HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Ыман Тву

Балалай

Обсудить

Рассказ

 

Купить в журнале за май 2020 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за май 2020 года

 

На чтение потребуется 35 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 21.05.2020
Иллюстрация. Название: «Балалайка» (1968 г.). Автор: Александр Тышлер. Источник: https://artchive.ru/news/207~V_tsirk_igrali_Shagal_Rodchenko_Ekster_Tyshler_Pivovarov_i_vsja_chestnaja_publika

 

 

 

Хор уверенно выдержал крещендо и резко завершил композицию. Сплоховали лишь отдельные музыканты, балалайки которых прозвучали чуть дольше, чем следовало. Впрочем, удивляться этому было нечего – недавно хор пополнило четверо новичков, и на первых порах это, конечно же, не могло не сказаться. Как исполнители, они, на самом деле, были весьма даже неплохи – Устюгов был готов это признать – старательные, аккуратные, увлечённые. Но для того, чтобы окончательно освоиться в большом коллективе, времени им понадобится много больше. Двумя-тремя репетициями тут точно не отделаешься.

«Балалаечный хор – это вам не коллектив местной самодеятельности!» – подумал Устюгов, едва трагическая напряжённость музыки уступила место скрипу стульев и приглушённым откашливаниям музыкантов.

Репетиция подошла к концу, но расходиться, разумеется, пока никто не спешил – сейчас музыкантам предстояло выслушать наставления бессменного руководителя их ансамбля – Гамзата Ивановича Тунгузова, имевшего привычку разбирать игру своих подопечных в почти неприличных подробностях.

Кстати говоря, несмотря на предельную точность собственной игры, Устюгов не сомневался, что свою долю упрёков со стороны Гамзата ему так же выслушать придётся. Ни для кого не секрет, что балалайка Устюгова звучит на фоне остального хора слишком ярко и даже, как считает Гамзат, вызывающе.

– Твой балалайка апят выделяется на общий фон! Такой балалайка хорошо сольный номер играт! Такой балалайка плохо хор играт! Измени игра свой балалайка! – говорит он Устюгову, сопровождая свои слова нервной и размашистой жестикуляцией.

После Устюгова наступает очередь новичков.

– Что такое хор? – смотрит на них Гамзат долгим, сосредоточенным взглядом. – Хор это – вот!

И показывает поднятый вверх указательный палец. Но его, кажется, не понимают. Гамзата и вправду сложно понять. Его, скорее, нужно чувствовать. Чувствовать интуитивно. Не всегда воспринимая его слова за слова, жесты за жесты, а упрёки за упрёки.

– Хор это Unit! – поясняет он, и показывает кулак.

На этот раз все кивают головами, не исключая и самого Устюгова, настроение которого, тем не менее, заметно портится, как и каждый раз после замечаний Гамзата. Играет-то не сама балалайка, играет на ней Устюгов. Да, кистевое движение у него размашистое, сильное... И это с его умением держать чувство ритма. Хор – это, конечно, и кулак, и палец, но не играть же Устюгову от этого хуже!

Вот, например, балалайка Женьки Федорчука, соседа Устюгова по рассадке, никогда не выделяется на общем фоне. А ведь и балалаечник неплохой, можно даже сказать даровитый. И вообще, приятный он парень, этот Женька. Вот только целей себе жизненных всё определить никак не может, отчего за ним и шлейф какой-то печальный тянется. Как за гением, которому, как ни крути, трагически умереть придётся. И это даже притом что балалайка его из общего хора совершенно не выделяется.

Наконец все торопливо расходятся, наполняя пустые коридоры старого, потрёпанного многолетним безразличием ДК отголосками своих шагов и сдержанных планов, редко выходящих за границы скидочных потуг ближайших гастрономов.

– Гена, постой! Ты куда так рванул?! Я ведь на машине, подвезти могу! – догнал Устюгова в фойе Женька.

Они, вроде как, друзья. Женька, по крайней мере, в этом точно уверен.

Он недавно купил почетный годами Volvo и, как подобает человеку, не определившемуся с чёткими жизненными целями, старается использовать свой автомобиль со всяческим благом, чтобы хоть как-то оправдать его покупку. Например – регулярно навязывает Устюгову свой подвоз.

– И чего на тебя этот чёрт взъелся?

