История одного неудачника

Я встретил его в одном из баров, куда завернул после возвращения с работы. Люблю вечерком посидеть в тихом, уютном месте, выпить немного виски со льдом, расслабиться под голос Фрэнка Синатры, звучащий из музыкального автомата... В общем, отдохнуть. В этот вечер все было так же, как и в предыдущие. Несколько завсегдатаев, барменша Пенни, джаз шестидесятых, и я – со своим неизменным бокалом.

Погруженный в свои мысли, я не сразу понял, с какой целью ко мне обращается неопрятный мужчина лет сорока.

– Вы не угостите меня? – повторил он.

Я удивленно посмотрел на него. Первым моим побуждением было послать его куда подальше, но что-то в нем меня привлекло. Как правило, после такого начала обычно следует весьма интересная история из жизни. А поскольку в моей профессии журналиста интересные истории из жизни часто бывали весьма кстати – я колебался всего пару секунд.

– Что закажете?

– То же, что и у вас, если, конечно, вас это не обременит...

– Пустяки, – ответил я, – Пенни, дорогая, можешь повторить?

– Двойной, – быстро сказал мужчина, и его глаза лихорадочно заблестели.

– Двойной, – повторил я и с любопытством принялся его рассматривать.

На Морисе (как впоследствии выяснилось, звали моего собеседника) был надет полинявший свитер, заправленный в застиранные джинсы, а заканчивалась эта малопривлекательная картина заляпанными грязью ботинками, когда-то имевшими черный цвет.

– Можно присесть? – не дожидаясь ответа, Морис отодвинул стул и сел напротив меня.

Вообще, в нем было что-то привлекательное, хотя спутанные волосы и сросшиеся брови красивыми не назовешь. Глаза его не представляли собой ровным счетом ничего особенного – серые и безликие, ожившие только при виде бокала с виски. Щетина пятидневной давности. Слабый запах спиртного неуловимой дымкой повис между нами.

Суммируя впечатления, можно было с уверенностью сказать, что сидящий передо мной человек давно уже перестал не то чтобы следить за собой, а даже и просто поддерживать впечатление человека, который от жизни хочет чего-то большего, чем просто напиться очередным тоскливым вечером.

До того момента, как Пенни принесла виски, Морис не проронил больше ни слова, только когда два бокала были поставлены на стол, он вдруг сказал:

– А ведь я вас знаю.

– Правда? – меланхолично ответил я, отпил и стал ждать, что будет дальше. На самом деле, я не столь заметная фигура в мире прессы, но на улицах иногда узнают. Если честно, то мне это очень приятно, хотя реакции людей бывают разные – кто-то хочет набить мне морду, а кто-то взять автограф.

– Конечно. Вас зовут Фрэнк Фиш, и вы пишете для "Вашингтон Геральд". Почему же, как вы думаете, я к вам подсел?..

– Я думаю, вы мне сейчас об этом скажете, – ответил я, мысленно прикидывая, какого рода историю я сейчас услышу – трогательную, банальную, забавную, смешную, грустную? Явно грустную, судя по внешнему виду Мориса. А вот насчет всего остального утверждать не берусь.

Морис немного помолчал, а затем неожиданно спросил:

– Скажите, а как вам удается писать так просто?..

Я немного удивился, так как я ожидал не этого вопроса.

– Э-э-э.... а что вы имеете ввиду под словами "так просто"?

– Ну как бы вам объяснить, – Морис задумался, механически крутя в ладонях стакан, – вот я читал ваши статьи, и у меня создалось впечатление, что вам очень легко это дается...

– Простите, но легко ничего не дается даже гангстерам, – немного сухо ответил я, достал сигарету, щелкнул зажигалкой и прикурил, – то мастерство – будем называть вещи своими именами – которым я обладаю сейчас... В общем, я шел к этому много лет. Я даже не получал специального образования журналиста, писать просто было моим хобби.

– Вот, вот! – оживился Морис, – насколько я знаю, вы получили экономическое образование, не так ли?

