[2]

2

Прошел год, городишко с каждым днем рос, уже нисколько не напоминая себя прошлого. Прибывало всё больше людей, новых изобретений, просто диковинок. Уже спустя пару месяцев мальчики перестали удивляться железным кораблям и телегам, что приезжие звали автомобилями. Теперь же, их сложно было удивить хоть чем-то.
Порт расширили. Артур, с притоком новых книг, стал дежурить в библиотеке и совсем пропадать в своём уголке дома, лишь изредка выбегая поесть и поспать. Рэй не вспомнил бы, когда они последний раз разговаривали, но не думал об этом. Они с Ленни всегда могли найти развлечение в бурлящем городе.
Староста превратился в мэра. Все старожилы деревни смеялись, какой он стал важный, но ему не было дела. Он, вместе с порученным городом, совсем свихнулся на работе, постоянно что-то планировал и принимал посетителей, засиживаясь допоздна.
Ленни и Рэй развалились на уклоне берега реки, окунув ноги в воду. Теперь железные корабли приезжали трижды за день. Именно этого мальчишки и дожидались ― капитаны разрешали помочь с разгрузкой и платили за это монетку, что тут же тратилась на мороженное ― невиданная вещь ― в магазинчике на углу Старой и Новой улиц.
― Папа говорит, скоро откроют школу и тогда у него появится работа. ― вдруг сказал Ленни.
― Что такое школа? ― повернулся к нему Рэй.
― Ну, ― протянул Ленни, ― вроде, это место, где детей учат книгам, пока они не станут взрослыми.
― Как? ― Рэй вскочил, ― Только учат? Даже гулять нельзя?
― Не знаю. ― Ленни лёжа пожал плечами, ― Ты же говорил, у тебя папа все время книги учит? Мой ― тоже. Так что, наверное, да.
Он говорил это безразличным голосом, глядя на воду.
― А её точно откроют? ― спросил Рэй, взволнованный не на шутку, ― Я не хочу учить книги, как папа. С ними он совсем не ест мороженое.
― Смотри!
Из-за поворота реки выглянул корабль. Мальчики вскочили, наспех обулись и ринулись к причалу, прямиком через оживленный рынок, начисто забыв, о чем только что говорили. Юркая мимо торговцев и покупателей, перепрыгивая корзины овощей, они бежали, среди криков, половина которых предназначалась им, вдыхая запахи специй, фруктов, горячего пота с дохлым парфюмом, чтобы успеть первее остальных мальчишек.
У причала стоял галдеж целой оравы детворы, но каждый раз всем хватало работы. Судно подошло ближе, трап опустился на дерево причала, матросы спрыгнули привязывать корабль, а мальчики кинулись наверх, помогать с товарами. Капитаны запрещали носить слишком тяжелые грузы, так что ребята таскали только мотки веревок, круги сыра или вязанки меха, скидывая их прямо в порту, у рынка, куда сразу налетела толпа, и где сразу закипела торговля.
Справившись с разгрузкой, мальчики подбежали к капитану, и, получив по монетке с дружеским хлопком по плечу, рванули к трапу, чуть не сбив с ног Артура.
― Эй, черт вас! ― крикнул он, не успев разглядеть их.
― Папа!
― Рэй, Ленни-младший! Вы тут зачем?
― Помогали просто.
Артур пару секунд смотрел на мальчиков, а затем улыбнулся и потрепал Рэя по волосам.
― Ну ладно, бегите. Только будь к ужину.
― Хорошо! ― крикнул Рэй.
Он рванул в гудящую перед кораблем толпу. Ленни постоял еще секунду, глядя на Артура, и побежал вслед за другом.
Артур провожал глазами Ленни, прикусив губу, пока окончательно не потерял в цветастой толпе. Отвернувшись, он помотал головой и поднялся на палубу корабля. Капитан орал на подчиненных так гнусно, что Артур скривился, силясь забыть, что недавно тут были дети.
― Здравствуйте. ― крикнул он в спину капитану.
Капитан, немолодой моряк с иссушенным лицом и золотым кольцом в ухе, повернулся к нему.
― Внизу мой помощник, покупки через него, матросы не нужны…
― Нет-нет. ― прервал его Артур, ― Я хотел узнать, можете ли вы взять пассажиров на обратный путь, в столицу?
― Могу, отчего нет? ― капитан пригладил бороду, ― Только не бесплатно. Да и, скажу я вам, ― продолжал он, ― если думаете, что привыкли к суматохе, вы её и не видели. Жуть что там творится.
― О, не беспокойтесь, меня обо всем предупредили ― я еду по приглашению.
― А, ― протянул капитан, ― вон оно как. Небось, видный человек? Хотя один черт поберегли бы себя. Там что ни день ― новая странная вещь. Новая машина или машина, заставляющая работать новые машины. Хоть этот корабль. Да его каждую стоянку крутят-вертят, что-то меняют. Сил моих нет.
Артур слушал, решив позволить капитану выговориться.
― Ну ладно, ― сказал моряк, не дождавшись реакции, ― мы уходим прямо сейчас. Через неделю, в это же время, готовы?
Артур согласился, они обменялись именами и рукопожатиями. Артур не умел торговаться, но его устроила бы любая цена. Пожав руки снова, они разошлись. Капитан вернулся к своим матросам, Артур направился домой.
Около недели назад пришло письмо от одной из академий столицы, с ответом на исследование Артура. Они приглашали его с семьей, предлагая Артуру работу и жилье. Артур благодарил Бога за эту возможность, не сомневаясь, что они поедут, пусть никого еще не спрашивал.
Дома, за ужином, он открыл свой план. Рэй устроил истерику, отказываясь поступать в школу, которую ему расхваливал Артур, Джанет лишь молча смотрела в тарелку, а старик вообще отказался уезжать.
Внук выбежал из дома, в котором сын с отцом еще долго ругались. Пару минут спустя, Артур, бросив, что не может не ухватиться за шанс и пусть отец сам за себя решает, ушел работать, захлопнув за собой дверь.
Оставшись вдвоем, Джанет со стариком долго молчали, а потом стали делиться воспоминаниями о жизни в деревне. Казалось, только они понимали друг друга.
Рэй не убежал далеко ― он сидел на крыльце всё время и слушал крики внутри. У него не укладывалось в голове, почему нужно куда-то уезжать.
Дом за ним давно затих, когда дверь дома напротив открылась. На улицу выскочил улыбающийся Ленни. Заприметив Рэя, он перебежал оживленную улицу, юркнув перед автомобилем и телегой, под озлобленные крики шофера и кучера, и подсел к Рэю.
― Эй! ― крикнул Ленни, хлопнув Рэя по плечу, ― Я рассказал папе про порт и мороженое, а он строго-настрого запретил мне работать, но пообещал сам давать по монетке в день, так что, смотри!
Как настоящую святыню, Ленни вытащил из кармана медную грошовую монету.
― Как насчёт половинки мороженого? Я угощаю! ― голосом богача, подслушанным на рынке, бросил Ленни и улыбнулся держа руку на плече друга.
― Я не хочу. Я дома поел.
Радость Ленни будто пробкой заткнули. Он потряс плечо Рэя.
― Это же мороженое! Что стряслось?
Помолчав пару секунд, Рэй повернулся к нему и сказал:
― Папа хочет отдать меня в школу!
Ленни приподнял бровь.
― Это же не скоро, её ещё не построили, чего сейчас горевать? Меня папа тоже отдаст. ― с выдохом проговорил Ленни.