– Как всегда…

– Скоро весь хор разгонит. Молодёжь вон как запугал! Слушай, может, пошлём его куда подальше, а? Я давно думаю над тем, чтобы камерно выступать, или вообще сольно. Сборные вечера, у каждого свои номера и гонорар, всё по-честному. Хочешь попробовать? Я вот, например, считаю, что, если у тебя балалайка ярче звучит – зарабатывать ты должен больше. Ну, что скажешь? Может – в задницу этот хор?

– Идея хороша, только... В личной жизни сперва кое-что подлатать надо бы, а уж там...

Странно – отметил про себя Устюгов – как ложь и правда иногда умудряются сочетаться в одной фразе. Вот и не соврал ведь он Женьке – сама идея ему, бесспорно, нравится, да и в жизни личной, на самом деле, тоже есть что подлатать. Но при этом две эти частные правды в совокупности выдавали совершенно явную ложь, которая во всей своей пошлости умудрялась снизойти до роли обычной отговорки, в которую едва ли мог поверить Женька, в которую совершенно точно не верил сам Устюгов, но которая, в то же время, безотказно действовала.

Кроме того, следовало признать честно – по нынешним суровым, рыночным временам сольному балалаечнику сунуться просто некуда. В сущности, они с Женькой и существуют как балалаечники только благодаря хору. И сколько бы Женька ни вынашивал свободолюбивых идей, сколько бы Устюгов ни переживал из-за незаслуженной критики со стороны Гамзата – без хора каждому из них пришлось бы очень несладко. Ладно, Устюгов – он играл в художественной самодеятельности, знает, что это такое, а Женька... Женька по-академически чист и в самодеятельности прижиться не сумеет – Устюгов был в этом уверен. Это только на словах балалайка может быть самым главным в жизни. На деле с балалайкой всё оказывается куда сложнее...

– Может, Веру Болботун подождём? – неожиданно для самого себя предложил Устюгов.

– Не вопрос! Только смотри, чтобы не прошмыгнула мимо, я с ней пока ещё не знаком. А у тебя что – с Анфисой всё?

Устюгов, перетягивая себя ремнём безопасности, поморщился и оставил вопрос Женьки без ответа. Любой вопрос, касавшийся Анфисы, он давно оставлял без ответа. Причём делал это, в первую очередь, для самого себя.

Анфиса была гражданской женой Устюгова. Настолько гражданской, что постоянно пыталась привлечь в разбор их отношений окружающих граждан. То, что балалайка её совершенно не интересует, как и не интересовала вообще никогда, Устюгов понял уже давно. Это сначала Анфиса говорила, что ей нравится звук балалайки и она готова слушать её часами. Но врать в начале отношений всегда легко. Сам Устюгов в этом отношении от Анфисы сильно не отставал, утверждая, что она ему интересна в том числе и как ответственный редактор газеты бесплатных объявлений.

Познакомились они с Анфисой года четыре назад, на одной из свадеб, где Устюгов при помощи своей виртуозности и сильного кистевого движения «зашибал» деньгу. Были в его карьере и подобные позорные страницы, как раз перед самым вступлением в хор. Впрочем, утаивать их было глупо – любой балалаечник рано или поздно проходит через подобное, подтверждая обычный жизненный цикл балалаечника, основанный на безысходности и твёрдой вере в светлое будущее.

К тому же, Анфиса в тот вечер была свежей, чуткой и внимательной. Упакованная в вечернее платье, с особой стремительностью выставлявшее напоказ её скромность, она умилённо рассматривала балалайку, восхищалась изяществом её линий, глубиной тембра, с нескрываемым восхищением вертела её в руках.

А Веру Болботун Устюгов подметил сразу же, с первых дней её работы в хоре. Она как раз и была одной из тех новеньких, которых Гамзат пытался сегодня научить пониманию основ хоровой балалаечной музыки при помощи кулака и пальца.

По мнению Устюгова, при всей своей монументальности, Гамзат всё же не мог разглядеть главной проблемы, с которой сталкиваются многие начинающие балалаечники. Проблемы, которая в случае с Верой Болботун была совершенно налицо, и в решении которой Устюгов собирался ей помочь. Хотя для этого, конечно, сперва следовало познакомиться немного поближе.

Вера вышла из дверей ДК одной из последних, неловко поправляя воротник своего длинного угловатого плаща. Сейчас, под дождём, она была похожа на неуверенного в своих идеалах коммуниста, или же коммуниста, не уверенного в готовности окружающего мира принять эти идеалы. В любом случае, в понимании Устюгова, это означало приблизительно одно и то же, и никак не влияло на общее положение вещей – Вера была одна, и до сих пор не смогла обзавестись компанией. Уверенно обнимая руками балалаечный кофр, во всём остальном она явно испытывала острый дефицит уверенности.