– Да, так, – недоуменно ответил я, не понимая, к чему клонит мой собеседник, – а какое это имеет значение, вы уж извините?

– Очень большое, – авторитетно ответил он, – вы пишете, не имея даже диплома журфака. У меня его тоже нет.

– И что? – меня этот разговор с полунамеками начал раздражать.

– Но почему-то у меня не получается так писать, – вдруг огорчился Морис, – понимаете... Люди не понимают моих произведений.

– Поясните, – я затянулся сигаретой и выдохнул колечки дыма под потолок.

– Ну как вам пояснить... Понимаете, я пишу очень хорошие произведения. В них очень много смысла. Извините за вопрос, а вы ведь любите читать?

– Конечно, люблю.

– А почему вы читаете?

– Потому что мне это доставляет удовольствие, – спокойно ответил я, – потому что в книгах можно узнать о том, что могло бы произойти. Потому что это интересно. И этих "потому что" я вам могу привести на несколько страниц. Но к чему эти вопросы?

– Извините, – опять сказал Морис, – сейчас я постараюсь все объяснить. Понимаете, вы пишете такие интересные статьи, вас читает много людей, вас узнают на улице...

– Вполне возможно.

– Я пытался понять секрет вашего успеха. Почему вас читают, а меня нет.

– И как?

– Я не могу этого понять! – голос Мориса стал обиженным, как у ребенка, – я не могу понять, чем мои творения хуже ваших? Почему вас читают, а меня нет?

Я задумался. Ситуация принимала очень интересный оборот.

– Простите, Морис, а сколько вам лет?

– Мне? Двадцать восемь.

– Двадцать восемь? – удивился я, – я бы вам дал все сорок!

– Люди всегда ошибаются в моем возрасте, – неловко улыбнулся мой собрат по перу, – а все от одного – от страданий...

– Страданий?

– Страданий.

Я решил не углубляться в эту тему. Пока.

– Так мы остановились на том, почему меня читают, а вас нет.

– Вот-вот, – закивал головой Морис, – вот мне этого никак не понять. Я сравнивал ваши статьи и мои рассказы и не мог, да и сейчас не могу понять, чем ваши статьи лучше.

– По-моему, вы путаете разные вещи, – заметил я, – одно дело – это художественная проза, публицистика – совсем другое... По-моему, вам лучше было бы обратиться к какому-нибудь писателю и поинтересоваться у него...

– Но я решил спросить у вас, – перебил меня Морис, – потому что я знаю, что вы человек отзывчивый и любите интересные истории.

– Вы хотите мне рассказать какую-нибудь историю?

– Моя жизнь, – кратко ответил Морис.

Мне стало вдвойне любопытно. Что же такого с ним произошло?..

– Я вас слушаю.

– Даже не знаю, с чего начать, – подумав, ответил Морис. – Наверное, я начну с того, как я дошел до такой жизни.

– ...Понимаете, я очень люблю писать. Я считаю, что человек может реализовать себя в этой жизни только творческим путем. Я выбрал стать писателем. Вам это должно быть знакомо, не так ли?

– Возможно, – осторожно ответил я.

– Я решил стать писателем. Мне претило жить, как живут все люди. Мне была отвратительна сама мысль о том, что надо каждое утро по будням вставать в восемь, отвозить детей в школу, а вечером возвращаться с работы и забирать детей из школы.

– Есть очень много специальностей, график которых можно варьировать самому, – заметил я.

– Ну не в графике дело! – Морис немного эмоциольнально стукнул стаканом об стол, – как вы не понимаете! Дело в самой концепции такой жизни! И что можно интересного из нее вынести? Ничего! Будешь тупым, как зомби!

– Продолжайте, – я решил ограничиться только короткими репликами, потому что взгляды этого человека начали меня интересовать все больше.

– Так вот. Я решил стать писателем – кажется, я это уже говорил? Я попробовал начать писать, мне понравилось, получилось неплохо.

– А что вы писали?

