этот вопрос совершенно десятый)
Спасибо.

Сомов Алексей. Эссе «Собачий Мессия».

...Тем не менее, Мессия худо-бедно, кривенько, но рьяно приступает к своим обязанностям.

Изгоняет бесов (эпизод с котом) и параллельно – торговцев из храма (срыв приема пациентов).

Творит чудеса на свой вкус, то есть извлекает из воздуха разного рода блага – от халявного вина до прописки.

Проводит в жизнь свою теорию социальной справедливости, в его случае выражающуюся в душении котов («Не мир я принес, но меч») на польта по рабочему кредиту для пролетариев («Блаженны нищие»).

Произносит Нагорную (она же застольная) проповедь: «Взять и поделить».

Будучи ответственным работником, обзаводится апостолами, и даже Марфой и Марией, обслуживающими его разнообразные нужды.

И, конечно же, Иудой (или Петром, как угодно) Швондером, который, толкая Мессию под локоток, с самого начала настроен на предательство. И незадолго до финальной, очень гефсиманской сцены с предъявлением следователю забинтованного пса, двинувшегося в обратный скорбный путь, таки предает – «Что я ему, сторож, вашему Полиграфу?».

Только поздно. Казнь свершилась много раньше. Мнительный Ялдаваоф давно смекнул, что пасынок своей неуемной и неумной энергией лишь компрометирует его. Более того, натешившего самолюбие демиурга теперь раздражает всякий намек на отцовство. И пока Мессия окончательно не «передумал» кое-что важное насчет своего места в мире, а к этому идет дело, как у всех големов, – Ялдаваоф мягко-настойчиво внушает недалекому, но решительному Пилату-Борменталю необходимость исправления лабораторной ошибки и одновременного умывания рук. В том же финале нам дают понять, что никакого преступления, собственно, и не было. В худшем случае – у подопытной зверюшки начался регресс.

 

И он очень лжив и пронзителен, этот финал и то, что после.

По Булгакову, собачий Мессия действительно воскрес и вознесся, и был удостоен вечно возлежать у ног своего приемного отца, безжалостного и мудрого демиурга-экспериментатора. В то время как его настоящий Отец, распоротый и зашитый, все так же подставляет синие ребра прозекторской лампе – здесь автор его оставил на середине повествования, здесь ему и пребывать до скончания времен...

Еще голос! Служить!  к ноге!

скорее вы, зарегистрировавшиись тут 9 июля 2011 года, канете обратно во мрак безвестности. Удачи!

Да мне, в общем, безразличны и хула, и похвала из уст зайцевых, равно как и сохранение собственной загадочной писательской ауры в чьих-либо глазах. Я говорю об отсутствии на ресурсе внятной критики, потому что "нравится-не нравится" – это уровень детсада. Задача критика – не делиться сумбурными впечатлениями о прочитанном, а попытаться понять и объяснить, зачем тот или иной автор пишет так или иначе и насколько это нужно читателю, и обосновать свои суждения. Не можешь – вон из профессии.
В этом смысле Зайцева со своим милым дамским лепетом и голословными заявлениями – профнепригодна, а ее статус редактора губителен для ресурса.
Но видимо, копеечные страшилки все же крепко въелись Зайцевой в печенки, если она далее поминает Сомова еще дважды по каким-то другим поводам.
А новые стихи никуда не делись и не денутся, даже если их не будет в "Новой" (к чему идет дело), просто места надо знать.
С уважением,
 

Отчасти из сострадания к критику, чьи острые заметки почему-то не могут похвастаться обилием комментариев, решился оставить здесь отзыв.
Понимаете ли, когда критик пишет о тексте «смысл не меняется, его нет», это, как правило, в первую и в последнюю очередь означает, что его нет для критика. Неплохо бы этот момент артикулировать четче. Каждый имеет право на собственное мнение. Но не стоит забывать, что это – мнение одного из редакторов сайта (если я ничего не путаю), высказанное публично, в непререкаемом тоне, как свершившийся факт.
Кажется, теперь я понимаю, отчего уже несколько моих подборок, предоставляемых на рассмотрение редакторам уважаемой «Новой литературы», ими отвергаются, а проходят голосование тексты авторов, зачастую не дружащих с русским языком, зато, вот чудо, являющихся все теми же редакторами «Новой».
Остается предположить, что другие мои стихотворные и прозаические подборки, опубликованные здесь ранее и публикующиеся на других уважаемых ресурсах, в толстых журналах, сборниках и антологиях, утверждаются как бы в некоем помрачении, и только Елена Зайцева наконец-то догадалась о ничтожной ценности этих «упражнений».
Если мне не изменяет память, это та самая Елена Зайцева, которая в мою бытность редактором отдела прозы сайта «Сетевая словесность. Современная русская литература в Интернете» присылала свои рассказы, и тогда сомнений в моей вменяемости у нее не возникало. Эти рассказы были опубликованы (не помню, удосужилась ли Зайцева поблагодарить ресурс за это, хотя вроде бы это обычный акт вежливости), хотя, как по мне, может быть, и не вполне отвечали формулировке «современная русская литература». Но я считал и считаю, что вкусовщина – не лучшая редакторская установка и не спешу делиться своими разочарованиями публично. Пуст цветут все цветы.
В связи с вышесказанным у меня такая просьба к главному редактору сайта Игорю Якушко. Разу мои «упражнения» столь отвратны, не лучше ли удалить их вовсе? Я знаю, что это по правилам ресурса стоит каких-то денег. Каюсь, я имел наглость опубликовать более десятка подобных «упражнений», так что, возможно, не могу собрать сразу всей требуемой суммы. Но мы можем составить договор, по которому я непременно оплачу как все технические издержки, так и моральный ущерб, причиненный мною редакторам «Новой литературы». 
   

