HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Константин Строф

Суринамская вишня

Обсудить

Рассказ

На чтение потребуется 15 минут | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск
Опубликовано редактором: Андрей Ларин, 3.02.2014
Иллюстрация. Название: «Дельфийская сивилла» (фрагмент). Автор: Микеланджело Буонарроти. 1508-1512. Собор святого Петра, Ватикан, Рим. Источник: http://newlit.ru/

 

 

 

Ветер забавлялся с деревьями – любимыми своими погремушками. И с удовольствием, за любое, кажется, вознаграждение, заполучил бы огромную чашу и, занеся руку и повизгивая от счастья, погнался за несчастным запоздалым пешеходом, желая разбавить своё бесплотное одиночество игрой в кости. Вполне бы сошло что-нибудь, вроде вот такого: в кожаном плаще, с портфелем под мышкой и мглистой сыростью в глазах, – не удержала его выдуманная ограда рассказа, выпрыгнул из мучительно знакомых строк и отправился наводить тоску из города в город. Женя лишь на мгновение отвлеклась видом силуэта, боязливо переступающего лужи, оторванного, точно сухой листок, дуновением автобусного стекла и оставленного где-то позади. Пейзаж немного устало, но всё же непрерывно менялся, а четырехколёсное грошовое бытие укачивало вверенных ему послушных пассажиров. Женя вернулась к собственному, по-детски большеголовому отражению, подёрнутому россыпью капель; ещё глубже открывались края, выметенные от сора надежд, предстающие во всём своём безжизненном ландшафте по первому, самому невнятному зову.

Его больше не было. Ни с Женей, ни с кем-либо другим. Форменный господин при погонах выдал ей все немногочисленные вещи и показал то, что осталось от мотоцикла. Женя ясно видела, словно всё ещё стояла на том грязном дворе, ничем не похожее на творение человеческих рук нечто из железа и оледенелой грязи, застывшее в определенной ему навсегда позе. Нежить выбралась из земли и тянулась у неё на глазах после векового сна, неестественно вывернув свой замаранный остов. Точно так её саму теперь растягивало в продолговатом футляре, громыхающем на каждой выбоине. Оба незваных образа как-то слишком охотно слились, и Женю следом проняла едва отлетевшая от тела дрожь. Аморфный мысленный скелет мог удержать её, лишь отвердевая от холода, протяжно зовущего за окном. Старушка, перетянутая поверх пальто шерстяным платком, коему, кажется, не было ни конца ни края, сидела неподалёку и за всем пристально наблюдала. Сухие губы морщила торжествующая полуулыбка. Женя ещё сильнее вжалась в неласковое сидение и отвернулась, а вскоре и совсем закрыла глаза. Но на затемнённом одним движением холсте с ещё большей живостью проступили пятна грязного снега всеми оттенками серого, а поверх, отдельными каплями, всё более и более укрупняясь, пока не осталось свободных мест, – бурые и блестящие запёкшимися выпуклыми боками отметины совсем иной субстанции. Совершенно неясно, зачем так ярко внутри бледное человеческое тело. Женя ощутила тошноту, но не сделала даже попытки её как-то унять, вверяясь ходу столь далёких от неё вещей. Ничего не было отныне для неё естественно. Никто не смог бы ничем объяснить ей разумность подаренной ей когда-то жизни. Упорядоченности вокруг было не более, чем в стакане прудовой воды. И всё это отчего-то открылось только теперь. Тошнота – родная сестра, на которую впервые не обратили внимания, – не стала ждать уговоров и гордо пропала. Одна героиня его первого романа поплатилась, по всей видимости, за Женю и позволила ей не отвлекаться от своего дистиллированного многажды горя.

 

Женя давно открыла глаза и вновь скользила, подрагивая одними зрачками, по бегущей задом равнине. Некошеные поля щетинились ржавыми стеблями трав, а в некоторых местах и молодой лиловатой берёзовой порослью. Изредка однообразный слоёный вид прерывался угловатым городским пеплом или более или менее пёстрыми деревенскими подпалинами. Все виделось Жене, затихшей в своей обсервационной камере, игрушечным, ненастоящим, но небылицы все те были злые и вывернутые едкой для разума своей изнанкой. Не было и толики свежего воздуха, чтобы всё это развеять.