– Ну... небольшие рассказы о воображаемых ситуациях, которые могли бы быть реальными. Но не в этом дело. Проблема в том, что люди не понимали смысла моих рассказов! Они читали их, как записки какие-то! – возмущенно сказал Морис и хлебнул виски.

– А какой был смысл ваших рассказов?

– Очень глубокий, – Морис опять стал серьезным, – понимаете, я вкладывал в эти рассказы много загадок. Они содержались в структуре текста, в именах, названиях – во всем! Люди их не могли разгадать, не могли понять.

– Кто был главный герой?

– Я, конечно, – несколько высокомерно ответил Морис, – я все рассказы пишу только про себя. Я вкладываю в них себя и свою душу.

Я хмыкнул. Этот человек начал меня немного забавлять.

– А что это были за загадки?

– Ну,.. – Морис подумал, – вы читали Омара Хайама?

– Да.

– Тогда вам должно быть известно, что во всех его стихотворениях скрыт глубокий смысл.

– Мне это известно.

– ...И что лишь немногие способны его разгадать.

– Мне все это давно известно. К чему вы ведете? Вы решили стать вторым Хайямом, что ли? – я начал горячиться, – простите, а что ВЫ знаете такого, чего не знали Хайам, Авиценна и прочие мыслители? Они зашифровывали в свои произведения древние знания, и разгадать их действительно могут немногие, я согласен. Но какое отношение к этому имеете ВЫ? Что ВЫ знаете?.. – я жадно затянулся сигаретой и немного успокоился.

– Я знаю всё, – просто ответил Морис, – я совершенен.

Я чуть не поперхнулся дымом.

– Простите?

– Я знаю, как сделать всех людей счастливыми. Но они не хотят за мной этого признавать и учиться у меня чему-нибудь. Они смеются надо мной. Они не понимают, – Морис разволновался, – Понимаете, Фрэнк, я знаю, что вы меня поймете, понимаете,.. – Морис запутался в слове "понимаете", – тьфу, то есть я хочу сказать, что в моих рассказах я пытался заставить людей находить скрытый смысл, мое знание, а потом чтобы они передавали его другим! Но они не хотят понимать этот смысл!

– Какой смысл? О чем вы вообще толкуете?

– Вот видите, вы тоже не понимаете, – с неким оттенком жалости сказал Морис, – никто не понимает.

– Вернемся к нашим баранам, как говорится, – я затушил окурок в пепельнице и достал новую сигарету, – Почему вы считаете, что можете сделать всех людей счастливыми? Сами-то вы счастливы?

– А разве не видно? – с ироничной улыбкой спросил Морис.

– Что-то не заметил.

– Счастья нет, – горестно вздохнул он, – и быть не может. Вот вы счастливы?

– Я? – я подумал. – У меня есть любимое дело, мне нравится моя жизнь, я испытываю комфорт, в том числе и сейчас; у меня есть еще чего желать и к чему стремиться... Да, я могу сказать, что счастлив.

– Вы несчастливы, – заявил Морис, допив виски. – Все несчастливы. Только вы не желаете этого признавать!

Этот разговор начал меня утомлять.

– Вы вроде хотели что-то рассказать?

– Ах да, простите, – извинился Морис, – я увлекся. Но я всего лишь хочу, чтобы вы меня поняли, и поняли правильно.

Я прикурил и с наслаждением выпустил дым вверх.

– Я вас слушаю.

– Я писал свои рассказы, – снова начал Морис, – и давал людям их читать. Люди их не понимали. Я относил свои рассказы в издательства – их тоже не принимали! Эти убогие людишки называли их бредом! – в его голосе опять проскользнула обида.

Я даже их понимал, что самое интересное. Кому будет интересно читать мелкие рассказики, где автор впрямую называет себя главным героем, восхваляет себя и проповедует какие-то очень глубокие мысли? Читатель – существо более-менее аморфное. Если его и интересует смысл и философия, то только те, которые он может понять. И хочет понять. И то, что он может увидеть, может принять... Все, что закопано глубже – труд скорее для философов, да и то, если там есть что-то новое и интересное.

