, кладёт руки к груди, плюётся мерзкой водой. Горький, плотный комок затыкает горло. Лицо наливается кровью, зубы поскрипывают слегка.

Начальник идёт не быстро, расталкивает туман руками, всем телом, склонённой головой.

Где-то рядом живёт город. Колёса дрожат на стыках, надсадные гудки, грохот железа. И шаги. Одинокие шаги за спиной. Упрямы, настойчивы, пожалуй, знакомы. Начальник оглядывается, но что увидишь в тумане? Он идёт не быстро, площади, улицы, перекрёстки раскрываются перед ним. Начальник не видит их, но знает, что они есть, слышит их. Он знает город как свои руки, как истёртый ремень зимней шинели.

Так он идёт вперёд, проталкиваясь и кашляя, низенький, кривоногий начальник паспортного пункта. Он слушает мокрый город. Клочки тумана запутались в бороде. Они не похожи на пальцы тоненькой девушки. Они холодные.

Он идёт, распрямившись, и ему нравится это странствие в молочном тумане. Одиночество в миллионном городе…

Он знает – спадёт туман, и город тот час возникнет, как на экране, чудный, неповторимый. Гранит вскинется к небу, ночной закат пройдётся по жёлтым стёклам. Спадёт туман, и громкие толпы окажутся рядом.

Он идёт и идёт. Пути его длинны, и следов не остаётся на камнях.

 

Кряжистый человек стоит на пути начальника. Он опёрся на фонарь, лиловые волны света падают ему в спину. Он стоит спокойно, руки забросив за спину, согнувшись слегка. Ждёт. Не его ли шаги слышал начальник, не его ли кривая тень рассекала ночные пути?

Они снова рядом. Очкастый в шинели и кряжистый человек с холодными челюстями. Нет между ними барьера и стеклянного зеркала. Их двое теперь.

Одним привычным рывком начальник расстёгивает кобуру. Скулы напрягаются на щеках. Кряжистый не двигается, не глядит на маузер, на начальника. Он никуда не смотрит, он углублён в себя. Косые тени лежат на его лице.

– Стой! – начальник слышит свой хриплый голос. – Стой!

Но зачем он кричит? Кряжистый стоит неподвижно. Он пришёл из тумана, он хочет что-то сказать.

– Стой! – начальник сдвигает предохранитель, проверяет курок.– Стой, не приближайся.

– Время к утру было. Петуны загорхали. – Кряжистый раскрывает губы. Говорит голосом деревянным, почти мёртвым. – Загорхали петуны… Стулу подставил и к стенке. Раньше ещё, свечеру решётку напилкой жжыхнул.. Вылез на изгороду. На двор, пёс зауйкал. Утюкал псину. Часовой заслышал, его камешком в бровку. А потом… заоры, конечно.

– Да, – медленно говорит начальник, – заоры.

– А там к зиме пошло. Землю скрючило от мороза. Северик подул, хрястит. Деревья треснувши. Зверюги в норы, в логова. А я?

Он поднимает голову, кривая судорога идёт по лицу. Он хочет сказать ещё что-то, но не может. Рот его раскрывается, как у подстреленной птицы.

– Год… листами, кореньями… Как зверина. Год в лесах. Корой, ягодинами. Жил в деревьях. Хуже зверины. Видишь…

Он протягивает вперёд руку, иссечённую рубцами, посинелую от укусов.

– Да, год, вижу, – медленно произносит начальник.

– Без людей совсем. Одичал. Коренья, ягодины. Слов больше нету, нету.

Он каменеет совсем, закрывает лицо, может, он плачет? Кто знает…

Молчат. Начальник с револьвером в руках и другой, помутневший и сгорбленный. Молочная густота кругом, блеклый свет фонаря. Их двое здесь, на осколке дороги. Слова лежат между ними, тяжёлые, как булыжники. Их много у каждого, не поднятых с мостовой, тяжёлых и грозных слов.

– Ну вот, – начальник рукой проводит по лбу, роса стекает на бороду, спрашивает, медленно выдавливая слова. – Ну вот, значит, ты, его сразу, Клестова?

Кряжистый дёргает головой, тяжёлый свет проходит в его глазах.

– Н-нет, сперва упал, конечно. Наземь упал, корячился… пришлось малость добавить…

Он сгибается снова, плачет в голос.

– Силов, силов нет. Пусть уж лучше казнят. Теперь уже пусть. Забирай меня, сам застрели.

– Что ж. – Начальник становится хлопотливым, хозяйственным даже. – Милиция здесь рядом. Пошли, раз уж так, сам заявился. Учтут. Хочешь? Покурь пока. А Клестова зря, он при исполнении.

– Так ты меня давно знаешь, всегда с вами, с гражданки. А тут в мой дом-то идут.

– По спискам комбеда шли.

