Копылов Юрий. Рассказ «Чемп».

Самое частое слово, которое Чемп слышал от своего нового хозяина по имени Игорь, его громко говорящих друзей, которых Чемп различал по рез­кому, противному запаху бензина и машинного масла, смешанного с челове­ческим потом, его неряшливых женщин, от которых душно била в нос струя одеколонно-лекарственной смеси вместе с запахом табака, и других людей, незнакомых Чемпу, было короткое и непонятное слово «война». Оно не имело запаха или хотя бы цвета, поэтому Чемп не мог представить его себе в конкретном образе, как, скажем, зайца, кошку или даже «место», которых у него стало с некоторых пор целых два. Одно – в углу пропахшей табачным дымом и печной копотью комнаты, на старом рваном прокисшем ватном одеяле, между шаткой этажеркой, с пыльными книгами и патефонными пла­стинками в потрёпанных бумажных конвертах, и железной печкой с трубой, уходящей в окно. А другое – в тесной кабине полуторки, рядом с Игорем, на кожаном, скользком, продавленном си­дении со скрипучими пружинами, на которое Игорь изредка, когда в кабине становилось тепло от работающего мотора, клал свою засаленную, пропитавшуюся потом тело­грейку. Оно, это слово, произносимое людьми негромко и хрипло, воющее и таинственно-грозное, производило на Чемпа гнетущее действие, давило на него скрытой и от этого почти невыносимой тяжестью, подавляло его обычно весёлый и жизнерадостный собачий нрав...

Копылов Юрий. Рассказ «Летят утки».

...«Таково это я подумал про Сталина Иосифа Виссарионовича и кружку свою с вином в нерешительности так ко рту тяну. И другие, гляжу, тоже к своим кружкам интерес проявляют. А некоторые крепко задумались, не знают, ка­кой линии держаться. Вдруг встаёт моя Оксана в полный рост и го­ворит решительно: «Я за этого преступника пить не стану». Вино из кружки в костёр – плесь! – и ушла в палатку. Ну, думаю, хана! Сейчас этот Васико её резать на куски начнёт. Бросился я за нею следом и спрашиваю шёпотом, уже в па­латке: «Ты что наделала! Разве можно так при людях?» – «А почему, – от­вечает она громко, – я должна притворяться и молчать, если, – говорит, – я его всей ду­шой ненавижу? – Вы уж извините меня, дорогие товарищи, я лишь её слова повторяю. – Он, – говорит, – народ наш в море крови утопил, всю ин­теллигенцию в лаге­рях сгноил, деревню разорил и войну, – говорит, – прозе­вал. А за победу та­кую цену заплатил, что до сих пор никто точно не знает, сколько ребят там полегло. А вы за этого изверга вино пить хотите!» И по­шла, и пошла.  У меня от её страшных слов мороз по спине. Какой, думаю, её комар укусил! Хоть бы ни­кто не услышал. «Ладно, – говорю ей, – успокойся, пожалуйста, ло­жись спать, я тебя укрою штормовкой поверх одеяла, а то сыро. Тебе волноваться и нервы трепать в твоём ин­тересном положении вредно. Я тем временем пойду им объясню, что ты про­сто так сказала, пого­рячилась, потому что тебе вино пить нельзя по причине беременности». А она мою ласковую руку отпихивает с норовом, в сторону смотрит, на стенку палатки, на меня сердится. «Ты, – говорит, – такой же ог­раниченный, как все, – идиот настоящий!»...

Копылов Юрий. Рассказ «Кто пришёл?».

…– Ну, половинку. Стопки-то маленькие. Вот так. Смотрю я на тебя, На­ташка, – ты тоже постарела. Женщинам этого не говорят, я знаю. Груб стал. Душой очерствел. Но ведь я тебе могу сказать?

– Думаешь, здесь легче было?

– Знаю, знаю, нелегко тебе пришлось – одной. Да. И тебе тоже доста­лось. Ничего, скоро уж конец. Выпьем?

– Выпьем. Но только мне чуть-чуть.

– И всё-таки ты счастливая, Наташка. Дочь у тебя растёт.

– Да. Это большая радость. Если бы не она, не знаю, что бы со мной было. Ты про себя-то расскажи. Когда вернулся? Где ты теперь? Что делать собираешься?

– Вернулся третьего дня, в воскресенье. Прямо из госпиталя. Осколком пе­ребило. В другое время, может, и спасли бы. А тут, сама знаешь как: оття­пали без долгих разговоров, и кончено дело. Чёрт с ней! Хоть жив остался. Жаль, что правая. Ну, живу с мамашей. Всего-то два дня. Старая стала. Жа­леет меня. Мать.

– Всё ещё холостой?

– Хм. Да где ж – там?

– Я понимаю. Так спросила.

– А теперь кому я нужен, без руки…

– Да ну, глупости. Ты ещё ой-ой-ой! Сейчас любые мужики нарасхват.

– Хм. Ты-то как?

– Ничего, нормально. Сам видишь. Дочери уж скоро пять. В садик хо­дит, на продлёнку. За Алёшу пособие получаю… Ночью проснёшься, поша­ришь рукой – пусто. А так хочется мужской ласки… Уткнёшься в подушку… Чтобы она не слышала…