Плен

 

Купить в журнале за январь 2018 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 17 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

 

Ни в эту, ни в следующую минуту, ни в последующий час он не умер. Однако слепое и беззвучное событие поразило так, что долгое время сожалелось о неслучившемся. Сопровождающий контейнеры со строительным материалом из Подмосковья в Армению, он вышел из вагона на Сортировочной в Тбилиси и не успел поймать ту самую секундочку, в течение которой, по обыкновению, пропадают поезда. Григорий догадывался, что шабашники и балагуры, с кем он подвизался доставить груз заказчику, искать его не станут, а сумку с документами, в лучшем из вариантов, оставят нетронутой на конечной в Ереване. Состав исчез, навалилось тяжёлое чувство от понимания постигшей участи, никак не согласующееся с логикой простых вещей: ведь был реальный поезд, объективное расписание движения и стоянок, были, наконец, свобода мысли и личного выбора… На деле – подлог! А может, его обманули? И всё было преднамеренно, по сюжету… Тоска оказалась столь тяжкой, что бесследно меркли черты её начала и вероятного конца, она становилась без края настоящей. И жизнь, остановившаяся в точке, не проявляла признаков прошлого и будущего, простого и сложного.

Ссутулившийся и неуместный, он ходил по незнакомой земле, присаживался на одну и ту же скамью, вставал на подъёме воображаемых действий и вновь ходил. Ему с детства не давалась решительность. Увенчанный пятью десятками лет, Григорий понимал, что стать другим он вряд ли сможет, таким нужен пронумерованный, разлинеенный и закреплённый печатью план жизни, а поэтому каждый раз в минуты выбора страдал безраздельно.

Наступал плотный вечер, людей становилось меньше, редели железнодорожные платформы, и далёкий диспетчер заскучал без объявлений. Юг оказался не по-кинематографически романтичен и гостеприимен – обнаружил холодное безразличие к чужаку. Перрон стал насторожённым, подозрительно наблюдающим глазами какого-то человека за сиротливым поведением приезжего.

– Что, дорогой, потерялся? – спросил он Григория и, не дав ответить, заключил: – Вижу. Нэ переживай! Поехали ко мне, покушаешь, поспишь, завтра что-нибудь придумаем…

В эту длинную и утомительную, как вязкий сон, минуту и случилось преображение. Двойник, уверенный и спокойный, показал рукой на север и бровью вопросил о согласии с идеей возвращения домой. Но проявления единомыслия не увидел. Тогда пожал плечами, отступил в сторону и ушёл не обернувшись. Второй Григорий подумал, что успеет догнать себя завтра, понуро кивнул незнакомцу головой, прошаркал за ним до ржавого «Москвича» и дверцей автомобиля захлопнул для себя выход из плена обстоятельств.

 

Ехали долго. В мутных стёклах машины растворялись уличные фонари, и эманация эта становилась иллюстрацией к завтрашнему дню. Тревога сердца, задобренная словами незнакомца, его уверенностью в свежести и сытости утра, отступила. Но ещё пыталась разной мыслью постучаться в висок, поскольку спаситель предпочёл говорить мало, а то и вовсе на вопросы не отвечал.

В свете фар, убегающем от машины, дорога открывалась медленно. Пассажир согрелся, обмяк и стал мотать в дрёме головой, как вдруг «Москвич» подскочил, огрызнулся на повороте и уткнулся носом в деревянный забор. Тотчас послышался лай собак.

– Посиди тут. Сейчас я… – сказал человек и ушёл за ограду. В доме напротив зажёгся слабый свет. Во дворе запрыгал фонарик. Григорий вспомнил, что не знает, как зовут человека.

– Пойдём. Только тихо, все спят…

 

Он не мог сказать, сколько прошло времени. Запомнилось мучительное знакомство с сырым погребом в темноте, его холодными бревенчатыми стенами, бараньей шкурой на дощатой лежанке, зловонной и понятной ямой в углу и справа. Затем привыкание к мраку подземелья и мысли, что светлее не будет.

Почудилось ли однажды, будто по потолку скользнула полоска лёгкого света? Наверное, не почудилось! Был звук упавшего предмета – шмякнулось что-то. Руки нащупали полкаравая.