На прощание он обещал ей быть осторожным. Как всегда, нехотя и шутливо. Вообще-то только за работой он вёл себя иначе. А ещё, когда безмолвно ласкал её. Женя увидела, как у её отражения задрожала нижняя губа. Руки сами собою вскинулись к лицу и закрыли его ладонями. Для чего теперь этот приятный северному глазу загар, эти ровные, обнажившиеся на мгновение зубы и очищенный стараниями косметолога нос? Он обещал быть осторожным, а сам тем временем стоял далеко-далеко, лицом к закату, в обнимку со своими странными мыслями. Всегда странными, всегда ни на что не годными, кроме как для нанесения на чистый мелованный лист. Когда-то давно такой была и душа у Жени. Пусть не душа, а то внутреннее, что как пользуемый платок свернулось за годы до сморщенного неприглядного комочка, чистого одной вышитой монограммой.

Собственные родители никогда не понимали сыновнего труда, коему пьяно отдавался он, отгоняя ревностно чужие взгляды. Судя по всему, они вообще мало что знали, а оставшись вдвоём на всём свете, забудут ту сторону своего дитя окончательно. Им ещё предстоит все сообщить. Но Женя осталась совсем одна, и жалеть пожилую чету, во всяком случае, сейчас, не входило в её планы. Да и никаких планов не было, а лишь карманы пальто топорщились осиротелыми вещами и воспоминаниями. Первую их встречу и беспокойную руку в правом кармане прижимала фигурка неизвестного уродца, окрещённого зачем-то Хранителем; сквозь первые годы, сложные и беспокойные, протянулась во внутреннем кармане шариковая сиреневая ручка. Грецкий орех, идиотичный вуайер, пристроился к вогнутой, как старая кровать на съёмной квартире, их первой ночи, передержанной слабой в виноделии Женей до уксусного состояния, но смытой всеми последующими радостями. Был ещё вертлявый, похожий на палец Железного Дровосека, фонарик, несколько клочков мелко исписанной бумаги, вышедшая из обращения мелкая деньга, ключ от двери домой – напрасный близнец её собственного; телефон. Всё имело поразительную, запускающую пальцы прямо в сердце сохранность, а последний даже не утратил своего сознания и в подтверждение того завибрировал теперь рядом с чутким левым яичником. Женя знала наверняка, что тот проовулировал накануне, за час до тревожного звонка, уведомившего о закрытии аттракциона «Смысл жизни», и где-то внутри теперь бродила жирная слепая яйцеклетка, ищущая выход своему никчемному существованию, напряжённо прислушивающаяся к новым шумам. Всё, похоже, состязается отныне в напрасности.

 

Поначалу Женя и сама не очень верила в его искусство. Рассказы, длинные и заунывные, или напротив – несносно короткие, ничем не заканчивающиеся, только пугали её. Но однажды он написал стихотворение, совсем небольшое, строк, быть может, в двадцать, и всё изменилось. Вообще-то, самонадеянный упрямец, живущий в нём, извечно пренебрегал поэтической формой, считая её совсем другим краем словесного творчества, но в той, прошитой внезапными рифмами, фантазии он раскрыл для Жени всего себя. В том числе и все свои предшествующие опыты, ничем, казалось, не способные заинтересовать смертного человека. Но старая плотина рухнула, и сама Женя словно зацвела подле своего вновь обретённого возлюбленного. А вот теперь дикий сад пришёл в запустение, понемногу – с каждой минутой всё отчётливее – зазвучали пилы, и скоро на прежнем месте, пожалуй, зашумят на ветру ровные насаждения сосен.

Мало что было издано из его работ, и теперь Женя постепенно увлекла саму себя к воображаемым картинам, где она уже посвятила своё одиночество (стоит сказать, Женя всегда видела перед собою вечность) распространению творчества своего милого мечтателя. Путь её мысли смазали слёзы, которых она уже и не ждала ощутить вновь своим сухим изъязвлённым нутром. Она не знала, зачем однажды влюбилась в писателя, но точно представляла, ради чего ей стоит продолжать жить. Но как же мог он оставить свою Илионскую Царевну, со всем множеством теперь не звучащих имён, которые ей дал, ни разу не воспользовавшись урождённым? Жене хотелось верить в неслучайность всего сущего больше, чем когда-то; и со всей абсурдностью безотчётного допущения ею не принималось, что кому-то могло быть угодно её отчаяние и отъединение.

