Русских Евгений. Рассказ «Крест».

Архипов закончил работу и вынес из сарая новый крест, который он смастерил из двух хорошо обструганных планок.

– Далеко собрался? – крикнул ему из-за ограды Ромас.

Его черный «Mercedes» уже стоял во дворе, вымощенном камнями.

– На гору Крестов, – сказал Архипов. Лицо его было опухшим, правый глаз заплыл.

– Счастливчик! – позавидовал сосед. – Если встретишь там бога, попроси его, чтобы он снизил инфляцию.

– Мои молитвы там не услышат, – сказал Архипов, прикрепляя крест к раме своего велосипеда.

– Тогда зачем крест?

– Друг умер.

– Все мы там будем... – быстро перекрестился сосед. – А ты кто по вере? – спросил он, садясь в «Mercedes». – Православный или католик?

– Буддист, – почему-то ответил Архипов. Хотя не был ни тем, ни другим, ни третьим.

Сосед отбыл в офис. Архипов присел на завалинку. Закурил.

Вставало солнце. По-весеннему щебетали в деревьях птахи. Деревянный дом его покойных родителей осел на один бок, давно требовал реновации, как теперь говорят. «Бог с ней, с реновацией», – подумал Архипов. Денег все равно не было. Плохо было другое, глубоко затянулся он горьким дымом: он сам...

Русских Евгений. Рассказ «На берегу».

...Красное солнце упало в море, когда он по берегу моря дотащился до своей «фазенды», спрятавшейся в дюнах. Багровый закат, похожий на поток раскаленной лавы, залившей полнеба, не предвещал ничего хорошего.

Клепов падал от усталости. Хотелось лечь на землю и не вставать. Но он преодолел себя. Сходил к ручью за водой. На очаге, сложенном из камней, вскипятил воду. Погонял чай, настоянный на зверобое. Поел печеной картошки. И, наконец, заполз в палатку, натянутую на кольях. Но заснуть не мог. Нехорошо покалывало в перетружденном сердце, ломило руки. Болела поясница. Ворочаясь с боку на бок, Клепов думал, что осень на Балтике ему не пережить. И мыслями вновь и вновь, как в повторяющемся сне, он возвращался к трем пирамидам, вселявшими в него надежду.

– Все, спать, спать, спать,– приказывал он себе. – Надо восстановить силы!

Но поспать не удалось. Ночью задул норд-вест. Шквалистый ветер рвал и метал палатку. Шумели, гнулись деревья. Барабанил по парусине дождь. Под утро ветер улегся. Но надо было вставать. Клепов зашевелился. Хотел откинуть тяжелый намокший полог. И вдруг обнаружил, что его левая рука омертвела. И как он не бил по ней, не растирал, оживать не хотела.

Он зажег лучину. Отыскал иглу, которой чинил рыболовную сеть. И вонзил ее в левое плечо.

– Работай! Ну, же, давай, работай!

 

Рука не слушалась. Клепов смотрел, как черная капля крови стекает по руке, здорово похудевшей за последнее время, и грубо выполненная наколка «И один в поле воин», которую наваял ему на плече кореш еще в мореходке, теперь показалась Клепову насмешкой над самим собой.

– Ни черта человек один не может, – ощерился он одними морщинами, сбежавшимися около его воспаленных глаз.

Но слезами горю не поможешь.

Клепов выполз из палатки. Кругом было сыро, холодно. Несколько листьев на деревьях, окружавших его палатку живой изгородью, пожелтели. Краснела ягода-рябина. По небу волоклись черные косматые тучи, похожие на бомжей в мокрых лохмотьях. Рокотало взбудораженное море. Клепову хотелось выпить кофе, горячий и крепкий кофе, какой варила его мать. Но он только вздохнул. Однако мысль о горячем кофе, который он выпьет в баре «Маяк», что в старом «порту» рыбачьего поселка в Ш., придало ему силы. Главное, не падать духом...