― Не здесь ― в столице! Я не хочу в школу! ― крикнул Рэй и упал лицом на руки.
Ленни хмыкнул.
― Так ты уезжаешь?
Рэй не реагировал. Ленни сидел рядом, держа на плече друга застывшую руку.
― А когда? ― снова спросил он.
― Через неделю. ― донесся до него приглушенный голос Рэя.
Ленни помолчал с минуту. Резко мотнув головой, он натянул на лицо улыбку и снова потряс плечо Рэя.
― Тогда не кисни, можно много всего успеть! Поиграть в прятки, покидать камнями в машины, побегать по рынку, по крышам полазить, целую гору мороженого съесть. Пойдем прямо сейчас!
Ленни вскочил и протянул руку, сняв её с плеча; улыбка на лице переросла в настоящую; он ждал. Рэй поднял тяжелую голову.
― Ты дурак? Меня в школу забирают ― мне теперь никакого мороженого.
Он говорил медленно, как закончил ― захныкал. Поднявшись без помощи Ленни, он забежал домой, и разрыдался на кровати, еле успев унести слезы от друга. Ленни так и стоял минуту с протянутой рукой, глядя сначала вслед Рэю, а затем ― на руку. Достав из кармана монетку, он долго крутил её в пальцах.
Спустя неделю сборов, Артур увез семью из городка. Все это время Рэй провел дома, на кровати. Артур решил игнорировать сына, мама с дедушкой напрасно пытались его успокоить. Рэй оплакивал свою потерянную, как он думал, беззаботность, пусть не умел назвать её.
Ленни бродил по городку один. Пару раз он стучался к Рэю, но Артур не пускал его, только недовольно осматривал и отвечал, что Рэй наказан. Джанет безуспешно спорила с мужем. Она пыталась убедить его, что Рэю нужно попрощаться с другом, но Артур не слышал её ― он уже жил в грядущей жизни, где оба Ленни, старший с младшим, ― просто его с сыном воспоминания.
В день отбытия, впервые за последние восемь лет, Артур постучал в дверь дома напротив. Джанет с крыльца видела, как он вошел и почти сразу выскочил, весь сияющий. Он ворвался домой и объявил счастливую новость ― им пора. Вот только, он забыл, что радость одного не значит радость всех вокруг. Рэй вырывался, весь в горячке от долгой истерики. Пришлось силой тащить его в порт, через слёзы и крики. Дедушка пошел проводить их ― он решил остаться. Джанет завидовала ему.
Артур затащил выбившегося из сил Рэя на палубу и отправил в каюту. Не сказав ни слова дедушке, даже не взглянув на него, Рэй убежал вниз. Матросы помогли перенести на корабль вещи. Дедушка обнял сына с невесткой, и корабль уплыл.
Рэй лежал в каюте без сил. Корабль отчалил и направился вниз по реке, к столице. С причала его провожали глаза дедушки. С лавочки на опушке ― глаза Ленни.

3

[/b]
Время понеслось невероятно быстро. Только Рэй уехал, Ленни захлестнула волна жизни, из-под которой он уже не смог выплыть. Вскоре построили школу, он поступил в неё, по вечерам ― подрабатывал, где получится. Город рос с растущей же жадностью.  К выпуску Ленни из школы, в нем уже нельзя было узнать ту деревушку, с которой все начиналось. Кладбище ширилось каждый день, уже не единственное. Дома и улицы обновили в камне, через реку перекинули мост, застроили другой берег. Только лавочку на опушке почему-то обошли стороной.
Ленни часто сидел наверху, глядя на пальцы вечерами, после работы. Он любил это место, но город за ним не следил, потому Ленни сам чинил лавочку. Иногда, он мечтал, что снова увидит Рэя, и они вместе посмотрят на закат. А до тех пор ― он должен был сохранить их место.
От Рэя не было новостей. Вскоре после отъезда, умер его дедушка, и дом снесли, так что одна лавочка напоминала о друге детства. Ленни не знал, где живет Рэй, не знал куда писать, но и не знал, что бы написал. И вот, однажды, Ленни вызвали на почту. Ему дали давно вскрытое письмо, что уже некоторое время кочевало из города в город. На нем были обратный адрес и имя.
“Привет, Ленни.
Школа оказалась не таким ужасным местом, как я думал. Но ты и сам знаешь, я слышал, дома её тоже построили. Папа устроился в университет, в котором теперь учусь и я. Часто скучаю по дому, столица его так и не заменила ― тут слишком людно и грязно.
Мечтаю вернуться в наш тихий городок, жаль что я его оставил. Сейчас работаю с папой над одной идеей ― астрономия с физикой.
А как ты? Прости, что не писал. Я понял, что не попрощался с тобой, только когда уехал, не знал, имею ли право. А теперь не знаю даже, там ли ты живешь, прочтешь ли вообще письмо. И так я еле нашел куда писать. Напиши мне ответ, если прочтешь, я буду ждать. Однажды, мы обязательно должны снова встретить закат на лавочке.
Через месяц думаю посетить деревушку. Буду искать тебя. Только не прячься, как умел в детстве.
Твой друг, Рэй.”
Дочитав, Ленни облегченно выдохнул. Он был рад, что с Рэем все хорошо, тот устроился, не пропал. Ленни сел за стол и начал писать ответ. Он просидел над ним час, уже опаздывал на свою смену, но не смог выдавить ни строчки, что сразу не зачеркнул бы. Ленни не знал, с чего начать, чем он хочет поделиться, и хочет ли вообще.
Ленни отправился на работу, твердо решив ответить позже. Но он так этого и не сделал ― его постоянно отвлекала жизнь. Он решил просто дождаться, когда Рэй приедет, но этого не случилось.
Однажды, Ленни почувствовал, что не хочет ничего отвечать, что теперь, полгода спустя, это лишнее. Целых полгода его точило чувство незавершенности, от постоянно рвался послать ответ. Но его останавливали слова папы: “Письмо Рэя ― взгляд назад, когда весь мир, сломя голову, несется вперед”. Ответ Ленни стал бы таким же.
Так что Ленни отложил бумагу и ручку. Он успокоился и забыл про Рэя, но все равно продолжал содержать лавочку, на которую спустя годы водил уже собственных детей.

[1]

1

Солнечный день. Укромное место под сенью деревьев. Ленни сидел, спрятавшись в кустах. Ветер, спускавшийся в лес с опушки, шумел листьями, закручивая в нагретом воздухе запахи черемухи, качая ветки укрытия мальчика и его длинные локоны. Свет гулял по его плечам.
Он сидел, как мог сидеть только ребенок: без движений, внимательно вглядываясь в пустой лес. Уже двадцать минут сидел, гордый собой. Ему было десять, на пару лет больше, чем другу, который его искал.
Спустя пару минут, из-за деревьев в дальнем конце тропинки вышел Рэй. Весь взмокший, красный от жары, он рыскал по округе. Сегодня Ленни придумал по-настоящему уникальное место. Мальчики все время сидели у этих кустов, болтали, бегали вокруг. Но ни разу в них не залезали.
В очередной раз Рэй обходил куст, даже не глядя на него, уже совсем запыхавшийся, с тоской на красном округлом лице. Увидев его выражение, Ленни не удержал смешок, успев только приглушить его ладонью.
Дернув головой на шум, Рэй вгляделся в плотные кусты перед собой. Среди веток едва заметно белела рубашка затаившего дыхание Ленни.
Рэй с разбегу нырнул в кусты, закрыв лицо руками, и влетел в живот не успевшему отреагировать Ленни, выбив из него весь смех. Рэй повис поверх веток куста.
