Изольда. Миниатюра «Сын ».

Серо-голубой свет заполняет моё существо, умиротворяет. Это твой взгляд соединился с моим. Это ты на мгновение замер, чуть наклонив головку к плечику, и лукаво улыбнулся. В твоих глазках прыгают солнечные зайчики.

  

Изольда. Миниатюра «Куркуль».

– Откеда идешь, Захарушка?     

– От Егора. Насос вот взял.      

– И я до него. Дверь осела. Сын письмо прислал, ища нескоро приедя. Можа, Егор помогнё подправить.      

– Ох и жадён же Егор!      

– Да... Чистый куркуль! – охотно согласилась бабушка Малаша и засеменила в сторону пёстрой калитки, которую Егор забыл прикрыть.

Изольда. Миниатюра «В тебе просто молчит».

Дурман благовоний и плавленого воска танцевал на газовых платочках пожилых и юных женщин, словно благословляя, опускал ладони на головы мужчин, который почему-то редко попадаются в храме. Воскресная литургия подходила к середине. Прихожане уже истомились стоять и давно перестали слушать, что там читает дьякон нараспев. Кто-то разглядывал фрески, кто-то дремал, изредка приоткрывая глаза, дабы удостовериться, что причастие ещё нескоро. Наконец-то хор запел “Иже Херувимы..” – самое святое место Божественной литургии, когда из алтаря выносят хлеб и вино, которые Господь сейчас превратит в Тело и Кровь христову. Неожиданно святость момента нарушил нечеловеческий крик. Все вздрогнули. Священник и дьякон побледнели, но нашли в себе силы читать молитву. Крик перешёл в животное рычание. Это происходило рядом с правым клиросом, где как раз находилась я. Вскоре я увидела, что это была пожилая женщина с глазами навыкате, в лохматой шапке. Её швыряло из стороны в сторону. На губах была пена. Меня постиг священный ужас. Я перестала слышать пение. Потом страх стал сменяться чувством …нет не сострадания, а снисходительности к бесноватой. Бесноватая же успокоилась, прямо посмотрела на меня и заявила: “Чего глядишь? Во мне кричит, а в тебе молчит.”…