Русских Евгений. Рассказ «Письмо покойному брату».

...В сентябре я вырвался из тенет Вампира к тебе и, преодолев тысячи километров, границы, таможни, все эти рогатки и препоны Вампира, добрался до сибирского райцентра, где ты жил с женой, дочкой и сыном. Мы встретились. И что же? Ты сразу же пресек все мои вопросы о твоем здоровье, дабы отрицательные эмоции не омрачали нашу встречу, как ты пошутил. За десять дней, которые мы провели вместе, мы ни разу не поговорили о твоей болезни. И не попытались вместе докопаться до ее «корней», чтобы затем вырвать их из тебя любой ценой. Мы делали вид, что ВСЕ ИДЕТ ХОРОШО и говорили о многом, но только не о главном. Как будто высшие силы наложили табу на эти тяжкие для людей разговоры, чтобы дать нам просто порадоваться жизни. И мы действительно радовались.

Но иногда разговор умолкал. Возникала долгая, но не мучительная пауза. И тогда ты смотрел на меня так, будто хотел запомнить мое лицо перед долгой-долгой разлукой...

Я уехал. А ты ушел с головой в садово-дачные работы.

 

Ты говорил мне, что на даче любил посидеть на своей скамеечке, передохнуть, подумать. О чем ты думал в ту свою последнюю осень, в те редкие минуты одиночества, глядя в степное, кажущееся таким низким и в то же время таким высоким, небо?..

Русских Евгений. Повесть «Be at Leso».

…Нотной грамоты я не знал. Но к тому времени я уже неплохо дергал за струны. Доверяя своим ушам и пальцам, я с помощью трех – четырех аккордов мог прилично имитировать многие вещи из «Белого альбома» Битлз. Но в голове моей часто звучало собственное слышание той или иной темы. Новые ходы и музыкальные фразы настигали меня где угодно. Идя по улице, я невольно напевал или проборматывал ход, имитируя гитару. Наверное, со стороны я выглядел шизонутым. Потому что иногда ловил на себе взгляды прохожих, в них читалось осуждение и даже презрение. Но мне было плевать, что обо мне думают. Я бежал домой и тренькал на гитаре часами, пока мои пальцы не начинали цепенеть от напряжения. И я добился некоторых успехов. Но без магнитофона погибали многие мои импровизации и наработки.

Музыка, звучавшая во мне, делала меня одиноким среди людей. После письма брата я распрямился и ходил по городу с таким взглядом, что называется, наповал. Но под маской рокера я скрывал свою печаль. Песня Джорджа Харрисона «Пока моя гитара тихо плачет», была для меня непереносимой. Я валялся на братовой кровати и плакал внутренними слезами от сознания своей мелкости. Я хотел быть королем Артуром, любить людей. Но мне не позволяли. И я не знал, как и зачем мне жить дальше.

Но кто мог помочь мне? Мама? Но как ей объяснить всепроникающую сущность зла, которое присутствовало в атмосфере, словно еще не открытый наукой неизвестный элемент в структуре воздуха. «Не понимаю и не хочу понимать!» – отмахивался от меня отчим. Это – в лучшем случае. В худшем – слепое осуждение: «Не о чем говорить!».

Вот когда я пронзительно почувствовал, понял: как я привязан к брату! И мне хотелось сказать ему это. Сбросить маску и открыться ему насколько могу. Как же он там один? В чужом огромном городе? И сердце рвалось к нему, родному, всепонимающему…

Русских Евгений. Рассказ «Триумф красных бабочек».