– Вера! Вера! Садитесь в машину, подвезём! – высунувшись в окно, выкрикнул Женька, воодушевлённый возможностью заполучить ещё одного пассажира и тем самым надёжнее оправдать покупку вечно простуженного автомобиля.

Он несколько раз уверенно посигналил и даже галантно распахнул (правда, с третьей попытки) перед Верой дверь.

Немного помедлив и несколько раз оглянувшись по сторонам, Вера всё же села в машину, предварительно старательно отряхнув сапоги.

Устюгова умиляла та непосредственность, с которой Вера тонула в своей детской стеснительности, наряду с детскими же попытками эту стеснительность преодолеть. Отчасти Веру в этом можно было даже понять – поди разбери молодой девушке-балалаечнице, чего этим прожжённым балалаечникам в старом Volvo от неё надобно? Может, действительно руку товарищества протянуть хотят, может, в постель затянуть, а может, у них одно неотделимо от другого. Об инструментальных ансамблях ходит множество всяких неприглядных слухов, и, как знал Устюгов, далеко не всегда безосновательных. Правда, о главной опасности предупредить её, разумеется, никто не мог.

То, что балалайка не должна угнетать личность самого балалаечника, Устюгов понял уже давно. И тот факт, что Вера попала под агрессивное влияние своего инструмента, он заметил сразу, буквально с первого взгляда. Уверенная в частностях, но совершенно потерянная в целом, Вера выделялась среди остальных балалайщиков и балалаечниц прежде всего тем, что ничем из них не выделялась. А для молодой и симпатичной девушки всё это сулило серьёзные проблемы в самом недалёком будущем…

Избежать этих проблем – вот в чём и хотелось Устюгову помочь их с Женькой попутчице. И помочь без всяких там потаённых мыслей, хотя в этом, надо признаться, Устюгов сам для себя разобрался не полностью. Но, с другой стороны, почему же простое желание потрахаться не может совпадать с самыми чистыми гражданскими намерениями?

Вот тут Устюгов глубоко вздохнул – давления своей внутренней балалайки он сам давно уже не ощущал, но вот как сделать так, чтобы подобным образом у него складывались отношения с людьми – этого Устюгов не знал...

 

 

*   *   *

 

Volvo сломался, даже не доехав до кольцевой. Едва миновав границы промзоны, в которую несколько безвозвратных десятилетий назад был всунут ДК, призванный, видимо, сблизить сферы производственной и духовной деятельности человека, но так этих сфер и не достигший, автомобиль Женьки недовольно чихнул, несколько раз натужно дёрнулся, после чего благородно заглох, убедив тем самым своих водителя и пассажиров в окончательности своего решения.

До метро отсюда оставалось километра два, а транспорт, отвозивший немногочисленных тружеников некогда перспективного производственного объединения, на шоссе остановок не совершал, так что вариантов у разочарованных балалаечников, на самом деле, оставалось не так уж и много.

– Придётся вам пешком идти, а я эвакуатор вызывать буду! – сказал Женька, несколько минут без особой надежды простоявший перед открытым капотом своего автомобиля. – Балалайки можете оставить здесь, всё равно репетиция только через два дня. Колымагу я починю и на репетицию вам их привезу. Зонтик возьмите мой – так у вас будет два зонтика, а я в машине не вымокну...

Передав Вере свой зонтик и многозначительно подмигнув Устюгову, Женька достал телефон и деловито принялся набирать номер эвакуационной службы, который помнил уже на память.

– Извините меня, – обратился к своей попутчице Устюгов, как только они отошли от машины на порядочное расстояние.

– За что?

– За то, что предложил Женьке вас подвести. Если бы вы поехали как все, на автобусе, то сейчас бы не шагали по обочине шоссе под ливнем…

– Меня, вообще-то, не Вера зовут. Меня зовут Вероника.

– Очень приятно, Вероника! А меня…

– А вас Геной зовут, я знаю.

– Вот как?