В какой-то из дней Григорий отчётливо осознал своё положение. Но осознал не окончательно, поскольку ещё посещали волнующие надеждой мысли о чьей-то роковой ошибке, допущенной случайно и закрутившей его в водоворот опять же ошибочных событий. Воронка становилась глубже – пленнику связали руки, а самого затолкнули в похожую на корыто телегу.

– Может, не убьют… – подумал он, и ему вспомнились два человека: один сейчас шёл на родину, а другой… Сквозь осенний день его везли в неизвестность. Он смотрел на далёкие домики с аляповатыми сарайчиками и худыми пристроями, смотрел на овраги, косые изгороди загонов, на скот, немногочисленный и грязный, смотрел на огромное чистое небо, белое после сумеречных глаз, – и всё это казалось нереальным, словно наваждения болезни. Порою он засыпал, и сон его был тягуч и неприятен. В этом монотонном следовании по местности и был, наверное, заключён смысл движения по жизни – человеческого бытия – неторопливость проживания сегодняшнего дня, дня следующего, осени, зимы, года, лет… Живой ты – и уже хорошо. А спешить не нужно. Никуда. И спешить думать ни к чему.

 

Всё переменилось – он стал другим. Растущие вверх и вширь холмы уже не пугали неизвестностью, сознание позволяло небесным птицам клевать глаза, опрокидывало тело в пропасть, ломало о камни. Вокруг становилось пусто, но чувствовалось некое приближение. Неизбежнось появления образа, близкого сердцу. За новым поворотом всякий раз виделся небольшой домик с тёплой печью и добротой хозяев. Но вот и его съедала горная мгла. Ущелье втягивало в себя повозку с людьми и дышало враждебно. Григорий не сразу понял, что слова сказаны ему. Тело вернулось в телегу, разлетелись небесные птицы.

– Кто ты?! – послышалось спереди.

Он вспомнил про возницу. Человек в замызганной фуфайке полуобернулся и смотрел на связанного. Но тот не соображал.

– Как зовут?

– Кикорий… Коша, – обессушенно выдавил Гоша и почувствовал надежду.

Борода вернулась обратно в воротник, чмокнула и вздохнула:

– Э-э… Нэ надо! Зачем Кош-а? Будешь… Гоча!

 

Путешествие изначально не предполагало быть лёгким и близким. Это возница знал и ничем не тревожился. Он плыл привычной дорогой один, и всё сущее к человеку с новым именем и, видимо, новой судьбой никак не относилось. На протяжении двух дней дорога неуклонно тянулась вверх, по сторонам нередко обнажались дальние виды дремлющих в колыбели осени долин. Наконец они въехали в небольшую деревню. Серые дома, находящиеся друг от друга на разных расстояниях родства, дружбы и состояний соседства своих хозяев, располагались на подножиях гор, на лужайках прогуливались куры и овцы, взор упирался в группу елей, цеплялся за их мощные стволы и не успевал сорваться с крутого обрыва в бурную реку. Для ищущего взгляда пространства было немного. Для укромной жизни, что протекала и мало менялась здесь веками, наверное, и достаточно.

Усталая кобыла остановилась подле добротного строения на каменной основе. Выбежали собаки, большие и сосредоточенные. Попусту не лаяли. Дом оживился – послышались голоса. Дверь отворилась, и на порог вышел мужчина среднего роста, с короткой путаной бородой, сонными, но уже предвкушающими глазами. Следом выбежала женщина, и пока возница отвязывал лошадь в доброй готовности остаться на ночь, загнала Гочу в один из пристроев. Час спустя ему дали миску с тёплой похлёбкой, закрыли снаружи и оставили, ничего не сказав.

Сон, по обыкновению, был тяжёлым, но уже чувствовалась относительная свобода – развязанные руки и много мягкого сена. Утром пришёл хозяин и заявил:

– Ты будешь у меня жить и работать, я буду тебя кормить. Спать будешь здесь, – он ткнул пальцем на сено. – Дров мало, потому топить не будешь. Замёрзнешь сильно – придёшь на кухню. Бежать нельзя, здесь горы везде, там ты умрёшь, или мы поймаем. Я тебя поймаю и убью как собаку!

