...Сколько уже раз он принимал решение поговорить с нею и разъяснить, что очень благодарен ей за все прошлые радости, но отношения между мужчиной и женщиной, вот между такими, как он и она, вечно длиться не могут, надо это осознать и сделать надлежащие выводы. Но он сам же понимал, что подобные доводы для Иды будут слишком сложным логическим построением. А сказать прямо: не беспокой меня больше, не звони, не приезжай, я не хочу встречаться, – этого произнести он не мог. Его удивляло и немного злило, что она сама не видит ничего и не чувствует. Неужели настолько толстокожа? Что толстокожа, это очевидно, но ведь не настолько же... Значит, просто не желает этого ни видеть, ни чувствовать, знать не желает об этом. И вот он с ощущением обречённости в очередной раз безвольно соглашался на встречу, хорошо зная, что ничего не скажет из того, что хотел бы сказать, и всё будет как всегда – и скучно, и досадно, и, конечно же, приятно в известном смысле. Эта самая приятность была одной из причин, не позволявших ему решительно порвать с Идой. Он не хотел себе в этом признаваться, но, скорее всего, она была единственной настоящей причиной...