…Казалось, я не ползал по полу с кисточками в руках, а парил над картиной. В левом углу, на первом плане, я нарисовал мальчишку, похожего на Маленького принца, каким его рисовал Сент-Экзюпери для своей сказки. На его голове – бейсболка, надетая козырьком назад. Он стоит на куполе полуразрушенной церкви, выше всех крыш этого города, и сачком отражает атаку красных бабочек, плотной стаей летящих с неба. В городе паника. Взрослые запирают двери домов, и дети, закрывая руками свои лица, бегут по улице вверх, к развалинам храма. Вот девочка с большими от ужаса глазами, в лицо которой уже вцепилась бабочка. Вдруг самая большая тварь размером с детскую ладонь и с головой летучей мыши хоботом пронзает и мою грудь. Истекая кровью, я продолжаю махать сачком, как двуручным мечом. Ведь кто-то должен защищать город от крылатых вампиров, летящих с неба как красные снежины…

Так меня и нашли на полу возле моего творения. Саша потом рассказывал: с ног до головы я был испачкан красной краской, как в крови, и видок был у меня еще тот. Я рвался из дома. Меня не пускали. Я отбивался, плакал, вырывался. Кричал, что меня ждет в лесу волк, и если я не приду, то он умрет. Вызвали “скорую”. Когда я увидел людей в белых халатах, то совсем обезумел, меня начал душить новый кошмар: я в тюрьме и меня избивают тюремщики, а вокруг дико орут арестанты. Но бабочка выпустила жало, оно впилось в мое тело, и моя душа, объятая ужасом, вылетела вон…

Русских Евгений. Рассказ «Несвершение».

...В парке включили освещение, но здесь, на пятачке, в кустах, было темно.

– Вам не холодно? – невольно вырвалось у Юры. Он спросил искренне – вечер был холодный, – но получилось как-то пошло, двусмысленно…

– Холодно, – ответила она, и глаза их встретились.

Дальше произошло ужасное. Какая-то неподвластная ему сила повлекла его к ней. Придвинувшись, он, почти без сознания, неловко обнял ее за плечи и – о боже – уткнулся лицом в ее белый пушистый шарф на груди. Пьянея от ее близости, он хотел умереть…

Медленно она провела рукой по его голове, потом вдруг крепко прижала к себе. Он задохнулся от нежности, благодарности, любви… Она как-то покорно сразу дала ему свои губы. Юра парил с ней над парком среди звезд…

Потом, целуя ее мокрое лицо, податливые губы, он зачем-то расстегивал пуговицы ее пальто. Что-то еще под ним, и она помогала ему. Пока его рука не коснулась ее теплой груди с отвердевшим под его пальцами соском.

Казалось, прошла вечность.

– Подожди, – тяжело дыша, проговорила она. – Ах, ты мой миленький… – и он услышал звук расстегиваемой на юбке «молнии»...

<a href="/~russkih/">Русских Евгений[/url]. <a href="/~russkih/3733.html">Рассказ «Хипыч»[/url].

<p>Братья Сапрыкины, бритоголовые, приземистые, в одинаковых черных майках, топтались у магазина, шныряя взглядами по прохожим. Им нужен был третий, чтобы купить в складчину бутылку водки.</p> <p>– Погодь, это ж кто там пылит? Никак, Хипыч? – сказал один из них, младший.</p> <p>Долговязый, с длинными седеющими волосами до плеч, к магазину действительно шел Хипыч.</p> <p>– Как всегда один, как всегда печальный, – процедил старший из братьев, взгляд его стал злобным.</p> <p>В райцентре Хипыч появился весной. Говорят – приплыл по реке в безвесельной лодке. Вернее, лодку прибило к берегу, а в ней – залетный. Поселился Хипыч в развалюхе покойной Кручинихи. И зажил незаметной, обособленной от мира жизнью. Мясо не ест, покупает только хлеб да молоко. И все чего-то пишет по ночам в сторожке, что на «объекте», где братья Сапрыкины, выпущенные из лагеря на «химию», добывали себе хлеб насущный.</p> <p>Кто он, залетный? Ясно одно – странный, не такой, как все. Это раздражало братьев Сапрыкиных, не терпевших тайн. К тому же, залетный явно игнорировал их, зазнавался. «Теперь не уйдет!» – одинаково подумали братья, поджидая Хипыча на крыльце магазина...</p>