― Я тебя нашел! ― крикнул он.
― Ты… ― начал Ленни, но воздух кончился, ― дурак. ― не сразу выдавил он из пустой груди, рухнув поверх Рэя.
Игра продолжалась. Двое мальчишек, актеров от природы, прикидывались убитыми, лежа друг на друге. Рэю надоело, он слез, развалившись на ветках рядом с Ленни. Тот перевернулся тоже. Они лежали и слушали ветер, глядя, как свет падает дождем, сквозь гуляющую на ветру листву.
Повернув голову, Рэй спросил:
― Как ты вечно находишь где прятаться?
Ленни пожал плечами.
― Не знаю. Просто думаю, где бы ты не стал искать.
Рэй сдвинул брови. Ленни распластался поудобнее, вытянув руки за голову. Его пальцы коснулись мягкой травы. Он смотрел на падающий дождь света, представляя себя моющимся в нем. Наморщив подбородок, он вдруг сказал:
― А что, если дождь бывает разный? Водяной заставляет намокнуть, а солнечный ― греет. Это тоже дождь, просто из чистого тепла.
Он не отрывал глаз от просвечивающего неба. Рэй смотрел на него, как и всегда в подобные моменты ― не находя что ответить. Тут, его мысли прервал крик.
― Эй, паразиты! ― донеслось до них.
Оба вскочили.
― Скоро ужин, пойдем!
На тропинке стоял невысокий сухой старичок с густыми бровями.
― Да! ― одновременно крикнули ребята.
Они подбежали к старику. Он поймал руку Рэя и потрепал того по волосам, вытряхивая из них мелкие веточки.
― Дедушка, ― начал Рэй, раскачивая руку, и глядя под ноги, ― а что есть будем?
― Как обычно, рыбу. Но кроме неё ― он ухмыльнулся в усы, выждав секунду, ― апельсины.
― Ого, ― протянул Ленни, ― откуда?
Рэй даже подпрыгнул. Он заторопился ― семенил впереди дедушки, почти срываясь на бег.
― Уф, не мальчик ― вол. Скоро уже, не тащи ты так.
Он усмехнулся, удерживая Рэя. Повернувшись к Ленни, старик ответил:
― Издалека привезли, на лодке железной. Я спросил старосту, говорит, в столице таких много.
― Железной? ― протянули оба мальчика, разинув рты от удивления.
Они застыли, будто резко что-то вспомнили. Хотя, на самом деле, начисто забыли даже про апельсины. Старик остановился тоже, глядя на ребят глубоко посаженными глазами, с пылающим в них мальчишеским интересом.
― Да, представляете, я сам стоял как вы, когда увидел.
― А можно нам тоже посмотреть? ― спросил Рэй.
― Если б оно от меня зависело. ― ответил старик, двинувшись вперёд, ― Но староста сказал, такие часто будут теперь приплывать.
Деревья вокруг редели, пни ― густели. Впереди лезла в холм их деревушка, за холмом возвышалась Гора Света ― бесконечно высокая и длинная каменная стена, занимающая полнеба. Широкая река вытекала слева из-за холма, касалась деревушки причалом и уходила дальше, в лес. В отдалении от жизни чернела оградка кладбища.
По тропинке из леса, они подошли к причалу. У него начиналась главная (единственная) дорога. В воздухе висели горячая пыль, прелый пот и зычные крики. Был поздний час, но на улице кипела работа. Одни незнакомцы сновали из порта с ящиками на плечах, другие ― грузили ящики на телегу; вдалеке, на окраине, закладывали новые дома; все кричали, бегали, как один, будто сама деревня ожила, а они лишь исполняли её волю.
― Эти сегодня приехали. ― объяснил старик, ― Говорят: “осваивать природные ресурсы”. ― спародировал он, ― Кто бы знал, что это значит.
Мальчики шли, озираясь. Уходя из дома днем, они не знали, что вечером домой уже не вернутся.
― Рэй, не зевай. Давай, прощайся.
Мальчики жили в домах напротив, и сейчас стояли между ними. Они обещались еще погулять вечером, и Ленни убежал первым.
Рэй с дедушкой зашли домой, их захлестнули запахи домашней кухни. Апельсины были поводом для праздника в этих краях. Джанет, мама Рэя, накрывала на стол. Её темные кучерявые волосы были собраны в разваливающийся хвост. Увидев вошедших, она отправила их умыться. Рэй с дедушкой пошли к тазику мимо открытой двери рабочей комнаты Артура, отца семейства. Он сидел за кипой бумаг, бубня что-то и отбивая ступней ритм.
Наконец, Джанет позвала к столу. Последним, как всегда, влетел Артур ― длинный, но порывистый.
― Ты просто чудо! ― плюхнувшись на лавку, он приобнял жену и чмокнул её в пухлую щеку, ― Никак в толк не возьму, ― обратился он к старику, ― как она наловчилась готовить эти апельсины? Мы же их хорошо если раз в год видим, скажи, пап?
Старик кивнул. Джанет отвернулась, залившись краской.
― Да просто режу, валяю в тимьяне и жарю. ― проронила она, ― Ничего сложного.
― Талант у тебя! ― ответил Артур, ― Иначе сырыми ели бы, морщились.
Тут Артур услышал странные звуки. Их источник, Рэй, уплетал кашу, вприкуску с апельсинами, не заботясь о пережевывании. Глядя на него, Артур улыбнулся, ткнув Джанет.
― Смотри, мать, наш Рэй переплюнул отца. С девушками проблем не оберется потом. В смысле, куда бы от них спрятаться.
Артур наконец принялся за еду.
― Как твой день, сынок? ― спросил он спустя минуту.
Подняв голову, Рэй ответил с набитым ртом:
― Хорошо, пап. Мы с Ленни искупались и поймали лягушку, но отпустили. А потом в прятки играли я его еле нашел.
― Да? ― протянул Артур, глядя в тарелку.
― Да, а потом он говорил, как его папа.
Артур сохранил улыбку лишь на губах. Джанет зыркнула на посеревшего мужа.
― Ладно, хорошо. ― наконец сказал тот, ― А твой, папа? ― повернулся Артур к старику.
― Да нормально, ― ответил тот, прожевывая, ― разгружали весь день эти лодки. Ты бы видел, сколько там всего было ― трюмы бездонные. Не то, что наши лодчонки. На таких только рыбу и удить. ― откусив кусок хлеба, он продолжил, ― Помогал с размещением этим приезжим. Много их так, человек двадцать. Впору ещё деревню рядом строить.
― Даже две. ― ответил Артур, ― Вас-то десятеро было, нет?
Старик кивнул. Артур продолжил:
― Может, в столице нет работы, вот и едут?
― Навряд ли. Они не сами собой ― указ какой-то привезли, тот, что про “ископаемые”. Теперь с каждым кораблем, что ли, столько приплывать будет? ― он потер мохнатую бровь, ― Ну да ладно. А твоё это “исследование по астрологии” ― вновь спародировал он, ― оно как?
― Пап, по астрономии. ― пробурчал Артур, под тихий смех Джанет, ― Вот любишь ты сказануть, а ведь всегда такой серьезный. Ты даже разницы не знаешь, а все равно попадаешь как надо.
― Не знаю, чего ты бормочешь, но я серьезно. ― ответил старик, ― Что с “астрономией”?
― Хорошо всё. ― ответил Артур с выдохом, ― Завтра в библиотеке приехавшие книги посмотрю, может, что интересное будет.
