Слова ложатся на бумагу,
 Так ручейки текут к оврагу,
 Где собираются в поток…
 А на бумаге стрелы строк.

 О чём? Да всё о той равнине,
 Её враге – овражном клине,
 Ведь там, где этот буерак,
 Не прорастёт полезный злак.

 И люди не получат хлеба,
 И кто-то с голоду на небо
 Душою грешной отлетит.
 И это зло овраг творит…

 Так на линованной бумаге,
 Души глубокие овраги,
 В метафорах и между строк
 Сливаются в один поток.

 И потому такая тема –
 «Как нас замучила система»
 Всё от неё – овраг, бурьян,
 А такоже в душе изъян.

 И кто-то SOS кричит на суше,
 Но этот крик система глушит
 Гламурной жизнью теле-див…
 Трещит сознания массив.

 Трещит на мелкие осколки,
 Кто был овца – подался в волки,
 И перерезал всех ягнят,
 Тех, кто в волчата не хотят.

 Трещит не только на бумаге…
 Вширь, вглубь духовные овраги,
 Там бездна с адовым огнём,
 Пылает ночью он и днём.

 И где спасенье, где спасенье?
 Уж точно не в стихотвореньи.
 А выход есть? Бог весть, бог весть,
 Но всё таки, надежда есть…

Неизвестность томит и пугает меня неизвестность
 За незримой стеной, разделяющей наши миры,
 И сердечною болью зовёт за собой неизбежность,
 Что обычно до срока, не вовремя и до поры.

 Может там хорошо и действительно свет несказанный,
 Беспредельный покой, наконец-то, свобода души,
 И до срока и в срок я всегда на том свете желанный,
 Только очень уж здесь, на земле, вечера хороши.

 Только здесь кружит голову запах садовой сирени,
 И объятья твои так крепки в полуночной тиши,
 Потому-то, наверное, я не люблю дни рожденья,
 Что они приближают к той самой свободе души.

 Ах, зачем мне такая свобода – пускай лучше клетка
 Из удач и страданий, печали, тревог и забот,
 Что мне свет несказанный, посмертная эта подсветка,
 Я туда не спешу, будет время – Господь заберёт.

 А пока я живу и гоню от себя неизбежность,
 Вместе с ней неизвестность, не след замыкаться на ней,
 Несказанный мой свет – это жизни, не смерти, окрестность,
 Череда чёрно-белых и ярко раскрашенных дней…

В быстрой горной речке
 Ой, вода студёна,
 Небо пышет печкой,
 Дерева зелёны.

 А на речке горной
 Валуны-пороги,
 И она упорна
 В бешеном наскоке.

 В бешеном напоре
 На порог – в атаку,
 Дерева не в споре,
 Просто смотрят драку.

 Просто смотрят битву
 Речки с валунами…
 Ветер их, как бритвой,
 Режет временами.

 Падают с размаху
 В русло речки горной,
 Кроною-папахой
 Кроя камень чёрный,

 И сбиваясь в кучи,
 Тормозят движенье.
 Силою могучей
 Бьёт их о каменья,

 Гонит от стремнины
 К берегам пологим,
 Превратив в дубины
 Боем о пороги.

