Доллары, водка, матрёшки

(Приключения ростовских челночниц в Азии, Африке и Европе)

 

На чтение краткой версии потребуется 5 часов 45 минут, полной – 6 часов 15 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Купить в журнале за сентябрь 2015 (doc, pdf):

 

 

 

 

Но прежде чем ехать в любую поездку, не забудем главное – купить доллары!

 

$$$

 

Трудно поверить, как мало времени прошло с того момента, когда иметь их было нельзя совсем и ни под каким видом, до того, когда иметь их стало необходимо. И желательно – как можно больше!

Каких-нибудь два-три года, как и в вопросе о спекуляции, который незаметно отпал сам по себе.

Если на то пошло, то Тостик могла начать покупать их ещё в институте, у своих же иностранцев в группе, и по той ещё цене – шесть рублей за бакс. Могла, но не стала. И так уж была запугана и травмирована милицией (если вы помните её арест на базаре), и институтским комитетом комсомола, который ей дал испытательный срок в связи с утерей членского билета; носить его полагалось «у сердца», сказал ехидный секретарь комитета, а Тостик – кто его знает, где носила, если носила вообще; и вот – потеряла. (Вспомним: исключение из комсомола равно «автоматическому исключению из института», даже если учишься хорошо).

И вопросы на том заседании комитета задавались ей самые скользкие и настораживающие, типа:

– В каких вы отношениях с иностранцами?

Причём здесь, простите, утеря членского билета? Есть какая-то связь?

– В хороших, – осторожно отвечала Тостик.

– Как это, то есть – «в хороших»? В хороших – в каком это смысле? – допытывался главный иезуит, секретарь молодёжной организации.

И ей казалось, что в тоне его звучит какое-то неуважение; в другой ситуации Тостик сразу прекратила бы разговор, когда к ней обращаются подобным тоном, но в данном случае решила не усугублять...

– В смысле дружбы и социалистического интернационализма, – отвечала она с достоинством.

– А в смысле покупки долларов? А?

Тостик круглила глаза. Не зря задавались такие вопросы – ох, не зря. Видимо, от неизвестных доброжелателей на Тостик поступали «сигналы». Кому-то студентка Тостик казалась субъектом, способным на валютные операции и прочие пакости в этом роде. Видно, знали про джинсы и диски, а остальное уж сами додумывали, строя логическую цепочку...

– Ни в коем случае! – решительно отпиралась она. – Вы что, смеётесь, что ли?.. Да я долларов и в глаза не видела, не знаю даже, как они выглядят!

И это было чистой правдой.

С сочувствием и нездоровым интересом читала она у Булгакова (тогда ещё неизданного, «запрещённого») сцену изъятия долларов, спрятанных в вентиляции. Доллары в вентиляции, доллары в сумках с двойным дном, доллары в заднем проходе... Куда только не прятали, не засовывали грязные зелёные бумажки, как бог весть что, наши граждане – прежде чем начали носить их открыто и с достоинством в бумажниках и кошельках, как всё нормальное человечество!

 

$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$

 

Следующий вопрос – где.

Это только к середине девяностых повсюду открылись обменные пункты, а до этого их нужно было где-то доставать, как-то выходить из положения... И каждый выходил по-своему, у каждого был свой «канал».

У Тостик какое-то время этим каналом служил некий гражданин Судана, доставшийся ей по наследству от бывшего мужа, лидера «Газунов».

Кстати, группа нео-панк с таким названием существовала недолго; после распада её сменил новый состав, который пришёл к слиянию электропопсы с восточным фольклором – «Ишак муэдзина». Первый же альбом стал большим успехом, благодаря неслыханной раньше игре нашего лидера на дутаре и вокалисту, ловко подражавшему крикам муэдзина Мустафы и его вьючного друга.

Гражданин Судана носил простое, очень распространённое имя Мохаммед Али, лет ему было под (если уже не за...) сорок, учился в аспирантуре РИСХМа и был похож на Эдди Мёрфи в роли сумасшедшего профессора.

