Рассказова Инесса. Повесть «Мой незнакомый брат».

…Улетевшая птица, ее возвращения я ждала несколько лет, мне все казалось, что это бред, дурное наваждение, и она не могла просто так улететь – это конец истории. А что же было в начале?

В то время, когда меня еще не было на свете, а Герман уже родился и жил, он был мальчиком с огромными, озерными, нездешними глазами. Часами он мог сидеть в своей кроватке, разглядывая одного солдатика, и видел в этом солдатике то, что не дано было увидеть другим.

Во дворе, во время детской драки, – растрепанные ветром уши буденовки, деревянная сабля в ножнах на боку, шорты на лямках, серые гольфы на содранных, в пятнах зеленки коленках, – он всегда хлопал зазевавшегося противника по плечу, предупреждая, что сейчас его стукнет.

Я родился – доселе не верится,
 В лабиринте фабричных дворов.
 В той стране голубиной, что делится
 Тыщу лет на ментов и воровБорис Рыжий «Так гранит покрывается наледью…».

Мать, – своевольная красавица, не лишенная изрядных примесей ума и благородства в своем тэтчеровском характере, с годами все больше напоминавшая герцогиню викторианской эпохи, – любила Геру горячо, но несколько деспотично. Деспотизм он охотно прощал, любовь принимал, как должное. Сладкого ему не давали совсем. Из шоколадных конфет Гера строил кораблики, слабо представляя, что еще с конфетами можно сделать…

Рассказова Инесса. Рассказ «Потёмки».

Я всегда хотела верить в Бога, но никогда не знала, где его искать. Его не было в моей душе, в моих мыслях и в моём сердце. Его не было ни на небе, ни на земле, во всяком случае, подняв голову, я не различала на небесном склепе ничего, кроме быстро летящих или еле ползущих, а то и вовсе стоящих облаков, луны, звёзд, солнца. Я не видела его и в душах других людей, и особенно – в их поступках.

Снова и снова совершала я отчаянные попытки сходить в церковь. Это случалось раз в несколько лет. Но каждый раз уходила со службы с каким-то туманным чувством вины, и мне даже казалось, что я не только не сделала шага вперед, а, напротив, отступила назад. Уже через полчаса после начала богослужения я принималась поглядывать на часы, высчитывая, «когда всё это, наконец, закончится». От этих мыслей мне тут же становилось дурно, но я ничего не могла поделать. Я осеняла себя крестом и опускалась на колени. Я напряжённо вглядывалась в строгое и печальное лицо Божьей Матери, в бессильно опавшую набок голову Христа в ранах от терновых шипов, и мне так хотелось, в самом деле хотелось, чтобы на меня обрушился летней грозой поток тёплых и хороших чувств, смыл всё скверное и ненужное, прилипшее к душе за тридцать лет запутанной, а зачастую довольно пустой и бессмысленной жизни. И во мне – очень редко – но всё же шевелилось в эти минуты что-то, отчего хотелось плакать и простить всех, кто причинил мне зло, и пожалеть о том зле, которое я сама другим причинила. Однако то были именно минуты, вслед за которыми снова приходили мелкие и смешные размышления о прочитанной накануне книге, о том, куда и кому нужно завтра позвонить и что, кажется, закончились сигареты. Хотя меня, признаться, всегда неподдельно интересовало, что думают во время службы другие прихожане, оглядываясь на которых, я обычно старалась уловить момент, когда нужно, склонившись, коснуться лбом холодных плит...

Рассказова Инесса. Рассказ «Уроки стервозности ».

...Как-то утром стальной зев моего почтового ящика, не поперхнувшись, проглотил странную бумажку. То, что я прочла звучало настолько необычно, что показалось даже чьей-то дурацкой шуткой. Аккуратно отпечатанное на компьютере, объявление было написано на двух языках, английском и голландском, на всякий случай я сверилась со словарем, чтобы убедиться, что понимаю все верно. Да нет, так и есть! "Даю женщинам уроки стервозности. Первый сеанс бесплатный". Не могу сказать, что у меня была очень острая нужда в получении столь специфических знаний, но такой уж я человек, что в борьбе лени с любопытством у меня всегда побеждало любопытство. Как-то сразу захотелось взглянуть на... гуру...