Сомов Алексей. Сборник рассказов «Из подзамочных записей Серафима Хэ».

...На нашей последней встрече настояла она, чем сильно удивила – обычно мне приходилось долго уговаривать ее «подышать полчасика». Еще удивительнее было то, что от Лисы пахло водкой. К спиртному, по ее словам, она была равнодушна с тех пор, как ее пытались подпоить одноклассники, из-за чего она на какое-то время ослепла. Якобы потом врачи нашли у нее индивидуальную непереносимость алкоголя.

– Дома случилась большая радость, – скороговоркой пояснила она. – Папа-мама купили задешево свиную тушу.

Это тоже могло быть одной из ее метафор неприязни к миру, где покупка стольких-то килограммов мертвечины служила поводом для семейного праздника.

Но я видел, что дело не в унижении (взаправдашнем или мнимом), которое она пережила, сидя за одним столом со сводным братом, угрюмым угреватым обормотом, и глотая тепловатую дрянь с душным привкусом. Она еще что-то сказала злое и ироничное – о липкой клеенке в химических цветочках, о том, как отвратительно-медленно наливается отцовский загривок темной кровью, и примолкла. Покурила, повздыхала и начала (другим, от курева, что ли, севшим голосом) совсем другую историю...

Сомов Алексей. Рассказ «К.».

...Свет, тьма, полет, твердый сырой воздух, хлесткие удары ветвей. Ей повезло – она угодила прямо в крону одинокого дерева, росшего под окнами, но она этого, естественно, не знала и не понимала своего везения. Она видела перед собой темную, темнее тьмы, громаду, и в ней – сотни светящихся разноцветных прямоугольников. Один из них секунду назад был ее миром, но этого она тоже не знала.

Мир снаружи был исключительно неуютен, холоден и мокр, в нем смутно копошились неприятности, неприятности и только. Да, наверное, собаки. Очень много собак. Наверное, весь этот новый внешний мир целиком состоит из неприятностей и собак. Ну что же, надо привыкать.

Прошло неимоверно много времени, пока где-то далеко внизу она не услышала голос, который уже почти начала забывать. Тот, он бродил под окнами и выкликал ее, издавая нелепые звуки, те самые, какими, по мнению людей, принято манить кошек к себе – имени-то ведь у нее не было. Она вцепилась в мокрый ствол еще крепче и заорала дурным от радости голосом.

Она просидела на дереве, не шелохнувшись, двое суток, и двое суток для нее была сплошная тьма...

снова да ладом, как говорится.
См. выше.

спасибо за посвящение. Подборка славная,  только  в тексте "а ром/юмора" один слог потерялся, по-моему.

я детей воще-то очень люблю и никому не позволяю обижать. А фошыстов - наоборот.
И конечно, ругайте, если по делу. А то за мат тоже в прошлый раз товарищ предъявил - и за ответственность перед потомками до кучи - я так ничего и не понял)

круто.

спасибо!

Сомов Алексей. Сборник рассказов «Фасеточное зрение. Пять рассказов о живых».

...И картины.

Их идея, видимо, пришла Юриванычу, когда он смешивал краски для очередного плаката. На куске картона, превращенном в палитру, глаз хорошо поддавшего оформителя вдруг разглядел какие-то пылающие города, бесшумно валящиеся вниз громады воды, стремительные драккары, ну и все в таком духе. Оставалось прояснить лишь некоторые детали.

Ценители прекрасного фыркали, называли это махровой самодеятельностью, работягам были больше по душе чеканенные олени да бутафорское оружие. По мере того, как отслаивалась юриванычева сетчатка, цветовая гамма дичала. Викинги, пробирающиеся куда-то сквозь завихрения миров, становились все непреклоннее, красотки, рождающиеся из гибнущих галактик – все грудастее. Иные оплывали, как воск, иные трансформировались в явления нездешней природы, кармические сгустки энергий и прочая, и прочая – в иллюстрациях к любой эзотерической чуши можно найти подобное.

А юриванычева сетчатка отслаивалась все больше...

"Ссору Пушкина с чернью можно рассматривать как проявление того антагонизма между поэтом и конкретным слушателем, который я пытаюсь отметить. С удивительным беспристрастием Пушкин предоставляет черни оправдываться. Оказывается, чернь не так уж дика и непросвещенна. Чем же провинилась эта очень деликатная и проникнутая лучшими намерениями «чернь» перед поэтом? Когда чернь оправдывается, с языка ее слетает одно неосторожное выражение: оно-то переполняет чашу терпения поэта и распаляет его ненависть:

А мы послушаем тебя —

вот это бестактное выражение. Тупая пошлость этих, казалось бы, безобидных слов очевидна. Недаром поэт именно здесь, негодуя, перебивает чернь... Отвратителен вид руки, протянутой за подаянием, и ухо, которое насторожилось, чтобы слушать, может расположить к вдохновению кого угодно — оратора, трибуна, литератора — только не поэта... Конкретные люди, «обыватели поэзии», составляющие «чернь», позволяют «давать им смелые уроки» и вообще готовы выслушать что угодно, лишь бы на посылке поэта был обозначен точный адрес. Так, дети и простолюдины чувствуют себя польщенными, читая свое имя на конверте письма. Бывали целые эпохи, когда в жертву этому далеко не безобидному требованию приносились прелесть и сущность поэзии".
(О. Мандельштам "О собеседнике")

Это к тому, что не стоит указывать поэту, перед кем и за что он в ответе. Поэт сам об этом знает, и лучше, чем кто-либо.
С уважением,