Жил он с семьёй сначала в общежитии, потом начал снимать квартиру; видно, аспирантской стипендии ему не хватало – и вот, подрабатывал, торгуя валютой.

С Мохаммедом Али всё было непросто.

Во-первых, будучи трусливым иностранцем, он отчаянно конспирировался.

Во-вторых, сначала ему нужно было заказать – причём небольшую сумму, с большими у него почему-то всегда были затруднения – потом он ходил, собирал эту сумму где-то там, «по своим», и только потом – приходить забирать... Целое дело! А что поделаешь, если нужно?

В свою очередь, Тостик лекарства ему доставала, пока работала на скорой, и оливковое масло привозила ему из Турции, потому что Али, будучи иностранцем капризным и избалованным, подсолнечное масло не любил...

Так продолжалось года полтора – чисто деловое сотрудничество именно в духе интернационализма и социалистического обмена любезностями.

Но как-то раз, придя на квартиру суданского аспиранта, всегда серьёзного и церемонного, за новой порцией валюты, она застала его в совсем другом виде – неофициальном.

Мохаммед Али, африканец крупного телосложения, с сединой на курчавых висках, вышел к ней навстречу в длинном одеянье – джеллаба – эквиваленте белой ночной сорочки. Спереди выпирал огромный живот, сзади – непривычно высоко (по нашим понятиям) посаженные ягодицы. Высоко – то есть там, где у европейских мужчин мы видим обычно поясницу, а ниже – всё как будто срезано и сглажено утюгом.

Он торжественно повёл Тостик на кухню. Там, в узком хрущёвско-кухонном пространстве, сидел за столом гость – африканец маленький и худой. Мохаммед Али сказал, что сегодня – его день рождения, и поскольку Тостик «всё время лишь забегает на секунду, и ни разу, – подчеркнул Али, – ни разу не съела и не выпила ничего с хозяином дома», то сегодня она просто обязана выпить за его здоровье. Если его уважает, конечно. И налил ей стопку.

Тостик благодарила, поздравляла и отказывалась, говоря, что водку она не пьёт; но Мохаммед Али, извиняясь, говорил, что других напитков у него, увы, нет, так же, как и особой закуски; объяснял, что жена его с сыном, к сожалению, в отъезде – вот она угостила бы Тостик как следует... но если запить кока-колой, то водка идёт «легко, как по маслу».

Водку Тостик и в самом деле не любила, а если и приходилось пить в редких случаях – то давясь и глотками, как пьют лекарство – зрелище не очень приятное. Видя, что она ещё колеблется, после обычного вопроса о «неуважении» был вытащен на поверхность более сильный аргумент – о расовой нетерпимости и дискриминации. Без зазрения совести Мохаммед Али предположил, что возможно, Тостик брезгует с ними пить, потому что они чёрные?!

И тут, естественно, она повела себя как каждый слабохарактерный белый человек, попадающийся на эту удочку, когда «цветные» граждане начинают спекулировать этой своей чернотой, желтизной или ещё каким цветом, как будто они калеки или какие отверженные... Махнула-таки стопку, убеждая всех в своём нерасизме и прогрессивности.

В дальнейшем, вспоминая сумбурный тот вечер, сомневалась она – а не добавили ли коварные суданцы чего-нибудь в водку? Потому что уже эта, первая порция, подействовала на неё странным образом. Конечно, пили и они – но как знать?..

Между тем, выпили ещё. Затем Тостик пыталась-таки забрать свои доллары и уйти, но Мохаммед Али всё прикладывал палец к толстым губам – давал ей понять, что нужно дождаться, пока тот, другой, уйдёт.

Ей почему-то не хотелось остаться с Али вдвоём после ухода того, второго; дела делами, но под выпуклым животом аспиранта сквозь ткань джеллаба ей мерещилось что-то такое, большое и грозное, что наводило на мысль: а носят ли они в Судане под этой сорочкой традиционно трусы?..

В любом случае, было душно и хотелось выйти на воздух.

Наконец, приятель собрался уходить, и Тостик тоже. Али-Баба выдал ей доллары, но каким-то образом уговорил её выпить «по последней, на посошок». Потом Тостик заторопилась, но ноги у неё отчего-то подкосились, в голове зашумело и закружилась противная карусель...