– Ну а кто же о вас не знает? Про вас все в хоре говорят… Единственный человек, которого Гамзат Иванович ругает не за то, что вы плохо играете, а за то, что играете лучше, чем все остальные. К тому же, дождь на обочине шоссе, – беззаботно и даже восторженно сказала Вероника, сложив зонт и подставив своё лицо уверенным каплям, – это даже романтично! Мне кажется, я впервые за долгое время вдохнула полной грудью. Даже удивительно…

– Вы будете смеяться, Вероника, но я точно знаю, в чём здесь дело, – осторожно сказал Устюгов. – Каждый балалаечник проходит через нечто подобное...

– Серьёзно? И в чём же?

– Просто вы на время освободились от своей балалайки. В физическом смысле. Вы не держите её в руках и точно знаете, что ближайшие пару дней держать не будете. Вы освободились, если так можно выразиться, от давления балалайки…

– Но я ведь против неё ничего не имею…

– Именно. Но дело здесь, в первую очередь, не в вас, а в самой балалайке. Вы, Вероника, никогда не задумывались, почему среди музыкантов-инструменталистов чаще всего самыми известными становятся пианисты?

– Нет, – пожала плечами Вероника.

– А по-моему, тут всё совершенно очевидно, – им просто не приходится таскать за собой рояли...

– Но ведь есть много популярных скрипачей, виолончелистов. Они свои инструменты с собой носят.

– Я тоже над этим размышлял. Но для популярных их кто-то возит или носит. Да и популярность у них лаковая, искусственная. Кто на самом деле, скажите мне, любит скрипачей, виолончелистов? Узкий круг знатоков. Цветов и восторгов эти знатоки им не дарят, потому что находятся в одной плоскости с самими исполнителями. Цветы и восторженные взгляды им дарит публика – разношёрст, обыватель, пленённый лоском и внешней мишурой успеха. Обыватель не может представить себе весь титанический труд в его достижении, а если бы мог – понял бы, что это никакой не успех, а всего лишь закономерный результат осуществлённого титанического труда, на который сам обыватель просто не способен. Обывателю нужно ощущение лёгкости, его внимание заточено на сверкающую халяву…

Устюгову стало неловко, когда он ощутил, что в своём влажном монологе он сам ведёт себя как самый обычный обыватель и напыщенностью своих фраз банально пытается произвести на Веронику впечатление. В кои-то веки собравшись чистосердечно помочь другому человеку в вопросах отношений с балалайкой, он, похоже, всё равно стремился помочь исключительно себе. И помочь не в чём-то одном, а решительно во всём. Неужели жажда обывательского внимания до сих пор где-то его гложет? А может быть, это просто близкое присутствие юного, щебетливого существа вдруг навело его на мысли о том, что иногда не мешало бы оправдывать те самые нехорошие слухи о больших инструментальных ансамблях? В конце концов, уж если Устюгов как никто другой умеет противостоять давлению своей балалайки, то почему бы ему не предпринять очередную попытку противостоять и своей верности Анфисе?

– Как вы, Вероника, пришли к своей балалайке?

– Даже не знаю. Это с детства. Жили мы не богато. Первую балалайку мне подарили в шесть лет, на день рождения. Более ради шутки... Но уже к вечеру я могла наигрывать нехитрые мелодии... Все поражались, а я почему-то нет. Как будто в балалайке для меня было что-то особенное. Но только особенное не в смысле чего-то неожиданного… Знаете, как дети радуются подаркам... Велосипеды, куклы... Я всему этому тоже очень радовалась. А балалайке – почему-то нет. Я ей не радовалась, я на ней просто играла... Я была маленькой девочкой с косичками, в кружевном платьице... Было легко, прямо как сейчас...

– Не сомневайтесь, Вероника – ваше лёгкое и беззаботное настроение возникло не просто так. Это следствие неожиданной тактильной разлуки со своим инструментом. Вы, как я вижу, хоть и молоды, но уже серьёзная балалаечница. Вы ощутили отклик балалайки в своей душе, а балалайка, кажется, ощутила этот отклик в вас… На самом деле так происходит довольно редко…

– И что же мне тогда делать – всё время находиться подальше от своей балалайки?

– Всё не так просто… Со временем балалайка обязательно возьмёт своё, даже если вы не будете к ней притрагиваться. Искренность в любых отношениях – штука редкая, и за неё, Вероника, приходится платить… Как бы странно это ни звучало, но балалайка бывает не только внешней. Бывает балалайка внутренняя, которая отличается от внешней тем, что её нельзя просто отложить в сторону…

– Боже мой! Неужели нельзя просто играть на балалайке, и при этим ощущать вот прямо такую же лёгкость, как сейчас?