 

Хозяином дома был сван Тамаз, как позже выяснится, на три года старше Гочи, человек взрывного нрава, но продуманных действий, с ранее криминальным замесом, однако без мест заключения и, скорее, от них бежавший на родину своих предков. Здесь, в горах Сванетии, недоступных ни закону, ни властям, подобных Тамазу было немало. У хозяина была большая семья. Гоче вменялось прислуживать жене Дали, сестре, престарелой матери и парализованному дяде. Трое сыновей, довольно взрослых, в помощи не нуждались, но били крепко, бывало, из-за пустяка или какой нелепости. Старший, Бадри, проживал неподалёку со своей семьёй и, как отец, имел больше связей с окружающим миром, чем всё население близлежащих аулов. В хозяйстве Бадри не обзавёлся работником, оттого его глаза не находили в отношении себя того подчёркнутого почитания и преклонения односельчан, какое они проявляли к отцу. Даже в голодные времена у Тамаза был свой работник. А ведь это говорило о богатстве, силе и власти. Бадри ненавидел Гочу, и тот каждый раз в предчувствии встречи готов был, как полевая мышь, зарыться в землю.

Новый работник привыкал к многотрудному хозяйству. Осень торопила с заготовкой дров и продуктов. Он брал быка, ровесника царицы Тамары, снаряжал его и отправлялся на склоны гор, где среди камней росли и умирали деревья. Грузил собранное на сани и волок к дому. Этот год оказался щедрым на яблоки, Гоча собирал их в мешки, рубил затем тесаком и помещал для настаивания в канистры. День за днём он убирался в доме, обихаживал немощного старика, полоумную мать, мыл посуду, выносил нечистоты, рубил дрова, подолгу возился со скотом… К ночи он валился с ног, доползал до сарая и забывался сном.

Домочадцы не работали. В том смысле, который вкладывал Гоча в представление о ежедневном труде. Скорее, из интереса братья мастерили вполне практичные ухваты, щипцы, ножи – небольшая кузница говорила о прочно прописавшемся здесь когда-то ремесле прадедов. Дали готовила для семейства еду – свежий и плотный жир не плавал разве что в чае. Сам глава манерами поведения в доме походил на барона, был высокомерен, задумчив и отстранён. Может быть, в этой задумчивости и крылась загадка сытого благополучия этой семьи, думалось полуголодному Гоче, как, ничего не делая, иметь многое?

С тёплыми лучами солнца приходила весна. Оживали в таянии снегов горы – слышались далёкие и близкие раскаты этого грома, обнажалась земля, становилась высокой речка. Бодрость вселялась в людей. Однако весна жила собственным временем. Сама по себе в бесконечном пространстве. На её восход и закат не влияли судьбы людей с их ожиданиями и чувствами. Она плыла в своей вечности подобно тому бородатому проводнику, что вёз Гочу в плен. Кто знает, может, пленом была вся его жизнь? Только у кого? За месяцы очень холодной зимы его два раза возвращали к жизни: первый раз он замёрз за деревней в лесу, в другой – около сарая. Хозяева подметили в нём угасание ответственности и инстинктов самосохранения – по простоте своей он однажды чуть было не спалил кухню, – а приняв это к сведению, старались чаще держать его на глазах. Навязчивое опекунство приносило неудобства в виде подзатыльников и зуботычин, а также невозможности сделать лишний шаг незамеченным. Озлобленность семьи, беспочвенные наказания и постоянная слежка предстали перед Гочей как фрагменты сравнения с его начальной жизнью в деревне. Он догадался: семейство стало опасаться, что работник уйдёт. Это обстоятельство и дало толчок к мысли.

Не то чтобы Гоча не думал о побеге, о старике-отце, оставшемся без него, покойной матери, бывшей супружнице с дочерью, которых по прошествии стольких лет он не узнал бы и за одним столом. Нет! Но всё это время успокаивался раздумьями о временности пребывания здесь – дескать, подержат малость да и отпустят. С другой стороны, бежать, и бежать зимой – невозможно. Легче броситься с обрыва – так хоть подберут и похоронят. Люди всё ж. Православные… Ущелье – не равнина, сплошные каменные мешки и тупики. С голода не умрёшь, так замёрзнешь, или звери задерут.

 

И всё же сваны опасались. Сами своими недобрыми взглядами и подозрениями подсказывали, что побег возможен.