Тогда Мохаммед Али, видно, давно ждавший этого эффекта, усадил её на стул и стал ей массировать плечи, говоря, что «усталость пройдёт», что нужно «расслабиться и прилечь»... Ох, нет! Это надавливание на плечи, однако, произвело на Тостик совсем другое действие, не то, которого хотелось коварному мавру. Водка с кока-колой взбунтовались вдруг в её голодном желудке и, досадливо отбиваясь от назойливого массажиста, бросилась она в туалет.

Там, закрывшись и выпив холодной воды из-под крана, Тостик два раза промыла желудок. Извергнув спиртное и умывшись, почувствовала себя немного лучше и, выйдя наружу, повела себя серьёзно и решительно, настаивая на немедленном возвращении домой.

Мохаммед Али, как истинный джентльмен, вздыхая, вызвался проводить гостью, которая нетвёрдо держалась на ногах, несмотря на её протесты. Качаясь в коридоре, ей пришлось ждать, пока он наденет свой европейский костюм и, в довершенье всего, шляпу.

Поддерживая качающуюся Тостик под руку, он довёл её до остановки ЦГБ^[3].

Уже смеркалось, но людей на остановке было предостаточно; и очень возможно, что среди них были даже знакомые – те, кто знал Тостик в лицо или жил в её районе, всего в двух остановках отсюда. И хоть многие знали доктора Тостик как безусловно оригинальную и без обычных предрассудков женщину-врача (видели бы вы её бывшего мужа в лакированных туфлях и полосатом ямайском берете!), но появление вечером в общественном месте под ручку с «негром преклонных годов», да ещё в шляпе, не было, скажем, максимумом элегантной респектабельности, и не могло добавить ничего хорошего к уже устоявшейся репутации...

А иные могли усмотреть в этом и признак низкого морального падения.

Подъехал битком набитый автобус. Встав на подножку лицом к двери, она набрала в лёгкие воздуха, надеясь как-то справиться с теснотой, духотой и дурнотой.

Но прежде, чем двери успели закрыться, автобус вдруг накренился, и рот её, без того уж несвежий, залепило подобие резинового квача... Мохаммед Али, ступив на подножку, пытался дать Тостик прощальный поцелуй.

Это несвоевременное и неожиданное вмешательство вызвало у неё новый позыв изнутри: «Какие противные резиновые губищи! Какая, всё-таки, наглая... африканская морда!» – подумала Тостик совсем по-расистски, отбросив ложную прогрессивность – и невежливо пихнула Али из автобуса.

Пусть думают что хотят об её отношении к белым и чёрным! Не будем всё-таки перебарщивать, а?..

Через две остановки она вышла из автобуса в полуобморочном состоянии и, благо уже стемнело, облегчила душу на газон сразу за «Домом художников».

Противная сама себе, шла домой и думала о том, что доллары теперь придётся искать в каком-то другом месте.

 

$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$

 

Скоро не только деловые люди, но и простые обыватели, начиная со школьников и кончая пенсионерами, знали уже прекрасно, как выглядят доллары. Многие стали настоящими знатоками в их распознавании.

К сожалению – как многие имели несчастье убедиться – не все доллары в обращении были настоящими. Любой, покупающий баксы, имел в виду, что:

а) их цвет должен быть зеленоватым, а не белым и не зелёным;

б) надписи на купюре – выпуклыми, и костюмчик на президенте давать ощущение ребристости, если поводишь пальцем по воротнику.

в) лучше было, если при просмотре на свет выявлялась полоска с надписью: 100 USA 100 USA 100 USA 100…

г) и на фоне бело-зелёной бумаги виднелись бы синие и красные микроволокна хлопка, каким-то хитрым образом вштампованные.

 

Однако все эти признаки ещё не давали полной уверенности.

