...Песня была созвучна и унылому однообразию выжженной степи, и подавленному настроению Махно… Сидя в своей коляске, он неотрывно смотрел в небо, где, привлечённый блеском его очков, парил одинокий ворон.
– О… – он задумчиво покачал головой и заиграл желваками, – рубка будет кровавой.
Ураганный ветер перемен пронёсся и над этой богом забытой станцией, оставив повсюду свои следы: сожжённую водокачку и разграбленное депо, наполовину вырубленную полосу старых акаций вдоль шляха, за которой пытался укрыться со своими соратниками Махно.
Частая смена власти одурманила головы обывателей близлежащего местечка, но зато развила у них чувствительность других частей тела. Сидящий на рельсах – возле станционного сортира, чтобы не привлекать внимания – подкупленный стрелочник украдкой начал сигнализировать флажками. Но что-то в нём не нравилось Махно. «Уж очень старается, не перекуплен ли Котовским?»
Увидев условные знаки, разношёрстная толпа в засаде зашевелилась – приближался эшелон. Атаковали молча, на ходу цепляясь за подножки и отталкивая друг друга локтями. Махно первым оказался на вагоне и тут же принялся за дело.
Когда операция уже заканчивалась и, казалось, опасность позади, раздался душераздирающий крик:
– А ну, бросай мешки! Я Котовский!..