 А на горной речке
 Всё – водовороты.
 Небо пышет печкой,
 Смотрит за работой…

Губернатор Корней Пугачев мчался на Мерседесе с любовницей Диной Канделаки на одну из своих пяти загородных вилл, которая так и называлась: Вилла Любви. Даже жена об этом знала, но помалкивала. У неё тоже такая была. Да и любовники. Бывает. Время такое…
 За ним ехала машина сопровождения – милицейская «десятка» с проблесковым маячком и сиреной. Ну ехал и ехал. Ничто человеческое и губернатору не чуждо. Ехал он со скоростью 180 км. в час. А впереди – велосипедист, телипающийся по обочине. И так тот испугался со свистом пролетевшего мимо губернаторского «мерса», да еще рева сирены српровождения, что засуетился и слетел с обочины в кювет. Упал и сильно ударился жопой.
 Губернатор был сколь любвеобилен, столь и добр. Через 200 метров он приказал водителю остановиться и сдать назад. То же сделала и сопровождавшая его милицейская «десятка»
 Вот они поравнялись с велосипедистом. А тот уже вылез на дорогу и стоит, потирая ушибленную жопу. Велосипед, вроде не пострадал. В общем, нет предмета для разбирательства. Но Пугачев вышел, извинился, дал пару сотен долларов на лечение жопы, раскланялся. Все таки, потенциальный избиратель – дело было накануне выборов. И собрался продолжать путь.
 Но у нас же демократия!
 Ушибленный узнал губернатора (телевизор он не смотрел, а газеты иногда покупал для заворачивания рыбы, на них и увидел морду главы края).
 В общем, грамотный потерпевший попался. Решил воспользоваться правами человека.
 «Э, постой началник. А протокол?» - и кивает на сопровождающих гаишников. «Ты мене сбил, ПеДД нарушил, да? Отвечай по закону. Што мине твои две сотни, да? Ты мой транспортный средство повредил – гляди началник, восьмерка на переднем калесе. Эта, оплати ремонт по протоколу, я права знаю, у мине асага есть, да?» Все это он выпалил в один момент, даже сам не понял.
 Пугачев огорчился. «Плохие люди в моем крае, подумал он, а вслух сказал:
 «Ты сам понял, что набуровил, чёрный?»
 Тут и лейтенант Кириенко из сопровождающих подошел:
 «Так, лицо кавказской национальности. Покажите регистрацию»
 И ушибленный (фамилия его была Басаев ибн Хаттаб) подает паспорт, а сам внимательно разглядывает Дину Канделаки – она как раз из машины губернатора вылезла проветриться.
 «Э, началник, эта не твой жена. Эта другой женщин. Не карашо, а еще галава края»
 «А это не твое дело, чёрный», процедил уже не огорченный а раздраженный губернатор Пугачев. А Канделаки нырк в «мерс» и затаилась там.
 Эта, што ты все чёрный да чёрный. Расист, да? Я газет пойду, ящик пойду, тибя не выберут, да?»
 А тут и от ТВ машина подъехала и от местной газеты – они от информатора узнали о воскресном выезде губернатора. За двести баксов каждое СМИ.
 Такса такая. Желтые, что с них возьмешь. И сразу к черному Басаеву ибн Хаттабу:
 «Вас сбил губернатор? Как это случилось? На вас оказывают давление?»
 Тут лейтенант кивнул своим подчиненным - с ним было два сержанта -
 и те оттёрли желтые СМИ от Хаттаба ибн Басаева (какая разница). Оттеснили на время. И лейтенант им вплотную занялся:
 «Так, гражданин Басаев ибн Хаттаб. Паспорт – липовый. Год выдачи не просматривается. Сейчас я вызову опергруппу и вы проедете с ними для выяснения личности. Сдается мне, вы теракт готовили»
 А что? Имеет право. Обстановка на юге сложная. Мало ли кто перед тобой – Басаев или Хаттаб. Оба, кстати, в розыске.
 Тут у велосипедиста и жопа перестала болеть.
 «Э, началник, какой год? Паспорт чистый. Зачем опера, договоримся и я дальше ехал, да?» И ловко так в паспорт губернаторские двести баксов всунул. Лейтенант Кириенко ещё немного полистал паспорт, деньги незаметно перекочевали в его карман.
 «Продолжайте движение, товарищ Басаев. И поосторожнее, техника все таки, хоть и велосипед. И паспорт выправите. Желтые СМИ бросились к Хаттабу, но он так закрутил педалями, что они быстро отстали.
 Тогда они к лейтенанту и давай претензии высказывать(он-то и был тем самым информатором)
 «Лейтенант, мы тебе четыреста баксов заплатили. А где жареные факты?»
 «А я вам их обещал? Я вам сообщил где и когда будет проезжать губернатор
 На свою виллу? Сообщил! Все по честному. А жареное вы уж сами приготовьте, не новички чай» и расплылся в обезоруживающей улыбке.
 «Но скажи хоть, кто эта особа с Пугачевым?» Силуэт Канделаки проглядывал сквозь тонировку.
 «Жена!», отрезал Кириенко, влез в «десятку и дал команду трогаться.
 Так лейтенант из воздуха сделал (заработал) шестьсот долларов. А что тут скажешь? Демократия!
 «Куплю любовнице сапоги», подумал он, как Леня Голубков в известной рекламе, сопровождая губернатора на Виллу Любви.
 Лейтенант, кстати, тоже ехал с любовницей. Только она не высовывалась.
 Еще бы, пообщайся с органами с её.
 А террорист Хаттаб (это был он) ехал и думал: «Уфф, еле отделался. Шайтан этот Басаев, плохой документ дал, надо обратно пятьсот баксов забрать.
 Чуть дело не сорвалось»
 Какое дело? Это уже совсем другая история.

Горная речка кипит
 В ложе из валунов,
 На берегу стоит
 Бульдозерист Трунов

 Утром сказал бугОр:
 «Бульдозерист Трунов,
 Мимо направь мне створ
 Ложа из валунов.

 Влево поток смести
 Метров на пятьдесят,
 Чтобы могли зайти
 Пять буровых бригад!»

 Вот и стоит Трунов,
 Думает, как начать,
 Жалко из валунов
 Русло ему засыпать.

 Речка на них веселА,
 Он даже слышит смех,
 Только дороги стрела
 Будет здесь, как на грех.

 Выше уже отжат
 Речки весёлый грай,
 Там установки стоят,
 Бурят колодцы для свай.

 Грязи там до колен,
 Галечника бурты,
 Взята вся Мзымта в плен
 И не до красоты.

 Если бы не нужда –
 Надо детей кормить,
 Хрена Трунов тогда
 Речку бы стал губить.

