Фирсов Александр. Повесть «Полёт сокола».

...Здесь собрались лучшие бегуны со всех концов страны, и каждый из них был невероятно целеустремлён и умел. Но, глядя на их лица, Домино догадывался – все они хотели договориться с дистанцией, пытались уважить её и ублажить или, в конечном счёте, обмануть, но никто не готов был согнуть её об колено. Они не догадывались, что дистанция не понимает язык человеческих уловок, на неё не производят впечатления даже самые глубокие поклоны или фигурные реверансы. Мир уважает только силу – непосредственную и честную, увесистую, как толща мирового океана или глыбы горных цепей. И только сила способна на поступки и свершения. В этом понимании таилось основное преимущество Домино перед остальными соперниками. Так он выигрывал прежде, выиграет и сегодня.

Скоро дали старт. Мальчишки рванули с мест. С удивлением Домино обнаружил, что сразу оказался на третьей или даже четвёртой позиции. До сих пор его никто не обгонял на старте. Обычно он преобладал в скорости на всём треке. Необычайная резвость оппонентов лишь подстегнула его психику – он готов, он чувствует силу, и внимание его простирается далеко вперёд. Дистанция – восемьсот метров. Надо действовать сразу. Домино одним точным взглядом закинул острый крюк сконцентрированного внимания, и тот впился в реальность, зафиксировав беговой трек, привязав его к собственной воле. Затем мальчик мысленно потянул этот поводок, заставляя пространство двигаться ему навстречу. Это было непросто. Мир многовековой тяжестью собственных устоев держался крепко и неохотно подчинялся чужой воле. Но рассудок мальчика уже превратился в один сплошной поток устремления. Домино перевоплотился в единую функцию – как рассеянный луч света, проходящий сквозь лупу, фокусируется в единый пучок энергии. Домино сделался рычагом приказов, что повелевает дистанции до финиша. Когда влияние его дошло до порогового значения, мир наконец подчинился и покорно ринулся навстречу новому распорядителю. Теперь уже его собственные ноги вынуждены были не отставать. Пройдя барьер подчинения, сердце мальчика возликовало и забилось быстро-быстро – чистое и острое удовольствие пронзило его от темечка до пят. Это было ощущение свободы и радости собственным силам. Тело перестало чувствовать перегрузки, дыхание стало лёгким, лишь чуть сбивчивым от восторга. Он превратился в порыв ветра. Не сам Домино, конечно, но луч его сознания, иглой внимания на конце прошивающий пространство. Мальчик стал резко, почти невероятным образом, набирать скорость. Один, другой, третий соперник остались позади. Как бы они ни напрягались, как бы ни выжимали себя, они даже на миг не могли сравниться с набирающим обороты Домино. Очень скоро все остались позади. Без шансов.

Самому Домино не было никакого дела до соперников, так же как и до этих соревнований, до сердобольного тренера и всех-всех прочих. Удовольствие от безупречной свободы и того, как рвутся на тебе цепи чужого влияния – вот что имело значение. Стать быстрым как свет, бесплотным как воздух, призрачным как мираж, недосягаемым и неуязвимым словно горизонт. Свободный, свободный, свободный...

Фирсов Александр. Рассказ «Глаз Бога».

...Я оказался зажат в окружении ненавидящих и презирающих меня сограждан, со многими из которых я ещё сегодня днём здоровался и обсуждал погожую для этого времени года температуру воды. И вот теперь для них я стал раком третьего сорта – неким днищуком, ещё не вполне определённым и сложившимся сословием, но уже явно пренебрегаемым прочими. А они разом возвысились в своих глазах лишь на основании слов сбрендившего старого рака, который без умолку говорит только то, что им было приятно слушать. Удивительно, как молниеносно они приняли факт собственного превосходства не только надо мной, но вообще над всей остальной живностью в реке. Теперь все, кроме топовых раков, стали лишь фоном, своего рода декорацией, а весь мир чудесным образом свернулся вокруг их идеологии. Наблюдать за этим было бы смешно, если бы я не оказался в самом центре этого безумия...

Фирсов Александр. Рассказ «Воля дней».

На южном побережье одного бескрайнего моря, что омывало берег некоторой небезызвестной страны, жила счастливая собака благородной породы. Счастье её, как полагается, складывалось из всякого и разного: из резвой молодости и крепкого здоровья, блестящей на солнце шерсти золотистой, сосисок вкусных, нежных почёсываний за ухом. Но более остального, как считала собака, счастье её заключалось в неуёмной любви ко всему, что ни есть на белом свете. «Любовь – это всё, что нам нужно», – так считала счастливая собака, и небезосновательно. Чем больше собака любила всех вокруг, тем больше сосисок она получала, и тем продолжительнее становились почёсывания. От такой благодати даже погода никогда не портилась. Погода портится только для несчастного – для счастливого она всего лишь меняется.