― Опять библиотека. ― вздохнул старик, покачав головой, ― Ни дом построить, ни с сыном посидеть как надо. Джанет, бедняга, ― он посмотрел на неё, впервые оторвав глаза от еды, ― выбрала его себе на голову. Он же книжки свои больше тебя любит.
― Папа! ― воскликнул Артур.
Джанет посмеялась, прочитав во взгляде тестя улыбку.
― Я тоже книжки люблю, зря вы так. ― ответила она.
Старик спрятал легкую улыбку в удобных для этого усах и покачал головой. Услышав так много взрослых слов вместе, Рэй покраснел и выскочил из-за стола, не закончив свою тарелку, на бегу поблагодарив маму и обещав скоро вернуться.
Солнце готовилось к закату, но люди всё не унимались. Стояла усталая жара, неестественная без светлого неба. Рэй сидел на крыльце дома, глядя на снующих по дороге людей, проезжающие мимо телеги, везущие грузы из кучи, наспех накиданной в порту. Суматоха владела раньше тихой деревней.
Наконец, дверь дома напротив отворилась и на улицу выскочил Ленни. Ветер заиграл волнами его длинных волос, норовя залезть в нос, рот и глаза. Рэй вскочил и побежал к калитке плюющегося друга, чуть не влетев в незнакомца, непривычный к вечерней оживленности.
Солнце уже пролило на небо красный. Рэй с Ленни медленно прогулялись до конца улицы, но нашли его в непривычном месте ― её протоптали дальше, вдоль новых домов. Они, без стен и кровли, походили на скелеты. Вокруг домов ходили люди, по их рукам ― инструменты, с языка на язык ― истории, скрашивая труд. Казалось, они не умеют уставать.
Мальчики завернули за последний дом и пошли по высокой траве к своему излюбленному месту ― лавочке на окраине. Она стояла на самом высоком месте, на неожиданном бугорке холма. Со стороны реки под ней был резкий уклон. Она стояла чуть выше деревьев в лесу, открывая широкий вид на окрестности. Рядом с лавкой росли молодые деревца. Мальчики уселись и глядели на закат.
Вдалеке, прямо из горизонта, поднимались четыре горы. Люди прозвали их пальцами ― они были такими же длинными и узкими. Только большого не хватало. Солнце всегда садилось между указательным и средним. Ленни и Рэй каждый день забирались повыше, чтобы встретить закат и первое сияние горы.
― Мне папа рассказывал, что где-то есть край земли. ― вдруг нарушил тишину Рэй.
― Да сказки это всё, ― ответил Ленни, помолчав, ― раньше мне папа тоже такие рассказывал.
― Не сказки это! Папа вечно книжки читает ― он знает! Еще он говорил, что земля кончается резким обрывом, и если смотреть вниз ― можно увидеть звёзды, как ночью.
― Да точно сказки!
― Нет, это правда! Я верю! ― крикнул Рэй и отвернулся.
Он сидел, свернув губы трубочкой но не смог обижаться так долго, как изначально хотел.
 ― А что тебе папа рассказывал? Какие сказки? ― спросил Рэй, побежденный любопытством.
Ленни усмехнулся, натянув кожу на впалых щеках. Длинный, худой, он был противоположностью маленького щекастого Рэя. Вздохнув с закрытыми глазами, Ленни ответил:
― Да всякие. Говорил, что Гора Света ― голова великана. Что мы живем на его плече. Что он тянет руку, чтобы смахнуть нас. Всякое такое.
Рэй задумался. Он обернулся на Гору Света. Она была уже светлее закатного неба, вздымаясь гораздо выше облаков, просвечивая через них.
Благодаря ней, после заката темнело не сразу ― гора еще долго сияла в ночи. Она светила сверху, из-за облаков, и, постепенно, сияние уходило все выше, тускнело, пока не пропадало совсем.
И только тогда выглядывали звезды. И только тогда можно было полностью увидеть очертания горы, по огромному темному пятну на чистом звездном небе. А утром из-за неё вставало Солнце.
Рэй повернулся к Ленни.
― А он об этом пишет свою книгу?
― Не знаю.
Ленни пожал плечами.
Солнце медленно садилось между пальцами, пока совсем не ушло за горизонт. Мальчики сидели, глядя на гаснущий горизонт.
Красный ещё не успел поблекнуть, когда сияние горы стало ярче него. Мальчики пересели лицом к ней. Мягкий свет от горы освещал верхушки деревьев в лесу, наполнял реку серебром, повисал в воздухе, делал траву луга металлической, окутывал дымкой кресты кладбища. Ленни остановил взгляд на одном из десятка.
Рэй зевнул, заразив и Ленни. Оба сонные, они потащились домой по никак не пустевшей улице. По краям дороги были воткнуты столбы со странными лампами ― в них не горел огонь, но свет ― был. Мальчики, пусть усталые, долго изучали обновку. Они решили, внутри лежит обломок Горы Света ― лампа сияла серебром.
Вдруг, на них прикрикнул какой-то рабочий. Мальчики подпрыгнули от неожиданности, непривычные к грубости незнакомцев. Только тогда они разошлись наконец по домам, до краев наполненные впечатлениями.

Сегодня я, наконец, покажу Лизе музей своего детства. Мы зашли в закрытый дворик корпусов со стороны оживленной дороги. Слева был дом, в котором я вырос, справа ― детская площадка, вся в иссушенных маем лужах. Вид девушки здесь вызывал диссонанс: она выглядела, как инородный объект взрослой жизни в мире детства, как настоящий молоток в игрушечном наборе строителя.
В воздухе стоял запах нагретой земли, витало ощущение брошенности. Некогда оживленный квартал Петербурга выглядел, как город из вестерна: пыль, яркое солнце и пустота, запечатывающая все цвета. Она приглушала зелень деревьев, травы вокруг детской площадки, даже грибка над песочницей. Казалось, его покрасили только вчера ― он выглядел совсем новым, как десять лет назад. Но именно казалось, что-то было не так.
― Смотри, Лиза, почему вокруг так... ― я покрутил кистью, пытаясь подобрать слово, ― Так тускло. Сейчас же день, а двор выглядит, будто на него сепию наложили.
Лиза осматривалась несколько секунд, удивленно сдвинув брови. Пожав плечами, она равнодушно заметила:
― Ничего особенного, улица, как улица.
― Да ты посмотри внимательнее! ― не уставал я.
Она повернула ко мне обеспокоенное лицо.
― Не пугай ты так, ― она обхватила мою шею,  ― мы только пришли. А вообще, дети ведь видят мир ярче. Может, у тебя меланхолия? Как раз в фильмах и играх ее показывают, накладывая сепию. ― предложила она со скромной ухмылкой.
Я смерил её скептическим взглядом и демонстративно неторопливо отодвинул от себя.
― Тоже мне, знаток поп-культуры. ― сказал я, подставляя ей локоть.
Она хихикнула и схватилась за меня. Мы продолжили идти вдоль дома моего детства. Давно я не был тут, в последний раз ― лет десять назад. И столько же мне тогда было.
Хотелось передать ей свой квартал, каким я его помнил. Действительно, показать детским видением. Но как это сделать, когда Лиза видит совсем не так, а я ― только различаю контраст между кварталом сейчас и в памяти? Мои мысли прервал первый экспонат, выглянувший из-за угла дома.
― О, видишь? Это наш теплоэлектроцентраль! ― я с гордым видом, будто возвел сам, указал ей на трубу, метрах в ста от нас, ― Он прямо через дорогу, за забором.