Было сложно сказать, шутит ли Вероника или спрашивает вполне серьёзно, но гораздо важнее сейчас было то, что она не спешила называть Устюгова выжившим из ума балалаечником. А значит, перспективы в их отношениях всё же были.

– Можно, – ободрительно ответил Устюгов. – Есть несколько способов…

– В таком случае, вы, может быть, расскажете мне как-нибудь о них? – спросила улыбнувшись Вероника.

– С удовольствием! В любое удобное для вас время! – ответил Устюгов и со всей подобающей галантностью распахнул перед Вероникой тяжёлую дверь метрополитена.

 

 

*   *   *

 

Анфиса встретила Устюгова холодной яичницей и еле сдерживаемым призрением.

– О! Явился, музыкант! Дополнительную пассакалию разучивали, или твоя Анфиса так тебе дорога, что ножки к ней не идут? Я, дура, сижу, волнуюсь...

– У Женьки Федорчука Volvo сломался. От кольцевой до метро пришлось пешком топать.

– Ну конечно... Если Анфису продинамить хочется, лучшей отмазки и придумать нельзя. Volvo не ломается, я не дура. Ломаются отношения...

Анфиса предприняла не очень убедительную попытку заплакать.

– Анфиса, не начинай, – вздохнул Устюгов.

– Люди мои дорогие, вы его только послушайте! Не начинать чего? Нам уже заканчивать пора, а не начинать...

Вторая попытка Анфисе удалась гораздо лучше – плакала она теперь вполне натурально, и, если бы не программа по экстрасенсорике, вырвавшаяся из телевизора вместе с дрянной мелодией, Устюгову, скорее всего, пришлось бы прямо сейчас выслушать немало вариаций на тему надорванных отношений, несбывшихся надежд и общих жизненных разочарований.

– Иди яичницу жри, для тебя ведь готовила... – сухо завершила свой надрывный монолог Анфиса, переключив своё внимание на телевизионную битву между экстрасенсами и здравым смыслом.

– А яичницу в микроволновках разогревают? – спросил из кухни Устюгов.

– Ты взрослый человек, принимай хоть какие-то решения сам...

Словом, вечер Устюгову явно предстоял непростой. Из тяжких раздумий по поводу ближайших перспектив Устюгова вырвала вибрация телефона. К удивлению, это звонила Вероника. Она предлагала встретиться прямо сейчас и подробнее обсудить нюансы отношений людей и балалаек. По её словам, та лёгкость, которую она ощущала под дождём на обочине шоссе, постепенно «распалась на мысли о самой балалайке», и теперь Вероника всерьёз опасалась, что, если так продолжится и дальше, ей очень скоро снова захочется одеть на себя свой безликий плащ, который она, кстати говоря, всего полчаса назад твёрдо намеревалась выбросить вовсе.

Устюгов, ни секунды не сомневаясь, согласился, предложив уместить их встречу в рамки кафе «Пандора» – любимого места у многих балалаечников республики, в котором о национальном колорите напоминали только подставки для салфеток и пластмассовые солонки. В целом, приличное заведение, если заглянуть туда вот так запросто, без балалаек. А заодно – и без претензий на высокие стандарты обслуживания.

Веронику этот вариант полностью устраивал, и Устюгов, оставив в одиночестве яичницу, которая чему-то громко возмущалась в микроволновке, бодро принялся одеваться.

– Ты это куда? – удивлённо вскинула брови Анфиса, заметив, как Устюгов с самым искренним энтузиазмом натягивает свои самые нарядные, концертные брюки.

– К Горбунову, – непривычно для себя соврал Устюгов.

– И на кой?

– Балалайку ему привезли новую. Вторую неделю хвастается. Говорит – зверь, а не инструмент! Надо оценить. Мы ж с ним теперь рядом сидим. Побадовского Гамзат отчислил за джазовые эксперименты в русле народной традиции...

– Странные вы, мужики, люди. Не понимаю, как два взрослых человека могут сидеть часами и тренькать на своих дурацких балалайках...

Со стороны Анфисы это уже был порядочный крен в сторону серьёзной ссоры, а может быть, даже и разрыва. Разумеется, анестезирующее воздействие телевизионных шарлатанов должно было продлиться до вечера, но Устюгов не сомневался – к моменту его возвращения всё будет готово к очередному взрыву эмоций. Тому самому крещендо, которое Устюгов репетировал в своей голове уже тысячу раз, но до сих пор так и не определился в выборе подходящей тональности.