 

Женя посмотрела на свои руки, облачённые в замшевые, заметно поношенные перчатки («дорожные», как он их называл), и нечаянно увидела полоску запястья, треугольный распластанный островок собственной, словно незнакомой, бесцветной кожи, размеченной извилистыми, без меры разветвляющимися и снова сливающимися бороздками. Он смотрел на неё с этого белого перешейка, хитросплетённый и безжизненный. Женя размышляла – точно перебирала пальцами цветные лоскутки: о необходимой редакции, за которую возьмётся собственноручно, об издателях, о веских словах, предназначенных для писем, своей стойкости и упорстве, достаточных, чтобы сломить стену любой холодности и непонимания. Все эти блуждания, сильно раскрашенные по незнанию, немного отвлекли Женю от неутолимой тоски, по-прежнему бродящей в ощутимой близости. Потому, когда телефон отрывисто загудел в третий раз, она вынула его из кулька растрепавшихся бумаг и с досады собралась выключить. Было сообщение от некоего Жени. Разумеется, не от неё самой. И не столько потому, что она ничего не отправляла, а скорее, от непривычного прозвания: ведь она была записана в его телефоне как «Птенчик», с хвостиком тире в начале. Женя не знала этого некстати объявившегося одноимённого друга, как и большинство ему подобных из жизни своего возлюбленного. Прошлой… И вновь пришли на помощь целительные слёзы. Палец перекрестьем потёртых швов уже прикоснулся к кнопке выключения, но обескровленный разум остановил его. Знающие друзья могли бы оказаться полезными, когда наступит момент претворять разрозненные чаяния в жизнь.