― Ого, так близко! ― Лиза остановилась и несколько секунд ползла глазами вверх по трубе.
Она устремлялась высоко, похожая на колонну для целого неба с такой близи, но ни в какое сравнение не шла с тем, какой я её помнил. Улыбка незаметно сползла с лица, я глазел на нее, как на что-то совсем новое, вернувшись к мысли, от которой был оторван.
― Точно, я видела её, когда мы подъезжали. ― я дернул головой, вырванный из задумчивости, ― Чего сразу не сказал?
― А, ну… Ну, не знаю, может, потому, что сам помню её именно с этого ракурса? ― мы всё разглядывали трубу, когда я продолжил, ― Подойдем поближе? ― шагнув вперед, я поманил её за собой.
― Кстати, ― она подбежала ко мне и вцепилась в руку, ― а ты когда нибудь пробирался на территорию? Вы, мальчики, любите такое! ― в её глазах прямо полыхал интерес.
― Ну, ― протянул я, отвернув голову, будто обжегся, ― вообще-то нет.
― Блин, ― погасла она, ― а почему? Это же так интересно!
Мы зашли за дом, нам открылся вид на забор, на другой стороне узкой улицы, метрах в двадцати.
― Я не знаю, в голову не приходило. ― я пожал плечами, изучая каменный забор, ― Мне вообще мама до десяти лет запрещала уходить из квартала, думала, не смогу сам перейти улицу по зебре. А ТЭЦ-то через дорогу.
Она застыла, не моргая. Я смотрел на неё, не зная чего ожидать. Неожиданно, она разошлась заразительным звонким смехом, окутавшим весь двор, отчего даже день стал ярче. Я стоял в бессильном возмущении, но ничего не мог поделать ― только улыбнулся сам.
Наконец, утерев выступившие от смеха слезы, еще сбиваясь на одышку и запинаясь, она ответила:
― Прости-прости, просто это так мило, про маму. Ты же у меня такой брутальный. ― я усмехнулся, она чуть отдышалась, ― Тем более, тут такая дорога опасная, целый Невский проспект!
Она чмокнула меня в щеку.
― Чудак ты.
Я повернулся к ней. Солнце играло на уголках мокрых глаз, вырисовывая веселые морщинки вокруг них, проходило насквозь её русое каре, оставляя часть сияния внутри волос. Я и правда чудак, что обижался на эту ехидную лампочку. Я посмеялся и чмокнул её в ответ. В голове снова прозвучал её вопрос. Мне было нечего ответить.
Я посмотрел на заколоченные изнутри окна второго этажа, на дерево под моей комнатой, на водосточную трубу у кухни, по которой я вечно устраивал побеги с домашних наказаний. Теперь это были просто окна, просто дерево и просто труба. Как и та, побольше, за спиной. Я отвернулся и побрёл вглубь корпусов, прочь от этого трупа.
С каждым шагом квартал всё больше походил на город-призрак. Идти было жутковато. Огромная тишина, густая тень от домов и горячий затхлый воздух. Дома штампованные: пятиэтажки, умирающего желтого цвета с заколоченными окнами. Только кое-где, на уровне первого этажа, зияли темные проемы. Не хотелось думать, кто и зачем оставил их после себя. Похоже, так выглядело бы кладбище, перевернутое вверх дном.
Одному было невыносимо. Такое бывает, когда идешь ночью и вдруг слышишь пьяные крики за спиной ― настороженность и безоружность.
Мы шагали, озираясь, крепко вцепившись друг в друга, когда из-за дома показался следующий экспонат. Я будто набрел на кулер в пустыне ― первое облегчение накрыло изумлением, ведь я не сразу его узнал.
― Смотри! ― протянул я, громко даже для себя, и указал на него рукой.
Не ослабляя хватку, она метнула взгляд в ту сторону.
― Еще один жуткий дом. ― шепнула она.
Я закатил глаза и фыркнул.
― Но-но-но, это ― Разлом! ― я смотрел на него с трепетом, ― Зацени какой прикольный!
Я ускорил шаг. Она перепуганно засеменила вслед, не отпуская мою руку.
Обвалившееся желтое кирпичное здание напоминало “Наполеон”. Разлом уже выглядел так, когда родители сюда только переехали, лет тридцать назад. Никто не знал точно, чем он был, школой, больницей или детским садом. Здание было огорожено металлическим забором, каким окружают стройки ― единственная огороженная заброшка из десятков кругом ― и вот его мы постоянно перелазили. Теперь Разлом терялся, издали похожий на любой другой дом. Не будь забора, я бы прошел мимо.
― В детстве мы постоянно забирались туда. Идём!
Я вырвал руку и подбежал на десяток метров, за удобным ракурсом. Лиза взвизгнула и погналась за мной. Когда настигла ― вцепилась в меня насмерть. Не обращая на это внимания, я продолжал:
― Видишь, в окнах ― небо. Внутри всё провалилось, но стены стоят.
― Да, вижу. ― едва прошептала она.
Я смерил её торжествующим взглядом:
― По краям ― лестницы!
Она посмотрела на меня, но никак не отреагировала. Ну ладно, что взять с девчонок, они никогда с нами не ходили. Я продолжил:
― Мы с ребятами со двора очень любили подниматься наверх по лестницам, сидеть в окнах или на балках, иногда пить пиво.
Она чуть улыбнулась. Я знал, что это её взбодрит, как раз к месту.
― Я же рассказывал тебе, когда был ближе всего к смерти?
Она совсем притихла, посильнее сжав мою руку. Видимо, зря я так сразу, но пусть. Я продолжил.
― На самом верху нет крыши ― только кромки стен толщиной в два кирпича и козырьки над лестничными пролетами с обеих сторон. Причём, стены настолько обветшали, что ребята постарше садились прямо на них и вручную разбирали кладку. Представь, брали кирпичи прямо со стены и кидали вниз.
Рука уже болела. Я посмотрел на Лизу и улыбнулся.
― Однажды, мы сидели на козырьке с одной стороны и захотели на другую. А ведь это целая вечность: пока спустишься, пока пройдешь внизу, пока поднимешься. Так что мы решили пройти сверху.
Высвободив руку, я приобнял Лизу, глядя наверх Разлома.
― Мне было лет десять. Никогда больше я не видел так ярко. Разваливающаяся кладка под ногами, толщиной едва ли в две ступни. Я должен идти, но не знаю сколько. Взгляд точно под ноги, на кирпич. За ним, на пять этажей ниже ― земля. Она сливается в сплошной поток, будто я несусь на гоночной машине. А в голове ― простое понимание, не облеченное в слова, но с ощущением, как от фразы “я могу умереть”.
Я взял передышку, проследив глазами свой путь по острой кромке стены.
― Забавно, ― продолжил я, ― не было лишних мыслей. Никаких мам, пап. Был страх, настолько сильный, что не сковывал, а подгонял. Был я на полоске двух кирпичей. И был мир вокруг полоски, где мое появление означало бы смерть. ― я помолчал, вспоминая это ощущение с прикрытыми глазами, ― Не помню, что было, когда я дошел до конца, меня будто отключило. ― я открыл глаза и посмотрел на Лизу, ― Как-то так.
Она дрожала, зарывшись носом мне в плечо, всхлипывала. Я с улыбкой потерся о её волосы.
― Ну ты чего переживаешь, это же просто история. Я только рад, что у меня такая есть. Кстати,― я отпрянул, держа её на вытянутых руках, ― не хочешь туда забраться?
― Ты совсем дурак? ― она высвободилась и стукнула меня по груди, ― Конечно, нет!