 

 

*   *   *

 

С Вероникой, как и договаривались, встретились у памятника Феликсу Дзержинскому, недалеко от ГУМа. Сперва Устюгов предлагал назначить местом встречи ещё более банальный нулевой километр, но Веронике очень не хотелось выглядеть столбом, впавшим в ожидание у нулевого километра, или же увидеть в этой роли Устюгова.

– Стоишь там как идиот, читаешь расстояния до городов и думаешь, что тебе на самом деле нет никакого дела до того, какое там до них расстояние! – с улыбкой щебетала Вероника Устюгову по пути в кафе.

Отсутствие балалайки определённо шло ей на пользу – свой плащ она оставила дома, на куртку (впрочем, тоже серую) она повязала ярко-красный шарф, а в кафе изъявила уверенное желание заказать мороженного, которого, по её словам, она по непонятной причине «не ела уже лет двести!».

Как и предупреждал Устюгов, обслуживать их не спешили, но Вероника явно не испытывала по этому поводу досады. Кажется, её действительно в большей мере интересовал сам Устюгов и его многолетний опыт игры на балалайке.

– А вы тоже начинали с самодеятельности? – поинтересовалась она.

– Все начинают с самодеятельности…

– А как они вообще там играют, в самодеятельности?

– Да как вам, Вероника, сказать... Плохо играют.

– А почему наш ансамбль называется хором?

– В смысле?

– Ну почему балалаечный – очевидно, почему имени Андреева – тут уж никаких вопросов, а вот почему хор – мне не понятно… Инструментальный коллектив, и вдруг – хор…

– Точно и я вам этого не скажу. Время просто такое было, когда Гамзат хор создавал и регистрировал – возрождение культуры, ощутимый крен в сторону народных традиций самовыражения... О названиях мало кто задумывался. Гамзату нужно, на самом деле, отдать должное – бороться за профессионализм с кадрами, всю жизнь работавшими на уровне районной самодеятельности, а то и вовсе с самоучками – задача не из простых…

– А мой первый преподаватель по курсу балалайки говорил, что любая балалаечная самодеятельность – это свежий глоток воздуха для самой культуры балалайки. Мол, всегда найдётся самородок из глубинки, который шутя заткнёт за пояс любого профессора балалайки...

– Может быть и так, Вероника, но мне кажется, что этот самый самородок едва ли станет резать на балалайке на дощатой сцене подчас крайне условного праздника крайне условного города. Настоящий самородок будет резать у себя дома, на завалинке, без слушателей и затыкания за пояс профессоров. Настоящий народный талант важен тем, что он есть, а не тем, как он проявляется вовне... Внутренняя балалайка даёт о себе знать только у тех людей, которые не умеют преодолевать свою совесть, Вероника. Тогда как для большинства эта совесть неплохо глушится едким новостным патриотизмом и шашлычной вонью. Если же совесть не может переварить подобную смесь, балалайка обязательно заявит о себе и вторгнется в ту самую область личного пространства человека, в которой он предпочитает находиться в полном одиночестве, и доступ в которую закрыт обычно даже для самой совести. Как балалайке это удаётся – вопрос.

– Странно. Вы – виртуоз, а рассуждаете так, будто камерная традиция вашего инструмента – явление сугубо синтетическое...

– Я не рассуждаю так, Вероника, я это доподлинно знаю. И вы это знаете. А знаете именно потому, что балалайку свою любите искренне. Любите настолько, что даже немного её понимаете. Это точно так же, как и с людьми. Знаете, настоящая любовь – это не тогда, когда ты не можешь жить без определённого человека. Настоящая любовь – это когда ты, как раз-таки, можешь с ним жить...

– Ну а зачем вы тогда подались в балалаечный хор? Это, ведь, получается, ещё хуже, чем самодеятельность площадного характера.

– Именно затем, Вера, и подался, чтобы попасть в крайность. Есть любовь на завалинке, а есть любовь по Достоевскому...

– Но если наши балалайки так на нас давят... Бросить?

– Попытайтесь. Это нормальная фаза в развитии любого балалаечника. Но я вам сразу могу сказать – ничего не получится. Балалайку может забросить только тот, кто не ощутил своей внутренней балалайки. Случайные люди, которым, на самом деле, не известны настоящие чувства между балалайкой и человеком, как, впрочем, и все остальные чувства.