В моей голове творился какой-то сумбур. Мой собеседник сказал или слишком много, или слишком мало.

– Вы можете говорить до конца? Что это за рассказы? Приведите хотя бы один пример.

– Пример? – Морис подумал, – ну вот, например, рассказ про мою подругу. Вернее, как все могло с ней произойти. Мы гуляли на кладбище, и я встретил наших друзей. Я поговорил с ними, а когда поговорил – моя девушка исчезла. Таков сюжет.

У меня возникло смутное ощущение, что я что-то такое читал. Как же это называлось?..

– Каков объем?

– Объем? Ну... где-то... один журнальный лист.

– ОДИН ЛИСТ? – изумился я, – и что, все ваши рассказы такие вот... мелкие?

– Это миниатюры, – обиделся Морис, – и не забывайте, что главное там – скрытый смысл.

– Ну хорошо, договорились, извините – я опять откинулся на стуле и затянулся сигаретой, – и какой там смысл?

– О! – обрадованно сказал Морис, – его там очень много! Например, вот я – главный герой, моя реальная девушка, которая меня в тот момент обидела – моя спутница в рассказе. И я представил, что я ее убил. Потом, например, слова. Через весь рассказ проходят четыре слова на одну и ту же букву. Или, например, то, что мы на кладбище и мы в черном – это тоже имеет свой смысл. Имя моего друга имеет свою интерпретацию, которая, в свою очередь раскрывает его позицию по отношению ко мне. Ну и так далее.

– Оригинально, – заметил я, – и как вы предлагаете читателям до всего этого додуматься? Если, как вы говорите, вы используете своих реальных знакомых? Как я понимаю, ваши читатели должны в таком случае знать вас и вашу жизнь.

– Верно, – согласился Морис, – вы меня понимаете.

– И вы считаете, что все миллионы читателей могут досконально знать вас и вашу жизнь? Вы со всеми будете знакомиться? Не смешите меня.

– Мне не нужны миллионы, – Морис устало вздохнул, – мне нужно несколько единиц, десятков читателей – немного, в общем – которые будут меня понимать и которых будет восхищать моя проницательность, мой ум и то, как я все это зашифровал.

– Я правильно понимаю, – медленно начал я, тщательно подбирая слова, – что вы хотели жить на доходы от своих книг, которые будут читать несколько десятков людей, знающих вас и вашу жизнь?

– Совершенно верно.

– Вам это не кажется бредом?

– Совсем нет, – ответил Морис, – это вполне реально, если найти людей, которые меня поймут. Оценят мой гений.

Я вспомнил!

– Слушайте, а вы случайно не Морис Мерло?

– Да, это моя фамилия, – с гордостью ответил он, – а вы разве читали мои рассказы?

Да, я читал этот рассказ – даже удивительно, как я это вспомнил. Тем более удивительно, как я запомнил такую фамилию. Мне показывал его один знакомый писатель, как типичнейший пример бесталанного человека с большими претензиями.

Насколько я помню, его рассказы были совершенно безграмотны, изобиловали стилистическими ошибками и были крайне скудны на хоть какие-нибудь описания чего-нибудь или кого-нибудь. "Здесь даже корректировать нечего, – выразил свое резюме мой друг, – вот тебе, Фрэнки, пример того, как человек, не имея за душой ничего, хочет взять все".

– Я читал ваши рассказы, – коротко ответил я, – позволите говорить откровенно?

– Конечно!

– Это полнейшая бездарность, – спокойно сказал я, – кажется, мой друг вам написал тогда, чтобы вы сменили род занятий и пошли на нормальную работу, потому что способностей к писательству у вас нет никаких. Это и мое мнение тоже.

Во время моего небольшого монолога лицо Мориса то краснело, то бледнело.

– Вы тоже ничего не поняли! – сквозь зубы процедил он. – Никто ничего не понял, и вы тоже! Дело не в способностях!