― Правда не пойдешь?
Мне не верилось в её отказ, пусть его стоило ожидать с такой бурной реакцией. Только вот её я и не ожидал.
― Погоди, ― она не двигалась, глядя на меня огромными глазами, ― я думала, ты пошутил.
― Конечно нет, зачем бы иначе рассказывал?
― Никуда ты не пойдешь! ― она вцепилась в меня так, будто думала, что первый же шаг меня убьет.
― Ну ладно тебе, можешь побыть здесь, если хочешь, но я должен снова это почувствовать.
― Что “это”? Зачем должен? ― тихо всхлипнула она.
― Это сильное переживание, но я забываю его... Я хочу снова увидеть мир в красках... Проверить себя нынешнего, прочувствовать себя прошлого.
Я отвечал с паузами, на ходу отвечая и самому себе.
― Это слишком!
― Но почему? ― я понимал почему, но мне было тяжелее смириться, чем напирать.
― Потому что мне страшно. ― она ничуть не ослабила хватку.
― Я смог пройти однажды, чего ты боишься?
― Нет. ― повторяла она, прижимаясь ко мне.
Никакие слова не действовали, она их не слышала. Я так и не смог её убедить, даже просто погулять внизу. Я заковылял прочь, к арке в доме напротив Разлома, пытаясь вспомнить, почему обязал себя с ней считаться.
Мы шли по арке, когда Лиза потянула меня за руку.
― Давай поедем домой? ― сказала она, остановившись, ― Тут жутко, дома эти, пустота, ещё твоя история. Я больше не могу.
Я смотрел на неё, борясь с раздражением, но не подавал виду.
― Больше ничего страшного. Осталось всего одно место, за этой аркой.
Она мялась. Я отвернулся и пошел дальше, дернув её за руку. Мы вышли с другой стороны, такой солнечной, что я ощутил резь в глазах. Этот двор выглядел намного живее: по площадке бегала пара мальчишек, вдали прогуливалась женщина с розовой коляской, на скамейке беседовали бабушки.
Лиза остановилась. Кажется, её ободрил контраст с мертвой тишиной, из которой мы вышли. Я даже обернулся, чтобы убедиться, что у Разлома было иначе. Действительно, было, а теперь ― всё, как в детстве. Кроме сепии.
Прямо от арки, мимо детской площадки шла, пересекая весь двор, обрамленная оградкой дорожка. Мы прошли по ней, я сел на корточки спиной к площадке. За оградкой, с другой стороны, была узкая полоска земли.
Рядом друг с другом там росли четыре тополя, отчего вся трава была покрыта его семенами ― такими длинными мохнатыми хвостами. В самом центре, над ними выглядывал одуванчик, ещё детски-жёлтый.
― Вот почему я хотел побывать здесь весной. ― сказал я скорее себе, ― Это ― кладбище гусениц.
Она чуть наклонилась, рассматривая землю.
― Так мило. ― протянула она, ― Но это же не гусеницы.
Из-за дерева выпорхнула бабочка и села на одуванчик.
― Еще какие гусеницы. Вон и бабочка, только родилась.
― Ну что ты издеваешься? ― она присела рядом со мной и подняла одно из семечек, ― Это же семена тополя. И бабочки не рождаются из мертвых гусениц.
― Разве? ― я взял семечко и покрутил в руке, ― А я всегда думал, так выглядит шкурка гусеницы.
Она покосилась на меня, приподняв одну бровь.
― Шкурка? Гусеницы? ― отчеканила она, ― Ты как часто пил пиво вместо школы?
Пожав плечами, я бросил семечко и продолжил, подняв другое.
― Мы постоянно пытались понять, откуда гусеницы берутся, устраивали слежку, строили теории, почему именно здесь.
― Какие например?
― Например, что здесь муравьи приносят дары своим богам. Не удивляйся, ― махнул я рукой, ― тогда была популярна тема Древней Греции. Все обожали Геркулеса и Перси Джексона. Но была у нас любимая версия. Мы представляли, что здесь проходил вечный бой гусениц, а после их смерти, бабочки, души погибших солдат, разлетались, зазывая новых на битву.
― Но тогда вы видели бы сражение. ― бросила она, глянув на наручные часы.
― А мы и видели.
Мальчики бегали по всей округе, видимо, играли в догонялки. Я минуту следил за ними, удерживаясь от смехотворного порыва присоединиться. Тут, один из них рванул в нашу сторону. Подбежав совсем близко, он махнул через оградку, спугнув бабочку, и пересек кладбище гусениц, оказавшись на противоположной от меня и своего преследователя стороне. Второй мальчишка перепрыгнул тоже, но первый крикнул ему:
― Так нечестно! Во’да не может бегать по пушистой поляне!
Оба не обращали на нашу пару ни малейшего внимания.
― Но нас только двое, так тоже нечестно! ― ответил второй, но всё же остановился, ― Если ты в домике ― то все в домике. Значит, можно! ― закончил он и рванул к не успевшему опомниться другу.
Теплый ветерок шумел листьями. Я поднял голову, наблюдая за кружением бабочки среди переливающегося в такт кронам дождя света.
― Как он сказал, ― услышал я голос Лизы, ― пушистая поляна? Так по-детски звучит. Чего только разбегались?
― Хорошее название. ― ответил я, не отрывая глаз, ― А то, что бегают ― как иначе. Она ведь длинная. Мы тоже всегда через неё срезали, не огибать же.
Бабочка, сделав пару кругов, упорхнула из моего поля зрения, но я не повел глаза вслед за ней. Эти тополя всегда казались такими огромными, я помню.
Я следил за кружением белых парашютов, уносящих новые жизни с кладбища. Смотрел, и пытался понять, почему никогда не хотел попасть еще ближе к трубе, перелезть тот забор. Не хотел даже теперь.
“Такая ты взрослая” ― подумал я. Из пустоты двора прилетело эхо моей мысли.
Перешагнув через оградку, я сорвал брошенный лысый одуванчик. Её больше не было рядом, но она не исчезла и никогда не исчезнет. Я никогда от неё не спрячусь. Никогда не увижу битву гусениц, никогда не перелезу забор ТЭЦ’а и никогда не пополню музей новыми экспонатами. Бросив цветок гусеницам, я побрел прочь, растирая между пальцев желтые следы сока.
Спустя десятки лет на том месте построили жилой комплекс. Я туда переехал.

Красотка

Я проснулась от звонка телефона. Голова и без него ужасно раскалывалась после вчерашней вечеринки, а этот мерзкий перезвон бутылок, заменяющий айфонам рингтон, ритмично и стабильно причинял новую боль. Как бы я хотела, чтобы он был на беззвучном!
Сквозь зевоту, не до конца понимая происходящее, я потянулась рукой на звук, чтобы выключить его, но, описав рукой полукруг по кровати, не нащупала раздражитель. Я обреченно закрыла голову подушкой и завыла. Придется встать.
Сев на край кровати, я протерла глаза. Комната представляла собой жалкое зрелище. Сквозь занавески проникал приглушенный свет, падая на раскиданные повсюду вещи, отражаясь в стоящих на столе и полу бутылках, прилипая к темным пятнам на полу.
Тумбочка передо мной поражала особенно. Среди накиданых в кучу книжек, тюбиков косметики и одежды, был и телефон. Где-то был, понятно по вибрации, но спросонья, ещё плохо ориентируясь, я не сразу нашла его. Он оказался под лифчиком. И как только я его снимала, что так бросила? Странно.