То бумага, например, вдруг казалась вам белой, без той особой зеленоватости; то портреты президентов на бумажках одинакового достоинства чем-то отличались: у одного президента глаза были посажены определённо ближе к носу, чем у другого... Или – полоски: рассматривая два стольника на свет, вы вдруг замечали, что на одной полоске :

USA100USA100USA100

промежутки между «100» и «USA» совсем не такие, как на другой:

USA 100 USA 100 USA 100…

Какая из них фальшивая? Где взять эталон?.. Было отчего впасть в паранойю!

Купюры помятые или затёртые брать никто не хотел. Только новые и хрустящие. Хотя, слишком новые – тоже нехорошо. Подозрительно: откуда они такие новые – из-под печатного станка?

Чаще всего, при покупке долларов на базаре у предлагающих их незнакомцев собирался целый консилиум.

– Гавриловна! Иди сюда, – звала соседка соседку. – Смотри: это как – настоящие?..

– Да настоящие, настоящие, – бормотал продавец, переминаясь с ноги на ногу и нервно глядя по сторонам, пока бумажка ходила по рукам, тёрлась, скоблилась, обнюхивалась, просматривалась на свет.

– Да, кажется – настоящие, – наконец принималось решение; всегда, правда, с сомнением и недоверием. – Ксерокопии научились делать такие, понимаешь ты, что не отличишь...

 

$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$

 

К Мохаммеду Али ей пришлось всё-таки ещё раз обратиться. Только теперь, чтобы не рисковать и отвлечь его от ненужных мыслей, Тостик взяла с собой бывшую коллегу Ольгу Ланецкую и её сестру. Похожие на двух жар-птиц в брачном оперении или индейцев в боевой раскраске, они могли отвлечь от чего угодно. Можно было просто голову потерять!

Таким образом, Тостик рассталась с Али на хорошей деловой и дружеской ноте. А Ланецким почему-то понравилось у него в гостях, и они решили остаться. Тостик оставила их со спокойным сердцем: сестёр не свалить было с ног и литром водки с кока-колой на брата; они не боялись мужчин и не имели расовых предрассудков.

На следующий день, однако, Али позвонил Тостик и жаловался ей, что после ухода её подруг у него пропали детские игрушки – заводные машинки и прочее, и просил, чтобы Тостик им передала: к приезду жены и маленького Икбаля все эти вещи должны быть возвращены.

...Ох, уж эти сёстры Ланецкие! Тостик не удивилась: ещё во время работы на скорой помощи после посещения Ланецкой у многих чего-то недосчитывалось – то книжки на полке, то «шампусика» в ванной, а то – и куска мыла или пакета стирального порошка... Времена менялись, тотальный дефицит уходил в прошлое, но сёстры по-прежнему действовали по принципу: «с паршивой овцы – хоть шерсти клок». В этот раз Ланецкая, видно, решила порадовать своих племянников.

С другой стороны, брать детские игрушки – это уж совсем несолидно!

 

$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$

 

Наконец, кто-то надоумил Тостик сходить на Семашко. Там, на углу Шаумяна, напротив рыбного гастронома, собирались валютчики.

Давно уже, оказывается, собирались, а Тостик чуть ли не каждый день проходила мимо и ничего не знала, не ведала...

И неудивительно! Угол кишел деятельностью, но подпольной, секретной, понятной лишь посвящённым. Милиция о ней знала и, конечно, тоже была посвящена и вовлечена; валютчики каким-то образом с милицией договаривались. Всё это имело вид масонской конспирации и, в целом, Тостик нравилось. А законы о свободном обмене валюты если и были приняты или готовы к принятию, то касались, естественно, банков, а не частных лиц, желающих торговать валютой.

Валютчики не высовывались. Открыто на углу стояли только цыгане, как раньше, бывало, стояли, скупая золото, под ломбардом. Но к ним Тостик боялась обращаться (укоренившиеся предрассудки!), а шла искать знакомые лица.

Знакомые лица сидели в кафе, здесь же, неподалёку, пили кофе и закусывали с выражением полного безразличия ко всему окружающему. Казалось, им неинтересно продавать валюту – они просто делают вам одолжение.