«Как ты там говорил? Аза-низи-маза», – писал Женя благоприобретённый в последнем сообщении. «Скорее всего, бестолочь какая-то великовозрастная», – решила Женя, опустошённая и заплаканная, проставляя за неряшливого друга знаки препинания. Неоткуда ждать ей помощи. Остатки покорёженного прошедшим утром любопытства заставили её посмотреть два предыдущих послания. «Как ты там, мой хороший?» – стояло первым. А следом за ним: «После тебя я весь день не могу подняться. Может, подействует какое-нибудь заклинание?» Женя ещё не успела сообразить, а кто-то посторонний уже протянул когтистую руку сквозь её грудь и яростно начал сжимать сердце, застучавшее разом во всём теле. Дышать стало тяжело, и ноющая пустота в который раз попросилась из желудка наружу. Безотчётно водя пальцем по вытертым кнопкам, Женя набрала: «Ну, и как это было?»; набрала, пользуясь, как всегда делал он, латинским алфавитом, и отослала в ответном сообщении. Своих привычек он бы не изменил ради кого угодно, – в этом месте сомнений у Жени не возникало. В глазах её темнело всё сильнее, нетронутым оставался лишь светящийся экран. Не прошло и минуты, как Женя получила на свой вопрос такую пропасть всевозможных слащавых пошлостей, в которых изъявлялись восхищение, упоение и преданность, что будь её рассудок ясным, она бы, возможно, и пожалела о том, что растревожила и без того нанесённую рану. Её красивые ровные зубы безжалостно заскрипели, преградив окончательно дорогу сбившемуся дыханию. Она в отчаянии прикусила собранную в кулачок руку, открывшую ей дорогу в промозглую бездну, на дне которой шевелились, урча, гнуснейшие из чувств. Так значит, под её вдвойне благородным именем на месте лысеющего бездельника скрывалась мерзопакостная сучка, – обливалась кислотой Женя, набирая что-то без разбора. Словами выходили отчего-то похабности и уточняющие вопросы, словно ей было мало, словно стоило пройти этот путь до конца и проникнуть в самые невозможные подробности, пока не обретётся место полноправного участника действия. Со стороны собственного тела Женя к ужасу своему неожиданно почувствовала нехорошее, недвусмысленное напряжение, и волна омерзения, омывавшая за секунду до того все окружающее, захлестнула и её самоё. На противоположном конце образовавшейся, гудящей болезненным током связи, беззаботное порочное существо, бесправно назвавшееся чужим именем, смаковало полученные свежие гнусности, инсценированные исступлённым Жениным подсознанием, а сама Женя металась по сидению, сохраняя внешне мертвенную неподвижность. Наконец, пришли кружевные, как, наверняка, и бельё, тугое, будто бы купленное в Детском Мире, – разглаживаемое ежедневно руками верное оружие, стягиваемое с хохотком, надеваемое лишь на минуты, а оттого ни разу не стиранное.. Женя запуталась жадным багром в нахлынувших мыслях, по десятому разу пробегая глазами сквозь чешуйчатые заострённые детали, трепещущие недомолвки и пожелания. Она едва успевала удивляться собственной слаженности в отдельные из моментов. Пальцы снова скрипели по кнопкам допотопного устройства, перебирая всё скользкое и уничтожающее, что было Жене известно из своей недолгой жизни, но поразительно стойко не переходили грань, за которой их хозяйке грозило разоблачение. Худшая из частичек Жениной души, разлетающихся всё дальше, самая слабая, малокровная уповала на то, что с невидимой похотливой дрянью, приволокшейся на нетвёрдых от каблуков и вожделения ногах, благоверный обошёлся максимально жестоко. Но кто сказал, что ей это не понравилось? Все бесчисленные героини, которых он, сам отступивший на время в тень, вывел под руки, а то и обняв за талию, на свои страницы, женщины, в которых прежде Женя была способна высмотреть собственные отблески, теперь разбежались по укромным, невидимым углам и насмешливо завывали оттуда, дразня по имени – столь удобному, как оказалось, для маскировки – и обсасывая, словно выпачканные в креме пирожного пальцы, грязные словечки. Находились и такие, что пристыжали незрячую Женю и тыкали в неё своими грубыми птичьими лапами, уже не смотрящимися занятной выдумкой.

 

Кто-то, совсем уж бесцеремонный, потряс Женю за плечо. Над ней угрюмо стоял кондуктор, неопределённого пола, принявший, очевидно, бледную поникшую девушку за спящую.

Остановка осталась стоять на месте, а автобус отбыл порожним в свою тряскую неизвестность. «Он умер», – и телефон скользнул из дрожащей руки в покосившуюся, словно за гимнастическим упражнением, урну. Давно стемнело. Кое-где виднелись беззаботные воскресные пешеходы, а талая вода на радость всем делала лёд под ногами убийственно скользким. Женя давно перестала стирать с раздражённых щёк слёзы; они падали вниз, возвращаясь в свою родную среду, а Женя шагала, решив навсегда не петлять более, по хрупкому глянцу, презрев всякие чудеса, лишь кутаясь в пальто от набегающего вместе с рябью ветра. Время от времени с её поступи смахивало невозмутимость, колени резко подгибались, и машинально выбрасывались к земле раскрытые руки, словно их обладательница жаждала её объятий, но боялась пробудить ото сна. Печальный фонарь оказался за спиной, и слева вдруг выросла чья-то тень. Женя не сдержала «Ох», выдавленный из груди прокатившейся вдоль позвоночника дрожью, и обернулась. Тень последовала примеру испуганной девушки и оказалась её собственной.

Не сразу подалась, утробно похрустев несмазанным замком, стальная подъездная дверь. Животная непосредственность, с которой все восприняли идею безопасности, привела к тому, что такие двери появились повсюду. Многотысячным треском пропели щеколды, и каждому теперь была отведена одна выверенная дорога в свой надёжный скворечник. Внутренняя дверь была деревянной, трухлявой до половины и зимой никогда не захлопывалась в перекошенную коробку; оттого били её все нещаднее. Осталась она висеть со старых беззаботных времён, и всем было как-то лень снять её и оттащить на помойку. Блеснули в темноте спешно расстёгиваемые пуговицы, пыль потревожило развевающимися полами. Наконец раздался на последнем этаже заключительный хлопок, и подъезд вновь погрузился в тишину.