– Да-а-а-а? – несказанно удивился я, – а в чем же?

– В тайном смысле! Мои рассказы – это зашифрованное изложение моих мыслей!

– Кажется, вы сравнивали себя с Хайямом, – иронично заметил я, – но его читать было гораздо интереснее, чем вас. Позвольте узнать, что же такого ценного в ваших мыслях? Вы уже два раза поднимали эту тему...

– Я знаю, как надо правильно жить. Я знаю, как сделать всех людей счастливыми.

– И откуда же вы все это знаете?

– Я сам до этого дошел.

– И как давно?

– Где-то десять лет назад.

– Тогда вы должны быть гениальным человеком, – заметил я, – но по вашему внешнему виду вас в гении зачислить никак не получается, уж извините. В таком юном возрасте...

– При чем тут возраст! – излишне нервно перебил меня Морис, – как надо жить, понять можно в любом возрасте!

– Хорошо, допустим, что вы знаете, как сделать всех людей счастливыми, – согласился я, – а сами-то вы счастливы? Кажется, я уже об этом спрашивал, и вы ответили – нет.

– Да, я несчастлив, как вы сами можете видеть, – криво улыбнулся Морис, – потому что, как я вам уже тоже говорил, счастья быть не может.

– Тогда зачем вы живете? Пользы от вас никому нет, как я вижу, заниматься вы ничем не занимаетесь – не так ли? Иначе не просили бы, чтобы я вас угощал. Застрелитесь, зачем вам так жить? Или попытайтесь жить нормально.

– Нормально?! – Морис выпучил на меня глаза. – Нормально, то есть как все люди? Да ни за что!

– Послушайте, вам двадцать восемь лет, – устало сказал я. – Вам не кажется, что вы себя ведете, как тинейджер?

– Нет, не кажется, – твердо заявил Морис, – я занял тогда эту позицию, знаю, что она единственно правильна.

– А все ошибаются?

– А все ошибаются.

– Хорошо, а почему вы считаете себя идеалом? – снова вспомнил я. – Какой вы идеал? Посмотрите на себя!

– Мой внешний вид не имеет никакого значения, – ответил Морис, – я так выгляжу и пью этот отличный виски, – он посмотрел на лампочку в потолке сквозь бокал, – за который вам большое спасибо, кстати... Так вот, я пью виски для того, чтобы удержаться на плаву, а так выгляжу я потому что... потому что...

– Почему же?

– Потому что я живу на улице!

– Я это уже понял. И что вы предпринимаете, чтобы выбраться из такого ужасного положения? Вы хоть где-нибудь работаете или пытаетесь?

– Нет, – ответил Морис, – я не могу нигде работать. Я могу только заниматься творчеством.

Опять двадцать пять!

– Ваше творчество никому не нужно, вы забыли? – напомнил я. – И у вас нет к этому никаких способностей.

– Но я не могу заниматься ничем иным! – в отчаянии стиснул голову руками Морис. – Я могу только творить!

– А почему вы считаете, что только писатели могут считаться творческими людьми?

– Почему же, не только писатели, – ответил он, – еще музыканты, художники... Но я не умею рисовать, и музыку я не очень люблю...

– И все? Вы считаете, что только три категории людей могут считаться творческими, только богема? А как насчет остальных?

– Назовите пример работы, которую вы считаете творческой, – усмехнулся Морис.

– Мою брать в расчет не будем, потому что я все-таки отношу себя к писателям, – ответил я. – Ну взять вот для примера работу той же Пенни. Вы знакомы с Пенни, она бармен и владелица этого заведения?

– Я никогда не был здесь раньше, – мрачно ответил Морис.

– Хорошо, это неважно, в принципе, – продолжал я, – вот вы считаете, что в ее работе совсем нет никакого творчества?

– Именно так.

