…Чувство, пришедшее из ниоткуда, и никак не связанное со всем предыдущим, возникло, едва Власов шагнул в кухню.

Он не мог объяснить себе, откуда оно взялось, как называется, но оно – было, существовало, зарождённое в нём, тревожное, в мгновение сжавшее душу и делая ноги непослушными. Чувство смещённости, нереальности, «передёрнутости» происходящего.

Так бывает, когда входишь по колено в стоячую воду. Вот там, до воды, ноги твои. А под водой? Вроде бы – тоже твои… А может, всё-таки, нет?

Саня огляделся, прислушиваясь и пытаясь понять причину собственной потерянной настороженности. На первый взгляд, беглый, и ни на чём не застревающий, всё было нормально. И тут же понял.

…Печь выстужалась! Заслонка была отодвинута, но вместо яркого, смешливо играющего пламени, лежал пепел и ветер лениво, бесшумно перебирал его чешуйки.

– Олюшка! – позвал он тихо и вопросительно, с надеждой на самообман.

Никто не ответил. Он позвал громче, почти крича, стараясь справиться с возникшей вдруг паникой. И опять услышал вязкую, паническую тишину.

– Настя! Настёна! – Власов рванул дверь спальни, зовя дочку, и вдруг ощутил, что проваливается в ад.

Шкаф, когда-то поставленный у двери, загораживал обзор, но даже то, что он увидел, заставило сердце сначала провалиться вниз живота, а затем рвануть к горлу, яростно застучав в висках и мешая полноценно дышать...