Рассказова Инесса. Рассказ «Плотный завтрак ».

Передавая мне меню в толстом кожаном переплете, Баринов веско произнес: «На цены не обращай внимания. Это не должно тебя волновать. Не знаю, как ты, а я намерен плотно позавтракать». Официантка засуетилась. То и дело она приходила с полным подносом, с трудом умещая на столе напитки и закуски, которые называл ей Баринов. Красная и черная икра, масляные бока дымящихся блинчиков, блюдо форели, корейка с гарниром, клумбы диковинных салатов. Бутылки отборных вин разбрасывали рубиновые отсветы. Посреди стола возвышался букет свежесрезанных роз, на которых еще не успели высохнуть крупные капли росы. В какой-то момент ставить было уже решительно некуда и девушка спросила, нельзя ли остальное принести попозже. «Безусловно, – вальяжно откидываясь на спинку кресла произнес Баринов и с наслаждением закурил. На его мизинце, прямо как у Шефа в «Брильянтовой руке» полыхнул перстень с крупным камнем.

Рассказова Инесса. Рассказ «Павлик ».

...Когда Павлик только появился на свет, и его мать, Галина, лежала на родильном столе, врач, взяв в руки ребенка, чтобы осмотреть его, как-то тяжело перевел дух. Он осторожно передал малыша медсестре. Сам подошел к окну, расстегнув халат, засунул в карманы руки, встал к Галине спиной и долго стоял, не шевелясь. Его грузная фигура почти заслонила окоем, и у всех присутствующих возникло ощущение, какое бывает при виде надвинувшихся на солнце облачных лохмотьев. Медсестра что-то поняла. Она как-то слишком елейно заворковала над мальчиком, заворачивая его в линялое, с казенными штампами, голубое одеяльце и торопливо понесла в детское отделение. "Куда она, – вяло подумала Галина. – А как же я? Мне его даже не показали... Я ведь не узнаю его, если увижу. А ну, как его с кем-нибудь перепутают...". Ее обычные материнские страхи прервало низко склонившееся над ней лицо. Галина не сразу поняла, что это тот самый врач, принимавший роды. Он снял очки и его слезящиеся голубые глаза теперь расплывались прямо над Галиниными глазами, а короткий ежик волос почти касался ее челки. "Вы видели его ножки?" – спросил врач...

Рассказова Инесса. Рассказ «Лошадь д'Артаньяна ».

...Но для меня Львов восьмидесятых – моя русская школа номер 45 с английским уклоном среди новостроек на улице Научной. Где из окон некоторых классов видна была деревня, робко пятившаяся перед городом, и колхозный сад, где мы воровали яблоки и жгли осенними вечерами костры. Гигантская родинка на подбородке моего одноклассника Кольки, который однажды на продлёнке заявил, будто плюнул в мой суп, чтобы забрать его себе. И мой дневник с красночернильной отметиной в полстраницы: «Разговаривала и смеялась на протяжении всего урока в день, когда умер Брежнев»...

Рассказова Инесса. Рассказ «Женщина с холодными глазами ».

...– Ты не представляешь, что происходит между нами в постели, – влажным шёпотом делилась с мамой тётя Женя. – Я даже не думала, будто такое возможно. Во всяком случае, со мной... Иногда я теряю сознание. А у тебя что-нибудь похожее было?

Мама покачала головой. Евгения глубоко задумалась. И неожиданно предложила:

– А хочешь, я дам тебе его попробовать? Ты моя самая близкая подруга, мне для тебя не жаль. Наоборот! Я переживаю такое сумасшествие, и я могу этим с тобой поделиться. Так почему бы и нет?..