– А вы, значит, пробовали? – с игривой хитринкой спросила Вероника.

– Как и все, – совершенно серьёзно ответил Устюгов.

– И сколько вам удалось максимально продержаться без балалайки?

– Три месяца. А потом я вдруг ощутил, что в давлении балалайки есть и положительные стороны, о которых я до этого не задумывался.

– И что это за стороны?

– Если на тебя перестаёт давить твоя внутренняя балалайка, на тебя начинает давить весь окружающий мир. И поэтому весь фокус заключается в том, чтобы преодолеть давление именно этой, внутренней балалайки. Внешнюю балалайку можно отложить в сторону, а внутреннюю – увы…

Наконец официант добрался до их столика и, безразлично пожимая плечами, принял заказ. Устюгов заказал мясо по-мексикански (к яичнице Анфисы он так и не притронулся), а Вероника ограничилась десертом и кофе, ещё раз тем самым ненавязчиво подчеркнув заинтересованность в разговоре.

– И как обуздать свою внутреннюю балалайку? Поделитесь секретом?

– Да, конечно. Есть несколько способов. Два, может быть, три… Они весьма условны и приблизительны, как вы понимаете, потому что носят характер профессиональных баек или даже легенд. В каждом индивидуальном случае будут свои особенности, с которыми вам предстоит столкнуться на личном опыте и только потом уже выбрать подходящий для себя путь. Первая теория связана с небезызвестным нам Андреевым. Увлечённый инструменталист-народник, он, как известно, подверг саму балалайку многочисленным улучшениям. Это касалось и пород древесины, и технологии изготовления балалайки в целом… Многие авторитетные балалаечники считают, что в результате этих усовершенствований балалайка не столько приобрела в своём значении народного инструмента, сколько потеряла. По их мнению, эмоциональное воздействие на человека оказывает именно та самая, народная ипостась инструмента, которую улучшить нельзя, потому что она не зависит от породы древесины и качества лака, а зависит от самой жизни. Вот представьте себе бородатого, безграмотного, исконно-пьяного мужика… Человек, испытавший на себе всё давление мира, достигший в своём донном существовании самых твёрдых пород отчаяния и беспросветности… Чем для него была балалайка? Отдушиной, криком души, проявлением порыва к веселью, невзирая ни на что… В союзе с самой дешёвой балалайкой всё это и даёт того самого самородка, о котором вы говорили. Но возьмите Андреевскую балалайку, поместите её на сцену филармонии или, на худой конец, на сцену полуаварийного дома культуры, пришибленного со всех сторон безразличием и разваливающимся производством, и связь балалайки с человеком сразу же претерпит существенные изменения. Обездоленный русский мужик мог бы сыграть даже на полене – правды в его игре от этого меньше не стало бы. Но то же полено в свете рампы выглядело бы, по меньшей мере, неуместно… Так что самым надёжным средством избавления от безысходной эмоциональности балалайки является приобретение штучных, мастеровых и совершенно бессмысленно-дорогих экземпляров этого инструмента. На самом деле это очень простой и легко объяснимый подход, в эффективности которого сомневаться не приходится. Заменить давление балалайки на давление денег – что может быть более надёжным способом для того, чтобы интегрировать человека назад, в наше современное общество?

– Ну, у меня не так много денег, чтобы обзавестись сверхдорогой балалайкой. Я, конечно, не жалуюсь, но всё же… – вздохнула Вера.

– Второй способ куда более сложный, – с видом матёрого знатока продолжил Устюгов. – И сложность его заключается в самом балалаечнике. Точнее, в глубине искренности его чувств к своей балалайке. Не секрет, что большинство исполнителей достаточно быстро переходят техническую грань, за которой первоначальное удовольствие от общения с инструментом сходит на нет. Его место занимают исполнительное мастерство, концертные графики и тому подобная мишура. Занимайтесь балалайкой по восемь часов в день, и она достаточно быстро утратит ореол своей новизны.

– Но это касается совершенно любого инструмента...

– Безусловно. Но для пианистов высокого уровня это шанс к уважению, карьере, известности, о которой мы уже говорили. А что из этого есть у балалаечника? Хор? Смешно… Балалайка уже давно не народный инструмент. Давление внутренней балалайки – это проявление именно беззаветной, чистой любви. Обречённой, если хотите… Балалайка требует этой любви, не скрывая, что ничего взамен дать она просто не в состоянии... И это даже, скорее, не столько любовь, сколько страсть! А для длительного существования страсти нужны преграды. Много преград…

– То есть, балалайщик должен сам создавать преграды для любви к своему инструменту?