Гоча понял это, и маленький огонёк свечи стал освещать и греть его изнутри. Некоторые вещи показались ему иными, вовсе не трудными, быстрыми для понимания. Он впервые заметил тень, тянущуюся от огромной ели через его сарай в горы. Мрачная и широкая, она мешала проникновению солнца в его лачугу, где в зимней серости суток мерещились нехорошие образы, давили и злопыхали в минуты, когда он пытался размышлять о причинах людских сумасшествий.

Окончательное решение было принято после случайного разговора с соседом Тамаза Лукой. Горец слыл человеком без предубеждений, но в силу местной традиции самосохранения в составе немногочисленной национальности в разговоре мог себе позволить немногое. Для Гочи хватило бы, с него и спросу никакого. А после зимней тоски потрепать языком – милое дело. Лука сказал, что в Кодорском ущелье появилось много русских пленных, тоже для работы на сванов. А ещё он узнал, что недавно на перевале нашли одного русского с простреленной головой, который пытался уйти на родину. Была ещё одна молодая русская женщина, но её уже давно никто не видел. Наверное, убили.

У Гочи от предвкушения до самого вечера дрожала челюсть. Охваченный решительным порывом, в одну из ночей он покинул пределы своего обитания. Думал так: если словят, покажу на Луку: он шепнул – и скажу, что пошёл искать русских…

Его поймали на следующий день, сырого и разбитого. Тамаз и пятеро его земляков. Били долго и безжалостно, но не до смерти. Убивать не было резона: устрашать некого, рабами просто так не разбрасываются, а авторитет среди горцев можно сохранять и умением держать ситуацию под контролем, то есть поймали! Прогулка к соотечественникам как алиби беглецу не потребовалась. Для Гочи жизнь вернулась в прежнее русло.

 

Лета он не запомнил, и если бы его спросили, как он жил в последние два года, то мал бы и скуден показался рассказ. Из необычного – цепь, на которую работника сажали на ночь, и письма, которые иногда дозволялось писать на родину. Позже он находил их в лесу, куда ходил за дровами. Было, впрочем, ещё одно обстоятельство, не вписывающееся в однообразный и тоскливый ход дней. Люди становились беспокойнее, в воздухе повисла напряжённость. Тамаз и сыновья надолго отлучались из дома, а когда семья наконец собиралась вместе, слышались истерические требования Дали объяснить, что происходит. Стало больше приезжать незнакомцев, однажды хозяин в сердцах крикнул на одного из них по-русски:

– Война-война! А нам-то что, живём здесь и будем жить…

Вскоре и в горах стало неспокойно – эхо доносило приглушённые звуки выстрелов и взрывов, над головой проносились самолёты. Сердце вновь затосковало по родному дому. Если это война, то, может, она поможет ему выбраться отсюда. В голове, битой кулаками и ногами, слабой для концентрации памяти и запоминания вновь увиденного, стала зреть мысль о новом побеге.

Однажды вечером с южной стороны аула прибежал младший из сыновей хозяина. Он ввалился в дом, и свет в нём горел не по обыкновению долго. Что-то случилось, и маленький огонёк затрепетал на фитильке его души. Утром Гочу подозвал хозяин, сказал, что в горы пришли русские солдаты, и подал сыновьям знак вязать его. Затем он принёс бараньи ножницы и отрезал Гоче язык. Концом калёной подковы братья прижгли кровавый обрубок.

 

В очередной раз с гор повеяло неуютной прохладой, предвещающей близкую зиму. Стало много туманов и сырых облаков, сходящихся над водами шумной Ингури. В дни солнца окрестность ущелья, венчаемая отрогами главного хребта, пронзительно преображалась и открывала завораживающие тайны поднебесного пространства. А может, и самой сути вечности. Казалась ли эта неземная красота Гоче простой обыденностью? Привычной декорацией в повседненном восприятии мира живущим здесь столетиями горцем? Находясь на вершине земли, где выше – только полёт орла, он реже смотрел в глубину бесконечности, не думал, как прежде, о чём-то близком, пытаясь найти в окружающем мире малую радость жизни. Напротив, всякий раз мысли работника спешили в хлев, где было тепло прижиматься к овечьим телам.