 

А под крышей, в квартире без номерной таблички, ожила шумная беспорядочная деятельность. Бумаги, пёстрые от неразборчивых записей и полупустые, собирались в расползающиеся некрасивые стопки и сносились в ванную. Что-то на ходу прочитывалось и, сопровождённое всхлипами, разрывалось. Вольную получил лишь самый первый рассказ, давнишний, смешной и столько споров вызывавший в былые времена между ними; родной, как развлекающая зудом бородавка, – что вроде как уже был более её, нежели его. Оброс он множеством имён, вымученных и случайных, оброс настолько, что никаким конкретным, как и девочка из посвящения, уже не обладал. Та истёртая, завившаяся по углам рукопись, была прижата к груди, весьма скромной, а оттого позволившей листам прилечь со всей необходимой тесностью. Однако и здесь быстро постигло разочарование. И рукопись, едва согретая живым теплом, с равнодушием, пришедшим на смену негодования, была помещена под стопку кулинарных книг и разрозненных рецептов. Туда же было бы хорошо отправить и невразумительную унаследованную фамилию, никому не известную, на какую была променяна однажды собственная, благозвучная и академичная.

Огонёк робко отряхнул рыжую шевелюру и голодно осмотрелся. Увидев целый ворох сухой отрады, когда-то бывшей деревьями, не веря своему счастью, он, шалея, пополз в стороны, словно жадный ребёнок, пытающийся дотянуться до всего сразу на праздничном столе. Очень скоро чугунная ванна осветилась изнутри трепетным заревом происходящего на её дне пиршества. Кое-что, первоначально забытое, подбрасывалось прожорливому светочу хрустящей добавкой. Сегодня он не вызывал первобытного страха, здесь с ним были нежны и внимательны, словно с поиздержавшимся любовником. Страстно мог бы благодарить старомодность иных писателей, их карандаши и ручки, компьютер, примостившийся за кухонным столом, и старая печатная машинка на дне стенного шкафа, но оба были немы.

Дым нескоро рассеялся. Вода мерно зажурчала, смывая с эмалированных стенок озорные, но легковерные пепельные лоскутки. Ванна постепенно очистилась и стала готова принять в своё стельное ложе пожелавшую омовения. Всё прошло тихо и неспешно. Скрипнули наконец краны и водопроводные трубы послушно затихли. Евгения Анатольевна сняла с медного крюка свежее, предварительно вынутое из комода полотенце и представила, как умиротворяюще мягко ей будет сейчас вытираться, но прежде осмотрела оценивающе своё тело в зеркале. Бёдра застенчиво скрестились, живот покрутился из стороны в сторону, дрогнул пристальный взор грудей; последним очередь пришла к лицу, не выразившему ни одной чёрточкой досады увиденному. Только где-то под ним тлели всё ещё горькие оттенки немного иного рода. «Переживания портят любую женщину», – говаривала частенько мать.

Через несколько минут Евгения Анатольевна склонилась над дымящей чашкой, сцепив на ней не отогретые даже пламенем пальцы, и почувствовала снятые с подбородка паром последние нотки духов, подаренных когда-то очень давно кем-то смутно знакомым.

 

 

 

Милан Кундера. Невыносимая лёгкость бытия (роман). Купить или скачать аудиокнигу бесплатно   Хорхе Луис Борхес. Творец. Алеф (сборники новелл). Купить или скачать аудиокнигу бесплатно   Генри Миллер. Тропик Рака (роман). Купить или скачать аудиокнигу бесплатно

 

 

 

267 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 19.03.2024, 09:27 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов

06.03.2024
Журнал Ваш вызывает искреннее уважение. Оригинальный, стильный, со вкусом оформленный, имеюший своё лицо. От души желаю Вам удачи, процветания, новых успехов!
Владимир Спектор

22.02.2024
С удовольствием просмотрел январский журнал. Очень понравились графические работы.
Александр Краснопольский



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Что такое акриловый протез зубов.
Поддержите «Новую Литературу»!