Да, Фёдор, прекрасная статья о букве "Ф", очень убедительная. А Владимир Даль
- образец порядочности! Благодарю Вас. С уважением,
Юрий Савченко.

Савченко Юрий. Рассказ «Чудотворец».

...Жена, лёжа на кровати, демонстративно отвернулась к стене. Упрямо молчала. Страдающий «после вчерашнего» хозяин озадаченно тёр обеими ладонями высокие залысины лба и вдруг увидел себя во весь рост в зеркале. Почему-то вздрогнул, будто от ожога: его глаза в глаза рассматривал собственный двойник, живая карикатура на человека. Жидкие, пожухлые волосы лениво курчавились над большими ушами, в выпученных по-лягушачьи глазах проглядывала мутноватая зелень. Под глазами висели мешки обрюзглости. Между ними задиристо топорщился картофелеподобный, с фиолетовым оттенком, нос. Большую часть туловища представлял живот, огромным пузырём устремившийся в пространство, с крутизны которого то и дело скатывалась резинка семейных трусов… «Чебурашка! – одно слово. Права была Людмила, окрестив меня так, эта вселенская вертихвостка», – подытожил святой отец и неодобрительно крякнул в стриженую бороду. А образ соблазнительницы мелькнул, что молния, и будто показал язык. Озадаченный хозяин, подобравшись к буфету, шумно распахнул дверцы и на миг замер, будто в раздумье… (со стороны могло показаться, что он решает: пить или не пить?) Увы, нет! Такой дилеммы не существовало в природе. Удивило батюшку другое: вчера, оказывается, не весь запас спиртного был исчерпан… В этот момент послышался ледяной предостерегающий голос матушки:

– На службу же тебе сегодня, Евсей! Ты сыну обещал…

Эта благоразумная реплика вызвала мгновенный протест. И послужила сигналом, чтобы решительно сделать шаг вопреки здравому смыслу.

– А-а! Нельзя, значит…

Бутылка звякнула о стакан. Послышалось бульканье переливаемой жидкости. А затем – звучные глотки.

 

В летнем халате, развевающемся на ходу, жена химерой вынеслась из спальни и, задыхаясь от гнева, срывающимся голосом выплеснула в каменное лицо Чебурашки всю муть, всю накопившуюся боль души.

– Ты… ты… Нет слов, чтобы назвать тебя достойно! Для тебя нет человеческого имени! Ты своим пьянством, распутством своим исковеркал всю мою жизнь. Как вор, пробрался в попы… Я не хотела! Но надеялась, что это спасёт тебя, исправит… Дура! Горбатого могила исправит! Ты позорил нашу семью в Кордубайловке, опустившись до бомжа. Теперь напялил на себя священнический балахон, запудриваешь мозги тёмным старушкам, рассказываешь небылицы о собственной святости и непогрешимости, а сам остался блудником, лжецом и забулдыгой. И семью продолжаешь втаптывать в грязь.

Остолбеневший от дикого напора жены, благочинный не проронил ни слова, только ещё раз выпил водки...

Савченко Юрий. Рассказ «Златослава».

...– Мир дому сему! – провозгласил он зычно. И перекрестился, глядя перед собой. Зная, что в красном углу иконы нет, туда и не взглянул. А ещё не взглянул потому, что там на особой резной подставке стояло мастерски сработанное деревянное изваяние, которое хозяйка называла кумиром и Сварогом.

– И тебе мир! – коротко ответила Златослава. – Проходи, садись к столу, – пригласила, придвигая чашку ближе к гостю. Священник сделал пару шагов от порога и протянул свёрток хозяйке:

– Спасителя тебе принёс... а то в дом войдёшь – лоб перекрестить не на что…

Старуха стояла с опущенными руками, глядя на рот говорящего с недоумением… Священник стал разворачивать чёрный платочек, из него выглянул лик Иисуса Христа, писаный маслом, ещё пахнущий краской.

– Ну, и зачем это мне? – удивилась Златослава, – у меня есть на кого молиться. Я Солнцу поклоняюсь. Оно мой Бог. Всем даёт свет и греет всех. И ни у кого не хватит сил распять его!

– А это что у тебя в святом углу? – спросил священник.

– Это кумир мой, Сварог, – образ далёких предков, ставший Богом Неба. Если хочешь, повесь где-нибудь свой подарок. Мне он не мешает...

Савченко Юрий. Сборник стихотворений «Волшебный мир».

Встаёт заря улыбчиво и нежно.

У школы золотятся тополя.

С годами я бываю здесь всё реже,

Но всё сильней любовь и грусть моя.

Волшебный мир… не сон,

А быль, как сказка:

Косички, бантики, игривые глаза.

Учитель строгий у доски с указкой.

И слово, что соседке не сказал.

А как хотелось облегчить мне душу,

Но я гасил неистовый порыв.

Как два костра, пылали мои уши

И, кажется, горят до сей поры.

Как далеки, как невозвратны годы!

Но если вдруг несбывное – свершись (!),

Едва ли больше внутренней свободы

Внушила наша прожитая жизнь.

Волшебный мир… не сон.

А быль, как сказка:

Косички, бантики, игривые глаза.

Учитель строгий у доски с указкой.

И слово, что соседке не сказал.

Встаёт заря улыбчиво и нежно,

У школы золотятся тополя.

С годами я бываю здесь всё реже,

Но всё сильней любовь и грусть моя.