Движения их были ленивыми и вялыми, без суеты. Их сдержанность без энтузиазма и горделивое достоинство были вызваны тем, что спрос на этом рынке всегда превышал предложение. Валютчики никого не уговаривали, как это делают на базаре. «Сегодня такая цена», – бесстрастно сообщали они, и если кого-то такая цена не устраивала, лишь пожимали плечами и сразу теряли к клиенту интерес.

Да и клиенты почти всегда были одними и теми же; поэтому рубли никогда не пересчитывались – всё было основано на доверии.

«Ты посчитал?.. Ну, и хорошо, давай сюда», – говорили знакомому покупателю, протягивая руку под столом. И доллары не нужно было просматривать на свет, привлекая всеобщее внимание: доллары были настоящими. Никто из валютчиков не стал бы рисковать «постоянным местом работы» и репутацией, подсовывая фальшивки. Никто не хотел нажить себе неприятностей.

Угол Семашко стал важным пунктом в деловой и общественной жизни Ростова, потому что всё чаще и чаще люди ездили за границу, и долларов требовалось всё больше и больше. Если вначале десятки коммерсантов робко возили с собой по пятьсот-шестьсот баксов, то теперь целая армия челноков стала возить по две-три тысячи, а вскоре и по пять-десять штук наличными.

Да и те, кто никуда не ездил, предпочитали рублям твёрдую валюту. Бабушка Тостик, например, решила застраховать от инфляции свои сбережения. Хоть и спохватилась с большим опозданием, когда спасать уже, фактически, было нечего.

Каждый раз после удачной торговли на базаре или удачного посещения клиентами на дому Тостик шла на Семашко с «напузником», полным рублей (в обычный кошелёк эти пачки не помещались), искала в знакомом кафе всё те же невзрачные лица – бледных и апатичных Игоря, Женю, Валеру – и возвращалась домой с куда более тонкой и аккуратной, но надёжной стопкой валюты.

В конце концов, и у цыган на Семашко доллары были «нормальными», a цены не отличались от тех, по которым ей предлагали их русские «засекреченные» в кафе. Так что, несмотря на историческое недоверие и предубеждения по отношению к этой особой нации, Тостик довелось покупать и у них, и ни разу, надо сказать, фальшивые ей не попались.

Зато везло на них маме Тостик, инженеру на пенсии, которая с середины девяностых тоже стала активно ей помогать на базаре.

 

Сперва старшая Тостик вообще торговать стеснялась. Её поколение, воспитанное при Сталине, к «торгашам» относилось отрицательно.

Положительно и с уважением – к сталеварам и хлеборобам, а также к геологам, строителям и монтажникам-высотникам. О них слагали песни.

Про торгашей ни одной песни сложено не было, и все их подозревали в нечестности. Поэтому мама Тостик в молодости даже стыдилась говорить, что папа её, дедушка Тостик, был управляющим областной конторой «Гастроном». И естественно, маме Тостик не нравился тот факт, что дочка, которую учили, дали ей, понимаешь ты, образование, чтобы была врачом, человеком интеллигентной профессии, торгует.

Некоторые её мнение разделяли. Например, учитель физики, готовивший Тостик в институт, субъект с нездоровым цветом лица и порывистыми движениями. Увидев её торгующей на базаре, он сказал – с сожалением и негодуя:

– У Вас же когда-то был интеллект!

 

То есть, высказался об интеллекте Тостик в прошедшем времени.

И Тостик, не найдя, что ответить (редкий случай!), осталась стоять в изумлении у своего ларька, стараясь припомнить: когда это ей довелось говорить с ним о чём-то таком, чтобы он мог оценить её интеллект?

Решали вместе задачи скучнейшего типа о предметах, стоящих на наклонной плоскости и подвешенных на пружине; но интеллектуальных бесед – нет, не вели... И с другой стороны, какую такую оплошность она допустила, какую брякнула глупость, чтобы малознакомый этот учитель мог усомниться в её интеллекте?..

Решив про себя, что если базар и интеллект – вещи малосовместимые, то занятия физикой и интеллект – тоже не совсем одно и то же, Тостик постаралась забыть невоспитанного преподавателя.