– В каком-то смысле, да. У немытого мужика вся жизнь и есть одна сплошная преграда, ему в этом стараться незачем. Современному исполнителю в этом плане куда сложнее. Мы погрязли в штампованности собственных чувств и сериальности наших страстей. Вокруг слишком много поводов для тоски и сумасшествия, но слишком мало настоящих душевных порывов…

– И каким же образом это лучше всего делать?

– Ну... Балалаечнику иногда стоит не бояться своих чувств и желаний. Смелых, порой даже безрассудных… Человек без балалайки обычно оказывается не готов к экспериментам в подобных тональностях, ограничиваясь сумасшествием, но мы, балалаечники...

– Ваша Анфиса – одна из таких глупостей?

То, что Вероника в курсе его отношений с Анфисой, неприятно удивило Устюгова. В принципе, о балалайке он рассказал Веронике всё, что ей следовало знать прямо сейчас, а значит, было самое время переходить от теории к практике, попытавшись взаимно проявить те самые безрассудные чувства. И в этом плане тема Анфисы была сейчас очень некстати.

– Тут всё сложнее, – вздохнул Устюгов. – Но я давно заметил, что моя любовь к балалайке тем больше, чем выше вероятность того, то Анфиса разломает её о мою голову! Знаете, мне иногда даже хочется предоставить ей для этого настоящий повод…

– А третья теория?

– Какая теория?

– Вы упоминали о трёх теориях преодоления своей внутренней балалайки…

– А, эта… Ну, это даже не столько теория, сколько легенда… Говорят, что когда-то в Торжке жил известный виртуоз балалайки Кирилл Сапогов – выходец из крестьян, самоучка, уникальная личность, который со временем стал замечать, что не нуждается в регулярных занятиях для поддержания своей виртуозности. Он мог неделями не брать в руки инструмент, а потом на раз выдавать сложнейшие сочетания различных способов звукоизвлечения… Легенда гласит, что, осознав это, Сапогов стал экспериментировать – делать перерывы в игре дольше и дольше, тратя своё свободное время на гульбу и тяжёлый физический труд – у него было восемь детей, и их надо было как-то кормить… После пятилетнего перерыва почти утративший человеческое обличие, спившийся Сапогов неожиданно взял в руки первую попавшуюся балалайку и выдал на базарной площади Торжка такой концерт, что всё тот же Андреев, случайно оказавшийся в числе слушателей, надолго потерял покой и даже на некоторое время полностью переключился на коллекционирование клавесинов… Сам Сапогов, говорят, после концерта до конца жизни более не играл, а на просьбы сыграть всегда отвечал одно и то же – «И так играю…». В толковании сей фразы многие расходятся во мнениях, но все соглашаются принципиально в одном – Сапогов стал первым балалаечником, игра которого была настолько совершенна, что просто не нуждалась в наличии инструмента…

– То есть, он играл на своей внутренней балалайке? – очень серьёзно, даже с ощутимым налётом испуга, спросила Вероника.

Устюгов пожал плечами. Наивная мечтательность Вероники по-прежнему находила в нём трепетный отклик, но всё же сейчас Устюгов предпочёл бы обойтись без неё.

– Толкование легенд – дело спорное, что-то наподобие современной экстрасенсорики. По-моему, любую легенду лучше воспринимать исключительно в её поэтическом смысле. Ведь именно поэзия всегда помогает людям в проявлении искренних и глубоких чувств… – сказал Устюгов и осторожно протянул свою руку к руке Вероники.

 

 

*   *   *

 

Что произошло дальше, Устюгов понять не мог... [...]

 

 

2017

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Внимание! Перед вами сокращённая версия текста. Чтобы прочитать в полном объёме этот и все остальные тексты, опубликованные в журнале «Новая Литература» в мае 2020 года, предлагаем вам поддержать наш проект:

 

 

 

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за май 2020 года в полном объёме за 197 руб.:
Банковская карта: Яндекс.деньги: Другие способы:
Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке:
«Вернуться на сайт магазина»
После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru
Вы получите доступ к каждому произведению мая 2020 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 

517 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 29.03.2024, 12:14 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!