Искусным проводником сплетен и интриг в округе, как известно, был Лука. Неприязнь ли к Тамазу с его положением и разбойничьим прошлым или жалость к немому соседу сподвигнула его затеять с Гочей разговор о неудачном опыте побега. На этот раз сван сказал, что давняя стрельба в горах была войной между грузинами и абхазами, а сейчас всё закончилось, и можно, пока не выпал снег, идти к своим, русским. Солдаты живут в деревне по руслу Кодори. И до неё можно пройти незамеченным. Главное – держаться реки и прятаться…

 

Гоча снова решился. Будь что будет! Выждал отъезд хозяина, сунул хлеб за пазуху и побежал сломя голову. Шёл по воде на случай погони с собаками, спал, укрывшись ветками елей, чуть не сорвался в пропасть. Счёт дням не вёл, но где-то к концу третьего стал замечать признаки человеческой жизни. Задыхаясь, он прибавил шагу. Вот яркие окна дома, флаг…

– А-а-а! Аа-Оо-Ии-Ээ! – пытается он вспомнить звучание слова и вместе с тем, подобно персонажу давно забытого фильма, поднимает руки над головой: – Аа-Оо-Ии-Ээ!!!

– Смотри-ка, Сань, – человек в поле! Откуда такой смелый взялся?! – бинокль заскользил по поверхности земли. – Глянь, сдаётся! – прощёлкнул с затяжкой затвор. – Ну, заходи. Посмотрим…

 

 

*   *   *

 

Черты возникают в памяти, как нечто знакомое, но неопознанное. Как обманным путём в весенний мир спешат листья внутри почек. Их не видно, но они уже есть. Является смутный образ. Реминисценция запоминается как вдох, преследует, не даёт покоя. Он никогда не был на Кавказе, не видел гор. Откуда это наваждение? Один только раз, много лет назад, он случайно отстал от поезда где-то в тех местах, но благополучно добрался домой на попутках. Как же давно это было!..

Григорий постарался прогнать облако истории, нависшее над ним по прочтении статьи в газете. Всё увиденное, а именно такое впечатление произвёл на него текст, обожгло сердце: будто он наблюдал это своими глазами.

«…Между двумя народами надёжно встали российские миротворческие силы, прекратившие братоубийственную войну. Кодорское ущелье, находящееся на территории Абхазии, – тугой узел противоречий, в который завязались интересы Абхазии и Грузии. Ведь в Кодорах испокон веков проживают сваны – потомки грузинских князей, которых абхазский народ намерен непременно выселить на территорию Грузии. Благодаря «голубым каскам» здесь уже не стреляют. Но осталась ненависть. Жгучая, всепоглощающая ненависть, способная довести до убийства бывшего соседа только из-за того, что у него грузинская или абхазская фамилия. Слова «смерть», «убийство», «расстрел», «насилие» прочно вошли в обиход людей так же, как и слова «хлеб», «вода», «утро», «солнце».

Да, прощать преступления нельзя никому. Никто не имеет права забирать у человека самое дорогое – его жизнь. Но как смотреть в глаза старой женщины-грузинки, бьющейся в истерике в придорожной пыли и умоляющей пропустить её в свой родной дом в Абхазию, где в подвале уже два года лежат не преданные земле останки её мужа и сына? Как смотреть в глаза абхазам, у которых разрушено, уничтожено и разграблено больше половины родной земли? А как быть с шокирующей данностью похищения людей? Положение давно вышло из-под контроля, если таковой когда-то был: сотни граждан разных национальностей удерживаются с целью выкупа, содержатся в заложниках в угоду решению местечковых национальных и территориальных вопросов или находятся в самом кондовом средневековом рабстве…»

– Боже мой, – подумал растроганный Григорий, – развалили страну, как дальше жить?!..

 

 

*   *   *

 

– Смотри-ка, Сань, человек в поле! Откуда такой смелый взялся?! – бинокль заскользил по поверхности земли. – Глянь, сдаётся, – прощёлкнул с затяжкой затвор. – Ну, заходи. Посмотрим…

Рвануло внезапно. Всей мощью. Жёлтая вспышка – и мгновенный мрак. Секунда, ставшая вечностью и обретшая в памяти последний свой образ.

– Вот чёрт!!! Подорвался… Чего делать будем?

– Ничего. Сейчас доложу, утром разберёмся. Местные если не заберут, положим в холодную. В среду машина пойдёт в Зугдиди…

– Отправим?

– Угу! – кивнул Саня, всматриваясь через бинокль в сумеречное пространство с чернеющим на земле контуром. – Если будет, что отправлять…

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за январь 2018 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению января 2018 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.