Наконец, подняв телефон и перевернув его экраном к себе, я увидела номер звонившего. Он не был забит. Черт, и кто это такой?
― Да, алло?
Забывшись, я закончила фразу зевком. Незваный собеседник так живо расхохотался, что я даже остановилась от возмущения. Будит, молчит, хотя... Кого-то он мне напоминает. Я решила не сбрасывать, но добавила тону холода:
― Алло, кто это? ― произнесла я, как могла внушительно, собрав все силы и игнорируя самочувствие.
― Привет, Соня, ― этот голос, такой знакомый, ―  это Ди.
Я невидяще смотрела на стену перед собой и молчала. Одной рукой я напряженно сжимала телефон, а другой ― вцепилась в край тумбочки.  Мы месяца три не общались, я начала забывать о нем. И вдруг, теперь, он обо мне вспомнил. Хотя, узнаю его стиль, эффектность.
― Слушай, только не бросай трубку! ― резко вступил он, пустив в меня волну головной боли, ― Давай я сразу к сути. Ты сейчас дома?
― Да, а что?
― Обожаю твои вопросы! ―  ответил он и снова рассмеялся, ―  Выйди, пожалуйста, на балкон. ― не оставил он времени возмутиться своим смехом.
― Что? Зачем?
― А, вот, ― протянул он, ― надо так, веришь?
― Ну хорошо, только оденусь.
― Давай, жду тебя!
Звонок оборвался так же неожиданно, как начался. Ничего не понимаю, Ди же сам хотел расстаться. Если это шутка, и он напишет мне прыгнуть, я его возненавижу. Хотя в это не особо верится. Я кинула телефон на тумбочку. За время разговора головная боль немного ослабла, но лучше выпить таблетку. Осмотрев комнату и заприметив любимую оверсайз футболку, я надела её вместе с трусиками, которые нашла под кроватью.
Я подошла к окну, стараясь огибать пятна. Отодвинув занавески, я ослепла - утро было совсем безоблачным. Так что дверь на балкон я открывала наощупь. Меня окатило волной прохладного утреннего тепла. Прикрыв глаза от солнца, я вышла на улицу, вдыхая свежий, сладкий воздух, от которого сразу прояснилось в голове. Но тут, вперед всех чувств вырвался слух. Среди обычного шума утренней суеты, я услышала звуки гитары. Мелодия казалась знакомой.
― Я буду любить тебя вечно, красотка, ― едва расслышала я, как пропел знакомый голос.
Открыв глаза, я перегнулась через каменную стенку и увидела Ди. Такого же солнечного, каким его помнила. С высоты пятого этажа не было видно мелких черт, но его образ, теперь, как и прежде, заставлял меня улыбнуться. Его серенада, такая жизнерадостная, подходила настроением сегодняшнему утру.
― Ди, ты просто дурак! ― крикнула я ему, борясь с улыбкой, ―  Нельзя же так, люди спят!
Он прекратил играть и сделал вид, будто снимает несуществующую шляпу.
― Приношу свои глубочайшие извинения! ― он надел шляпу обратно и продолжил ту же мелодию, ―  Но для современного рыцаря, эффектность выше морали.
Он говорил это нараспев, как будто пел.
― Знакомые слова, в них весь ты!
― Да! И я горжусь этим! ― он не прекращал играть, ― Кстати, смотри, какая погодка классная, негоже пропускать. Не желаешь ли перевести нашу милую беседу в другое место? Может, ты ко мне или я к тебе?
Он акцентировал внимание на последнюю фразу игрой. Его голос был так мелодичен, что вместе с гитарой складывалось ощущение, будто он всё ещё поёт.
― Ну, давай я к тебе. Только, сам понимаешь, это надо умыться, ― я протянула вниз ладонь и стала загибать пальцы, ― потом в душ, позавтракать, накраситься, одеться.
Помахав ему кулаком, я продолжила:
― Так что давай, ― я взяла паузу, сделав вид что прикидываю, ― часика через два внизу, хорошо?
Он стоял, как мне показалось, сбитый с толку. Не в силах сдержать улыбку, я спрятала лицо за стенку балкона. Ну как тебе такое, остряк?
― Хорошо, конечно. ― почти сразу ответил он, ― Ровно через 2 часа, жду тебя внизу.
От неожиданности я посмотрела на него, уже не пытаясь прятаться и, улыбнувшись, ответила:
― Ну, давай.
Я вышла с балкона улыбчивая, но тут же, вспомнив, что времени мало, спотыкаясь в бардаке по пути через комнату и гостиную, побежала умываться. Открытые занавески пускали солнце, выделяющее каждую пылинку, что было даже отчасти красиво. Но всё равно, нужно было обязательно разгрести этот ужас. Спустя минуту телефон снова стал трезвонить, оторвав меня от дела, которое я и начать толком не успела. Да черт, я так ничего не сделаю. Заскочив в спальню, я схватила айфон и, не глядя, ответила на звонок, ринувшись обратно в ванную.
― Привет, это снова Ди. Слушай, а какой номер квартиры?
Я секунду размышляла, что ответить. Может назвать другую, чтобы выиграть время? А то от отражения в зеркале хочется плакать. Ай, ладно.
― Семидесятая.
Он усмехнулся:
― Прости, виноват. Я сейчас!
Не дослушав до конца, я сбрасываю и продолжаю умываться. Звонок в домофон спустя минуту. Жму на нем кнопку, не отвечая, и, заодно, открываю входную дверь. Думаю, можно ли еще что-то успеть, решаю, что нет. Стою на сквозняке, тянущем из подъезда и минуту слушаю как он поднимается. Вижу, как он с улыбкой приближается ко мне по пролету. Его правильные черты лица, светлый образ. Он снова в этих дверях, запыхавшийся от подъема, но все такой же сияющий.
Зайдя внутрь, он снял гитару с шеи и поставил у входа:
― Эй, привет! ― он вдруг рассмеялся, ― Погоди, в чем ты вообще? Выглядишь секси.
Взглянув в зеркало на стене, я увидела себя в огромной футболке и выглядывающих из-под неё трусиках. Черт, как я могла забыть одеться? Сбегаю, как только получится. Он начал разуваться, не отводя от меня наигранно пошлого взгляда.
― А мне так удобно, знаешь ли, естественно себя чувствую. Это ты в чём, что за джинсовый костюм? Вместе с гитарой брал, рокер?
― Ха-ха, конечно! ― протянул он с напускной улыбкой, ― Ты чего такая колючая?
― А ты чего будишь с утра пораньше? Предупредил бы что ли.
Сняв куртку, он повесил ее на крючок и повернулся, посмотрев на меня ехидным взглядом.
― Так эффектность, забыла?
Как мне не хватало этих глаз. Глаз, в вечной ухмылке, повторяющей улыбку губ, отчего на их уголках кожа шла мелкими расходящимися морщинками. Они были четкими, будто нарисованными шариковой ручкой и всегда цепляли мой взгляд.
― Ну да, да. ― опомнившись, ответила я, ― Чего стоишь, ты проходи. Кстати, костюм тебе подходит, особенно к глазам.
Пройдя по коридору, мы вышли в гостиную.
― С гитарой версия была, конечно, оригинальнее.
― Ну спасибо. ― я указала ему на диван, стараясь игнорировать бардак. ―  Будешь чай, кофе? Может яичницу хочешь?
― Спасибо, от кофе не откажусь, ― он удивленно взглянул на диван, и сел, молча отодвинув хлам, ― но я уже завтракал, не утруждайся.