 Бульдозерист Трунов
 Так постоял часок,
 В ложе из валунов
 Стал засыпать поток.

 Мощь у Комацу, вес,
 Ну валуны дробить,
 Вырублен ранее лес,
 Речке смещённой быть!

«Ты позвони и что-нибудь скажи,
 Ты что-нибудь скажи и я услышу»
 Идут по восходящеё виражи
 Влюбленности… Её исход я вижу.

 А было так – дурачилась весна
 В твоих глазах, как в голубых озёрах,
 И нам с тобою было не до сна
 В ночах и днях безумных и весёлых.

 И я тонул в тебе всем естеством,
 Барахтался, но выплыть не пытался.
 Луну сменяло солнце за окном,
 Не прерывая нашего романса.

 Со мной ли то случилось? Может сон?
 Ко мне ли прикоснулось это счастье,
 Когда с любимой дышишь в унисон,
 Переполняясь нежностью и страстью?

 «Ты позвони и что-нибудь скажи,
 Ты позвони и я сорвусь, как в бездну»
 Любовь, как огонёк свечи дрожит,
 Любовь, вот-вот готовая исчезнуть…

Один мужик упал в канализационный колодец. Крышка была сдвинута на три четверти. Может унести хотели злодеи во вторчермет, да спугнул кто - бог весть. Ну упал и упал. Мало ли... У меня друг в такой же колодец на Лендкрузере упал на скорости 150 км.час. Теперь картинки раскрашивает у Кащенко. Но дело не в этом.
 Упал мужик и его понесло. Поток мощный и вонючий, а жить как-то надо. Нос мужик зажимать не стал - пустое, ртом дышит и вроде ничего. Главное руками вовремя какашки раздвигать.
 А так жить можно.
 Свет с конце тоннеля тоже не видел. Он же не умер. Правда сверху свет часто мелькал - видать тоже колодцы на три четверти открыты были. Но никто сверху не падал - ни мужики,
 ни "крузаки". Жаль, гуртом бы веселее в потоке...
 Вот так его и несло, то по прямой, то по загогулине. Свод то ниже, то выше, а то совсем со скрипом протискивался. Но все время - вперед, к цели. К какой, этого мужик не осознавал. Главное уяснил - есть начало потока, значит есть и конец. Правда, где он упал - в начале или в середине, определить не смог. Ориантирование на местности с детства у него хромало. Одна мысль спасала и поддерживала - земля круглая. Это он еще со школы знал.
 Значит, не зря учился, пригодилось, думал мужик. Да там, в дерьме и думать-то не о чем было.
 Однако, еще мысль мелькала - если у нас цивилизация такая зловонная зачем она? Но этот глобальный философский вопрос он осилить так и не успел. Вынес его таки поток фекалий в какой-то залив, наполовину коричневый от дерьма. А за полоской прехода в чистую воду - шхуна со звездно полосатым флагом. Мама родная, это что же, я границу нарушил?
 Со шхуны мужика заметили и подняли на борт, хоть и носы воротили. Он тут же попросил политического убежища - "Не могу, мол, в дерьме, хочу свободы от фекалий"
 А у американцев на слово свобода( и демократия - это они сами додумали за мужика) позитивный рефлекс. Даже про вонь забыли, бросились обнимать и все такое.
 Живет теперь в Сан Франциско. Путешествие свое увековечил. Вырыл во дворе дома колодец, выписал из Российского Вточермета чугунную крышку, поставил на колодец, да так, чтобы на три четверти сдвинут была и каждый год, помолившись, сигает туда. Ностальгия...
 Правда, выхода из колодца не предусмотрел, функциональность ему ни к чему, дерьма нахлебался в свое время.. Так и живет... Оказывается, к звездам еще один путь имеется. Альтернативный, как сейчас принято выражаться. Может попробовать?,,,

Мы вновь идею ищем,
 Кричим до хрипоты,
 Друг дружку носом тычем
 В идейные черты,

 И ни одной минуты
 На общий передых...
 Идея русской Смуты
 Живее всех живых!

Человеческих джунглей высотный бетон…
Я среди этих серых коробок рождён,
С детства смесью из воздуха с гарью дышу
Под глухой  городской несмолкаемый шум.

С неба льёт серый дождь, липкий, как блеманже,
Нестерпимая ложь, словно грязь по  душе,
И колодцы, колодцы, колодцы дворов,
Как растительный слой разномастных воров.

Я ходил по дворам - тупикам, проходным,
Спал  в подвалах с бомжами, испитыми  в дым,
Проституток дешёвых прокуренный глас
Волновал мой инстинкт… Но хватило на раз.

Я искал вдохновение на чердаках,
Их места застолбил уже жизненный крах.
Что там можно найти среди мрачных фигур?
Реализм? Но его вытесняет гламур.

Цифровая расцветка эскортовых шлюх –
Это вам не реальность подвальных марух,
И от бездны  помоечно-свальных кругов
Я пришёл к лакировке гламурных стихов…