Рассказова Инесса. Рассказ «Домработница ».

...Ожидая первого появления в моей квартире домработницы, я слегка нервничала. Я не успела впитать в себя все морали нового времени и в глубине души была убеждена, что не годится эксплуатировать человека человеком. Несколько лет, проведенных в Западной Европе, не поколебали заложенных с детства взглядов на природу вещей. Однако ничего не поделаешь, перспектива генеральной уборки, да еще всего за 400 рублей выглядела так привлекательно. Отказаться не было никаких сил...

Рассказова Инесса. Рассказ «День рождения Мыколы ».

...«Стреляй, падла!» – звонко выкрикнул толстяк. На его груди, треснула и разошлась тельняшка, которую он рванул свободной рукой. «Стреляй, падла!» – сорвавшись на юношеский фальцет, повторил толстяк. Его глаза сверкали так грозно и вдохновенно, что наводили на мысль о партизане, только-только успешно подпалившем фашистский склад и с презрением относящемся к неминуемой расплате.

Толстяк стал для томящейся в машинах толпы Герценом, разбудившим революцию. Двери загромыхали в едином порыве и мужчины, расстегивая штаны, кинулись к перилам, за ними устремились их подруги жизни, а следом из автомобилей повылезали и детишки с полуобморочными от духоты лицами. «Стреляй, падла!», – пищали трехлетние малыши, стаскивая трусики. В реку, вспенив ее безмятежные доселе воды, обрушилась Ниагара...

Рассказова Инесса. Рассказ «Два китайца ».

Над отелем «Советский» издали виден красный флаг с серпом и молотом; огромное полотнище, особенно по ночам, придает старенькой гостинице неприступный, гордый и независимый вид. А внутри, у гардероба, висит зеркало во всю стену, с заметной трещиной, его разбил еще Савва Морозов, с тех пор зеркало не решаются менять, несмотря на поверье о том, что это приносит несчастье. Оно стало с годами такой же достопримечательностью, как знамя. Но есть в «Советском» и еще одна достопримечательность. Пожилой официант по кличке "Два китайца".

Рассказова Инесса. Рассказ «Велосипедист».

...Той ночью меня привлек шорох чьих-то шагов, я уже собирался было повернуть к своему дому, но это остановило меня. Кто-то шел там, в темноте, и чтобы узнать, кто это был, мне нужно было замереть на месте. Желтое пятно фонаря показало мне женщину – довольно легкомысленно одетую, как будто еще достаточно молодую. Но в то же время (это бросилось в глаза сразу, едва она вступила в магический круг одинокого фонаря) в ее лице, линии губ и подбородка таилось нечто, заставившее меня поехать за ней. Я ехал тихо, стараясь не вспугнуть ее, это было нетрудно: гул Ленинградского проспекта покрывал маскировочной сеткой любое мое движение. Женщина даже не обернулась. Да, я ехал, разглядывая ее бесконечно внимательно. Я изучал ее походку и мне чудился шум невидимого дождя, каким-то образом я всегда умел отличать людей, внутри которых идет дождь...

Рассказова Инесса. Повесть «Вдова разорившегося судовладельца ».

...– Неужели вы не способны испытывать хоть какие-то чувства?

Старуха молчала, оценивающе разглядывая меня и улыбаясь с заметной иронией моей наивности. Вернее тому, что она считала наивностью.

– Вы очень молоды или просто другая. Придет время, и вы поймете, что истинная жизнь проходит не вне, а внутри нас, все же, что существует вокруг – лишь декорация. Мы любим не мужчину, а его отражение в себе, не дом, а тень, которую он отбрасывает в нас, не море, а то, что рвется внутри тебя, когда ты смотришь, как бесятся волны, с грохотом обрушиваясь на берег. Именно это я поняла еще в ранней юности, а что же касается способности чувствовать в том смысле, который ты в него вкладываешь, то я, конечно, любила и, может быть даже с редкой силой...