Он поднял на меня вопросительный взгляд, но, игнорируя его, я кивнула и прошла мимо него на кухню. Раковина была вся закидана грязной посудой, стол весь залит, и бутылки, на нем и на полу. Отодвинув их ногой подальше, я открыла шкафчик ― аптечку, и, достав таблетку аспирина, выпила ее, параллельно поставив чайник.  Из гостиной донесся голос Ди.
― Что? Ты что-то сказал? ― спросила я, заглянув в дверной проём.
― Я говорю, тебя что, ограбили? ― он обвел рукой зал.
― Ах это... Да вчера просто вечеринка была. Все разъехались, а мне ―  разгребать.
― А, понимаю. ― с улыбкой протянул он.
― Вот. Так что, ничего такого. Погоди минутку, можешь пока телек посмотреть, если хочешь.
Указав ему на пульт на стойке от телевизора, я прошмыгнула мимо него, в спальню и наспех переоделась, успев вернуться на кухню до того, как закипел чайник. Насыпая в кружку третью ложку сахара, я вдруг услышала его голос прямо у себя за спиной:
― Эй, Соня.
Вздрогнув от неожиданности, я обернулась, встретив его теплый взгляд возмущением:
― Ты чего подкрадываешься...
― Я рад тебя видеть. ― прервал он меня.
Фраза звучала неожиданно, но тепло. Он обнял меня и сел тут же, на стол, прямо передо мной, уперев взгляд прямо мне в лицо. Щеки потеплели, поэтому я отвернулась.
― Вообще-то я тоже рада.
Я почувствовала, что он снова улыбнулся, даже стоя к нему спиной. Тянущее ожидание разгоняло все прочие мысли.
― Будешь печенье? ― нарушила я неловкое молчание.
― Давай.
Я достала с полки миску и протянула ему, не поворачиваясь, продолжая размешивать сахар в его кофе. Нежность была как раньше, когда мы еще встречались, но почему? Он бросил меня, я должна его ненавидеть! Эта мысль родила во мне холодную злость.
― Ну, что расскажешь? ― спросила я.
― О чем?
― Ну, не знаю, чем занимался?
― Да... Ничем новым.
― А, я просто подумала, было много дел, раз забыл номер квартиры. Спасибо хоть не адрес.
Я повернулась с чашкой в руке и протянула ему. В его взгляде читалось осуждение. Ну и ладно, это он ко мне домой пришел, а не я к нему. Потому буду говорить, как мне удобнее! А он пусть сидит и терпит! Я ждала, не меняя выражения лица. Наконец, он отвел взгляд на кофе и ответил:
― Спасибо. ― он взял кружку, ― Только, я не забывал ничего.
Мои брови взлетели вверх и застыли там. Я ожидала услышать оправдания или просто ничего не услышать, но это... Спустя пару секунд, выйдя из ступора, я спросила:
― В каком смысле? Зачем тогда звонил и спрашивал?
― Ну неожиданность, конечно, превыше всего, но ты же спала. Боялся увидеть тебя совсем не в форме. ― он помешивал кофе, наблюдая за воронкой, ― За психику свою боялся.
С самым невинным видом он отпил, переведя взгляд на меня. Едва успев вернуться в нормальное положение, брови повторили свой путь наверх. Я пялилась на него, прикидывая всю глубину его наглости, но в душе хотела смеяться.
― О, кофе супер! Вижу, помнишь сколько я люблю класть сахара, молодец!
Он легонько хлопнул меня по плечу и сделал еще глоток.
― Такой ты…
Я не нашла слово.
― Какой? Предусмотрительный?
Улыбка вновь вычертила мелкие штрихи морщинок.
― Такой же, как и всегда.
― Оу, ― протянул он, в момент изменившись в лице, ― а это плохо?
Он ожидающе смотрел на меня и нервно постукивал пальцами свободной руки по столу. Я так прониклась его переживанием, что улыбнулась. С легким сердцем, я ответила:
― Совсем нет, я скучала.
Мы молчали уже секунд десять, когда он неожиданно поставил кружку и встал, шагнув ближе ко мне.
― Соня, прости меня. Ты же знаешь зачем я здесь. ― он говорил быстро, перебивая сам себя, ― Давай попробуем еще раз? Может не сразу, может...
― Давай! ― вырвалось из меня вперед мыслей.
И я поцеловала его, так и не успев ни о чем подумать. Кровать, футболка ― на стул, джинсы ― через всю комнату, лифчик ― снова на тумбочку. Даже забыла, каково это.
С балкона, который я забыла закрыть, слышались детские крики и щебет птиц. Мы лежали голые и болтали. Я рассказывала о времени без него, он говорил, как жил без меня. Довольно насыщенно, кстати, даже чересчур.
― Вот. ― он взял паузу, ожидая моей реакции, но не дождался, ― Только тогда я понял, что неинтересно мне это. Только подумай, я бросил тебя ради свободы, но понял, насколько она скучная после первой же левой девчонки. Идиот.
― Так, а почему сразу не вернулся, зачем месяц ждал?
Он смотрел в потолок и молчал. Так продолжалось пару секунд.
― Затем же, зачем не предупредил что приеду, зачем звонил спрашивать номер квартиры. Мне было стыдно, я оттягивал момент. ― объясняя, он поднял руки к потолку, будто перебарывал неловкость, ― Я приезжал пару раз на этой неделе, но не решался позвонить.
― Было стыдно? А сейчас тебе не стыдно?
― Сейчас ты меня простила. Сегодня утром ― да, было стыдно, но я больше не мог ждать. Мне нужно было тебя увидеть.
Я запустила руку в его золотистые волосы, теперь так ненавистные. Расслабленно прикрыв глаза, он повернулся ко мне.
― А ты? Столько тусовок, ни с кем ничего не делала?
― Нет, ничего.
― Не хотелось?
― Ну да, зачем просто. Но и отношений новых не хотелось.
Он улыбнулся одними уголками губ, глядя на меня. Вдруг, мой телефон приглушенно завибрировал на матрасе. Поднявшись на локте, я взяла его, снова увидев на экране неизвестный номер. Я заблокировала телефон, откинувшись на спину ― ну его.
― Кто звонил?
― Не знаю, не хочу сейчас разговаривать.
Тут телефон завибрировал в руке, да что такое? На этот раз посыпались сообщения с того же номера.
«Привет, Соня, это Джейк. Клево вчера потусили, особенно потом, ночью. У меня твои ключи ― ты еще спала, когда все расходились. Давай я подъеду, передам. Скажи только, когда тебе удобно? Кстати, может, хочешь как-нибудь повторить? Я про ночной движ.»
Твою мать, Джейк? О чем он вообще, что за “движ”? Тут у меня в голове щелкнуло. И правда, почему я проснулась голая после вечеринки? Даже не заметила, с появлением Ди. А вообще...
― Соня, ничего не случилось? Выглядишь обеспокоенной.
― Нет, всё хорошо.
Я повернулась и чмокнула его в лоб. Взяв телефон в руку, я написала:
«Да, давай на неделе, в среду.»
― Я буду любить тебя вечно, красотка… ― пропел Ди, откинувшись на спину и глядя в потолок, ― Это, кстати, признание, к которому я пришел.
Я повернулась и положила свободную руку ему на грудь, ответив шёпотом:
― Это очень мило, Ди.
Он сжал мою ладонь и улыбнулся, прикрыв глаза. Телефон оповестил о новом сообщении. Отвернувшись, я прочитала:
«Это ответ на оба предложения?»
Помявшись пару секунд, я сжала ладонь Ди и отправила ответ:
«Да.»