А мама её постепенно убедилась, что с точки зренья материальной торговля – дело полезное; и потом даже втянулась, потому что коммерция затягивает как азартная игра, и стала относиться к ней как к любому делу, за которое бралась – с энтузиазмом и ответственностью.

К тому же, на базаре всегда есть с кем поговорить – пообщаться, а поговорить-пообщаться мама Тостик любила на любую тему: о новых временах, о политике, о книжках, о садоводстве, да и вообще о жизни... Свела дружбу с соседями; с той же бабой Таней – помните предательскую голову в шерстяном платке, торчавшую из мега-ларька?

Так вот, забегая вперёд: пока Тостик была в одной из своих поездок в Италию, мама выносила её костюмы на базар и торговала в её ларьке.

Торговала, надо сказать, неплохо для человека, который ещё совсем недавно стеснялся. Когда дочка вернулась домой, мама с гордостью дала ей отчёт о проделанной работе, и коробочку с деньгами предъявила.

Тостик заглянула в коробочку и глазам своим не поверила: что это – шутка? Поверх стопки рублей лежали две странные банкноты: по десять долларов каждая, и на обе наклеены вырезанные откуда-то уголки с цифрой «100». Такой смешной подделки быть не могло; значит, кто-то попpосту пошутил – видно, заходил без неё бывший муж, из «Ишака муэдзина». Зачем же, однако, испортил он две десятки? Теперь – отдирай от них уголки...

– А эти кто принёс? – спросила Тостик.

– Как – кто?.. Это я продала тебе костюм за двести долларов. Тот – троечку с жилетом. Остальное в рублях, а это – я вчера уже хотела уходить с базара, и дождик накрапывал... так подошли две девочки, они и раньше уже подходили, и сказали, что рублей у них нет, а вот только – двести долларов. Молодые такие девчонки – ну, я им двадцать долларов и уступила, за двести костюм отдала... А что, ты недовольна, что я им двадцать долларов уступила? – начинала сердиться раздражительная мама Тостик.

Видно, заметила, что выражение лица у дочки как-то изменилось.

– А ты их в лицо хорошо запомнила? – спросила дочка. – Ты их узнаешь, если в следующий раз подойдут?

Воцарилось молчание.

Тостик начинала злиться – не столько из-за отданного даром костюма, сколько из-за того, что какие-то пигалицы в её отсутствие так посмеялись над пожилой (хоть и не очень) женщиной, поиздевались и обманули как ребёнка.

– А что – они не настоящие?.. – спросила Елена Сергеевна упавшим голосом человека, провалившего ответственное задание и не оправдавшего доверия начальства. – Я же смотрела: там и полоска вроде есть, и всё...

– Да нет, они настоящие, – успокоила её Тостик. – Только это не двести долларов, а двадцать. Ты продала костюм за двадцать долларов.

– Да как же так – двадцать?! Вот написано: «сто»! – показывала мама, раздражаясь всё больше, смешные уголки.

– А ты что – не видишь, что они наклеены? – дивилась Тостик. – И что за портрет – посмотри! Разве на ста долларах такой портрет?!

– Да ну тебя!.. Откуда я знаю, какие там портреты! – кричала в отчаянье Елена Сергеевна, уходя в другую комнату совсем расстроенная. – И вообще – ты втянула меня в эту торговлю, а я в ней – видишь? – ничего не понимаю!.. Башка у меня не варит – понятно?!

– Никто тебя в торговлю не «втягивал», – безжалостно следовала Тостик за ней по пятам. – Ты сама вызвалась мне помогать... А вот, вот! Посмотри! Прямо здесь, посредине, написано: «Теn». Для тех, кто ещё не уверен. «Ten» – это десять. Ты же в школе, кажется, английский учила. И в институте…

С искажённым лицом мама Тостик вскричала:

– Да оставь ты меня в покое!! Не помню я уже – «теn», «men», хрен... ничего не помню! Поживи с моё – и посмотрим, что у тебя в голове останется! И что ты взъелась на меня из-за этих двухсот долларов! Вот заработаю и отдам их тебе!

– Да не надо, не надо мне отдавать, – ворчала Тостик, – обидно только, что над тобой поиздевались... как над ребёнком.