 

Их двое, они идут через поредевший туман. Город понемногу проясняется перед ними. Мостовая падает под ногами. Переулок смыкается где-то там, в высокой туманной мгле. Зелёный ливень обрушивается сверху. Зелёные звёзды вспыхивают в ночи… Или, быть может, это пальцы тоненькой девушки?

Начальник сгибает локти, шатается вправо, влево, хочет шагнуть. Боком, нехотя он рушится вниз, на камни, мокрые от тумана. Кровь льётся на асфальт…

Кряжистый человек закрывает челюсти. Платком вытирает глаза. Роса не нужна ему больше. Он прячет гирьку в карман, край её потемнел от крови.

Он отирает пот, одёргивает пиджак, поправляет значок на груди, большой, как орден.

Ему надо уйти, уйти спокойно. Свободные улицы ожидают его. Он может пойти налево, направо, в любую сторону. Дороги зовут его упрямыми голосами, приглушёнными от тумана и сырости. Вечерние, узкие, уходящие в крутизну. Родина открывается впереди… Густые леса. Зелёные луговины. Земля, знакомая до оскомины. Исхоженная с раннего детства. Цветные весёлые избы, солнечный дождь полыхает в стёклах.

Надо уходить, но нет. Он постоит немного. Прошлое лежит рядом с ним, разбросав в беспорядке ноги. Жёлтый носок прошлого вылез из сапога, шинель разорвана кое-где. Прошлое не существует больше. Оно прекратилось, оно – бесформенный ком, смешноватый и жалкий.

Нет, он постоит ещё немного. Ткнёт сапогом в мёртвую спину начальника. Придавит пальцы к земле, разотрёт в пыль очки. Раскроет карманы, вынет бумаги. Мало ли, что там может быть.

Да и зачем уходить ему? Дороги, распаханные поля, солома… колодцы… родина… Там всё уже не своё, чужое. Своё ушло на подводах, под конвоем, оно – прошлое, как и этот мёртвый человек, начальник конвоя.

Нет, он не уйдёт совсем. Останется здесь, в городе, куда его занесла судьба. Здесь люди, рынки, домики с фонарями. Кладовые, склады, пакгаузы, набитые до отказу. Много всего.

– Вот мы и в расчёте, начальник. За родителей, за деток. Не знаю, где они и что с ними сталось…

Мёртвый Начальник раскинулся на камнях. Он лежит спокойный, серьёзный…

 

Пронзительный милицейский клёкот подступает со всех сторон. Он стоит у стены, руки растопырены в воздухе. Слишком долго он беседовал с прошлым. Туман расходится, он стоит, сжавшись в комок, разбросав в воздухе руки. Голова ушла в плечи. Тело подрагивает угловатой зыбучей дрожью. Последний озноб трясёт его, кряжистого и длиннорукого. Губы раскусаны в кровь, тяжёлые ноги упёрлись в землю.

Другая стена раскрывается перед ним. Мглистый рассвет, ржавый скрежет затворов. Голубой винтовочный сверк…

Он стоит у стены. Нет. Он свалился уже, он сам уже прошлое. Кряжистый человек отступает на шаг. Мёртвая белизна ползёт по щекам. Но глаза… глаза разгораются даже.

Прошлое припёрло его к стене. Он знает, это конец. Дороги не зовут его больше.

 

– Ну, гражданин? – Агент платком вытирает пот. Ему восемнадцать лет, кудрявому агенту. В первый раз он в таком деле. – Ну, гражданин, что скажете?

Кряжистый человек стоит перед ним. Косая усмешка лежит на его губах. Ерунда. Разве этот человек может сейчас смеяться? Показалось, должно быть…

Кряжистый не слишком взволнован даже. Он оглядывает голубую фуражку агента, большой револьвер, вечернюю синеву.

Он смотрит на мостовую зачем-то, ногой раздвигает грязь. И падает на колени, ловит мальчишескую ладонь агента.

– Убил, убил гниду, сволоча. Не выдержало сердце, стервец, кобель…

Он ползёт вперёд, хочет пнуть сапогом мёртвую спину начальника.

– Кобель, кулаческий организатор. Уполномоченного нашего утюкал, товарища Клестова. Засажен был в арестантскую. Сбег. Часового утюкал, в лесы пробрался, гнида. Гадина хреновая… Убил его. Встретил, и не выдержало…

Он закрывает лицо руками, глаза пожелтели. Сочатся сквозь пальцы. Или снова грязные ручейки?

– Не выдержало, убил.

– Нет… – начальник разжимает почерневшие губы. – Нет, не умер я… ещё… ребята.

Дрожь проходит по его телу. От седины, замоченной кровью, до сапог, продранных спереди.

Он хочет подняться даже... [...]

 

 

октябрь 1933 г.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Внимание! Перед вами сокращённая версия текста. Чтобы прочитать в полном объёме этот и все остальные тексты, опубликованные в журнале «Новая Литература» в августе 2019 года, предлагаем вам поддержать наш проект:

 

 

 

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за август 2019 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению августа 2019 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.