По вечерам собака читала Достоевского и размышляла над добром и злом. Получалось, что добро – это то, от чего ты и другие становятся счастливы, а зло – конечно, наоборот. Выходила странная зависимость – от зла все становились несчастными, а обретя несчастье – ты в шаге от злобы, что непременно приведёт тебя к ещё большему несчастью и так далее. Следовательно, необходимо избавить мир от несчастья или от злобы, чтобы разорвать этот порочный круг. Счастливая собака не была бы счастливой, если бы не была порядочной. А как любой порядочный индивид, она взяла на себя ответственность исправить то несовершенство мира, что было ей по зубам...

Фирсов Александр. Повесть «Олигарх».

...Что бы ни говорили учебники и преподаватели, Герман всё никак не мог взять в толк, почему удерживание в низком экономическом статусе подавляющей массы людей может служить их же пользе. На этот счёт все учителя, как один, говорили, что счастье простого человека в радости прилежного исполнительства, в ощущении принадлежности к большой структуре и понимании определённости границ и рамок. Такого человека, коих по заверениям статистов большинство, можно сравнить со щеночком, которого нужно покормить, указать, где и когда нужно ходить в туалет, а после взять на ручки, чтобы он почувствовал теплоту большого и надёжного хозяйского тела. Это есть распределение так называемого «духа слабого существа». После такого распределения жизнь «духов» обретает однозначность и предметность в хаотичном и суровом пространстве общественно-экономического хозяйствования. Одним словом, даёт человеку цель для существования и платформу для образования собственного «Я». И это есть милость, дарованная «слабому духу» от «сильного духом». Раньше это были цари, пророки, оракулы, чемпионы и прочие деловые и толковые люди. Сейчас же с распространением капитализма как наилучшего способа организации общества роль «сильного духа» взяла на себя олигархия. Олигарх – это добрый пастырь, чья строгость и требовательность направлена лишь на благо всеобщего прогресса. Развитию технологий, а значит и улучшению качества жизни, не бывать без грамотного и целенаправленного управления людьми. А в мире финансов никто не может быть капитаном лучше, чем олигарх...

Фирсов Александр. Рассказ «О вреде курения».

...– Вставай давай, пойдём с нами. Там наших бьют, необходим симметричный ответ! Лишние пару кулаков нам не помешают.

Мгундо посилился припомнить, кто сейчас считался за наших. Он крепко затянулся и прикинул.

Раньше деды охотились на носорогов и продавали их кости белым людям за океан, отчего вся местность жила безбедно и никогда не знавала голода. Охотники считались кормильцами и были примером для подражания. Но затем приехали другие белые люди и стали раздавать джинсы и лекарства от туберкулёза, попутно сказав, что деды поступают плохо, охотясь на носорогов, обозвав их специальным словом, которое имело дурные коннотации, – браконьер. С тех пор деды перестали быть своими. Тогда отцы стали копать землю в поисках алмазов все для тех же белых людей из-за океана и делать ещё много чего другого, и пришла их очередь стать своими. Но белые люди много чего хотели – того, что было на землях Африки. И часто хотели противоположных вещей – из-за этого между ними происходили разногласия и там, и здесь. Но если там, за океаном, всё сводилось к словесной перепалке по телевидению и в газетах, то здесь люди из племён часто отстаивали интересы белых работодателей самыми конкретными и практичными методами. Кровь полилась рекой. Общество дробилось в зависимости от количества джинсов и малярийной вакцины на душу населения, присылаемой белыми людьми из-за океана. Свои и чужие стали меняться так быстро и внезапно, что Мгундо не успевал следить за переменами. За это Мгундо считали безынициативным и общественно несознательным...

Фирсов Александр. Рассказ «Криминальный».

...Толик скривился в ухмылке, и по его сухой серого оттенка коже пошли трещины от губ и до самых глаз:

– Ну не знаю, а чего тогда все так хотят стать коммерсами? Ведь так всегда было, ещё с древности, купцы там и нэпмены, кулаки и прочие буржуи. Разве нет?

– Верно, но только потому, что стремление к подобному статусу даёт человеку надежду на счастье. Так ведь нас с самого детства учат: положение в обществе и финансовая защищённость только и могут сделать человека довольным жизнью. Вот все и ведутся, а те, кто туда всеми правдами и неправдами всё-таки попадает, понимают, что счастье не в этом, но, чтобы не казаться лохами, начинают пиарить собственный экзистенциальный облом, чтоб всем казалось, что лучше этого ничего и быть уже не может. Для этого покупаются все эти безразмерные дома и яхты и прочая атрибутика материального счастьезаменителя. Потому что тщеславие – это самая большая кнопка в центре удовольствия человеческого мозга. Вот только с каждым нажатием вырабатывается толерантность к воздействию, и в следующий раз это самое воздействие должно быть уже на порядок сильнее, чтобы кнопка сработала и высвободила чуток удовольствия в мозг. Оттого каждый новый личный самолёт должен быть больше и роскошнее предыдущего. А если нет, то у них наступает натуральная абстиненция, от которой их ломает не хуже, чем тебя, если вовремя не вмажешься. Потому что они точно такие же нарики, только ширево у них иного рода...