– Нет, отдам, отдам! – надрывалась та.

Наконец дочь оставила бедную мать в покое.

Однако, спустя пару лет, когда история уже забылась – и конечно, зловредных пигалиц с тех пор никто не видел; видимо, перекрасились, сделали себе пластические операции, а скорей всего, были просто приезжими из области, и на «Супере», где им так крупно повезло, предпочли больше не показываться – попросила Тостик маму сходить за долларами в пункт обмена валюты.

Тут уж опасности не было никакой. Пункты обмена – это мы уже в середину девяностых забежали – были на каждом углу, и долларов фальшивых обычно там не подсовывали, а даже давали справку о том, что валюта куплена в банке, законным путём. И там же, кстати, можно было купить и справку на любую сумму, не покупая валюты, а лишь заплатив разницу между покупкой и продажей по курсу. Таким образом, Тостик послала маму в пункт обмена у ЦГБ и с лёгким сердцем осталась лежать в постели с температурой.

Каково же было её удивление, когда мама вернулась быстро – без справки и с тремястами долларами – новыми, беленькими без зеленцы и гладенькими без шероховатости – недавно сделанными ксерокопиями. И сделанными, притом, неплохо – на первый взгляд при тусклом освещении могли сойти за доллары.

– А что – очереди не было? – удивилась Тостик, беря их в руки.

– Как же?.. была. Я встала в самый конец, – стала рассказывать мама, – так ко мне подошёл, слава богу, парень и предложил по цене ниже, чем в кассе. Так я думаю – что же я в очереди буду стоять? И чтоб тебе денежку сэкономить... Думаю – что ж я буду платить столько, когда... А что – опять что-то не так?!

Видно, выражение лица у Тостик опять изменилось нехорошим образом, как меняется у любого, кому продали фальшивые деньги.

– Я же тебя попросила: «купи в кассе» – зачем? – с тоской сказала она. – Чтобы быть уверенной, что тебя не обдурят. Но тебя – надо же! – и там нашли.

Ярость мамы Тостик, хотевшей сэкономить для блага семьи, невозможно было описать словами. Конечно, всё её недовольство неизбежно обратилось против дочери, которая «даёт старой женщине такие поручения; непосильные её разуму и физическим силам нагрузки!»... И естественно, клялась отдать, как только сможет, «эти несчастные триста долларов». (Хорошо, что только триста, большие суммы Тостик никому благоразумно не поручала). И – «больше никогда! Никогда в жизни!».

Тостик скорбно просматривала три белые бумажки на свет, втайне надеясь, что, может, какой-то обман зрения и – всё-таки настоящие?..

Вот во что превратилось проданное накануне с таким трудом вечернее платье; а если завтра его вдруг решат по какой-то причине вернуть – она должна будет отдать им ещё триста своих долларов!

Зашёл бывший муж; его группа опять претерпела изменения; из «Ишака муэдзина» была переименована в «Короля цветов», и лихая душманская попса уступила место нежной и лиричной, с лёгким оттенком ориентализма, что нашло отклик у публики; а такие композиции, как «Бамбук и лотос», «Утро на рисовом поле» и «Икебана» принесли их автору широкую известность.

Так вот; к чему это я?

Бывший муж наполовину разрешил проблему с фальшивыми долларами, потому что, как оказалось, были люди, которые покупали и фальшивые доллары! – по половинной цене (чтобы всучить их потом старичкам и старушкам?) – и он таких людей знал.

Вообще, он во многих вещах хорошо ориентировался, этот бывший муж – приходилось лишь удивляться.

 

$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$

 

Однако в трагедии, которая разыгралась намного позже, в 1998-м, и заставила малых мира сего, челноков, сменить род занятий, впасть в отчаянье, разориться – такие свойства доллара, как зеленоватость, шероховатость и удобство в обращении особой роли не сыграли.

Кроме возможности оказаться фальшивой, гадкая зелёная бумажка имела свойство куда более опасное и коварное.

Дурную привычку менять свой курс.

 

$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$

 

 

 

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за сентябрь 2015 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение сентября 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.