– Правда? А придумать интерьер? Она это сделала сама. Делать коктейли? Она делает их сама, причем есть даже весьма экзотические. Подборкой музыки для автомата она тоже занимается сама, и репертуар меняется чуть ли не каждый вечер. А добиться любви посетителей очень сложно, потому что если что будет не так, малейшая деталь – посетитель уйдет в другой бар. Но Пенни все делает с душой, – продолжал я, отпив из бокала. – Она искренне радуется каждому посетителю, она любит свое заведение и всегда старется что-нибудь разнообразить. Она меняет подборки фотографий на стенах каждые два-три месяца. Вы заметили, что тут все выдержано в одном стиле шестидесятых? Вижу, что заметили. Или, например, выставки сувениров из Невады – вы много видели баров, где под стеклом осколки метеоритов лежат? Не думаю, а Пенни все витрины сделала своими руками. И осколки метеоритов сама достала через знакомых уфологов. Неужели вы скажете теперь, что даже в работе бармена нет элемента творчества? В любой работе можно их найти, если постараться заглянуть чуть глубже, а не шарить взглядом по поверхности...

Я устал от такого долгого монолога, допил виски и закурил новую сигарету. В голове приятно шумело.

– Знаете, Фрэнк, – Морис задумчиво постучал пальцами по столу, – я не думаю, что вы правы. Разве много нужно творчества, чтобы придумать дизайн какого-то бара? Или смешать в шейкере компоненты коктейля? Взял, потряс, перемешал и готово. А осколки метеорита – ну и что? Их тоже можно достать. Картины понавешать на стены? Ну тут много ума не надо... Нет, вы меня не убедили...

– Знаете, Морис, я от вас устал, – откровенно сказал я. – Вы можете считать так, как вам будет удобно и жить так, как вам будет удобно, но вы ничего не добъетесь и кончите свою жизнь где-нибудь в реке. Вы рассуждаете как ребенок, и хотя жизнь вас изрядно потрепала, вы все еще продолжаете мыслить своими примитивными категориями и ограничениями. Вы живете иллюзиями и не желаете признавать того, что творится у вас под носом. У вас нет никаких способностей к творчеству, и вы уверены в своей гениальности. Вы хотите сделать всех счастливыми, но при этом сами несчастны. Куда ни посмотри – везде сплошные противоречия. Вы идеалист и живете этими идеалами, даже не живете, а существуете...

– ...Послушайте, Фрэнк, – сухо перебил меня Морис, – вы тоже ничего не поняли. Это вы сами живете во власти иллюзий! Но я могу вас от них освободить...

Начинается.

– Спасибо, не надо.

– Вам это нравится? Вы, писатель, творческий человек – и вам нравится жить в Системе?

– Вполне. Меня это не напрягает. Я вам это уже говорил, кажется.

– Вы просто со всем примирились! – обозлился Морис, – а я могу вам открыть глаза...

– И сделать таким же, как вы сам – спившимся бомжом? Нет уж, простите, мне это неинтересно.

– Я разочарован в вас, – Морис поднялся со стула, – вы мне показались человеком, достойным меня. Но я ошибся. Спасибо за виски. Можете меня не провожать.

Он быстрым шагом пошел к двери, а затем я увидел его в окно, совершенно ясно представляя себе в уме лихорадочный блеск его глаз, даже не видя лица... Несчастный идеалист, который продолжает жить своими идеалами десять лет, не понимая, что с каждым годом они все больше и больше загоняют его в яму. Человек, живущий не в этом мире. Человек, который уверен в своем совершенстве. Человек, который знает, как надо жить. Человек, которого никто не слушает. Тридцатилетний мужчина, рассуждающий подростковыми представлениями о мире.

Что ж, это было весьма интересное и познавательное знакомство. Раньше я и предположить не мог, что такие люди существуют. Все-таки он меня удивил.

...Однако хватит с меня этого. Пора возвращаться в настоящий мир.

Я расплатился с Пенни, вышел наружу, в ночной Манхеттэн. Полюбовался огнями. С наслаждением постоял около супермаркета и послушал шум улицы. Постепенно приходил в себя и сливался с реальностью.

А потом я пошел домой.