Сердца четырёх. Эпизод первый

Утром, выпроводив маму на работу, я не пошёл в лицей. Я позвонил Мустафе.

Чтобы быть понятным, расскажу о нём, что знаю. Мустафу на самом деле звали Генка Белов, и он был авторитетом среди пацанов в том районе, где мы прежде с мамой жили. Почему Мустафа? Точно не знаю. С виду он был упитанным малым, с хитрой татарской физиономией. Что-то женственное было в его рыхлой фигуре и широком лице. Наши пути долго не пересекались – так, слышали друг о друге, но особо не интересовались. Он был постарше года на три-четыре, имел шайку подручных, занимался рэкетом. Однажды, с похмела проснувшись, наехал на своих:

– Чем развлекать будете, орда?

Кто-то вспомнил – в ближайшей школе выпускной. А у Мустафы, надо сказать, какой-то нездоровый интерес к малолеткам. Так они заявились на наш прощальный вечер. Для меня-то уж точно – переходил в лицей – гуд бай, родная школа

Они ввалились и начались конфликты, сразу от порога. Кто-то за трубку – милиция, милиция!

– Стоп, – сказал Мустафа. – Не надо ментов. Последний экзамен на взрослость, и мы уходим. Есть тут кто-нибудь, кто не боится со мной один на один?

Были мужики – и директор, и физрук (бугай ещё тот), но как-то заскромничали. Наверное, решили, что все свои экзамены в жизни сдали. Нам, выпускникам, черёд. Ну, вышел я:

– Я могу. А что?

Подручники сразу Мустафе на ухо – шу-шу-шу. Он их отмёл рукой – брысь! Ко мне подходит:

– Каратист?

Я помотал головой.

– Смотри, ногами не люблю: пнёшь хоть раз – сразу зарежу.

Мы вышли во двор, потанцевали не много, посвистели кулаками в воздухе и поняли: я – что Мустафа имеет представление о боксе, Мустафа – что со мной ему не сладить. Не хватит ему дыхалки. Я ещё не тронул его ни разу, он не достал, а уж пыхтел, как остывающий паровоз.

– Ладно, – сказал Мустафа. – Годится. Этого берём во взрослую жизнь. А мы уходим, как и обещал.

На следующий день Мустафа подстерёг меня у подъезда дома.

– Поговорим?

Я огляделся – вроде никого.

– Поговорим.

Мы прошли на детскую площадку. Мустафа достал жестяную банку из спортивной сумки:

– Пива?

– Только безалкогольное.

– Все продумано, – Мустафа поменял банку. – Давай знакомиться.

Дальше пошла вербовка – золотые горы и стаи голых баб.

– Знаю я ваши шабаши в подвалах и на чердаках с водкой, «дурью» и малолетними проститутками – не моё это, не моё.

– Уважаю, – сказал Мустафа. – Но мы не только веселимся, но и работаем.

– Зря ты так настаиваешь: тяжко тебе со мной будет – не умею шестерить.

– А и я шестерок не люблю.

– Это слова, на деле – два медведя в одной берлоге.

– Чёрт знает, может, ты и прав. Ну, ладно, держи «краба». Ты мне люб – обращайся, если что.

Ещё год пути наши не пересекались. Но Мустафа первым был, кто поздравил меня по телефону за победу на Хохрякова. Видимо, не забыл мою персону, отслеживал жизненный путь, и даже телефон где-то спроворил.

– Слушай, молодец! – кричал Мустафа в трубку. – Я на тебя поставил, кучу бабок выиграл. Приезжай, пропьём. Тормозишь, какие подвалы – я давно уже владелец фирмы. На моих ассамблеях всё градоначальство отплясывает. Вру, конечно, но дело времени. Приезжай, отметим. Брезгуешь, а зря… Шучу-шучу. Ну, ладно. Прими мои поздравления. Обращайся, если что… Я, как видишь, не забыл.

И вот к этому человеку я решил обратиться за советом. Проблемы наши переплелись в сложный клубок, пролилась кровь, и я не знал, что предпринять, и чем всё может кончиться.

Мустафа откликнулся со второго гудка.

– Рад слышать, старик. Что за вопрос, подъезжай, обсудим. Прислать авто? Ну, жду.

На перекладных добрался по указанному адресу. Огляделся. А что? Не Бизнес Дом Спиридонов, конечно, но вполне прилично. Квартира первого этажа жилого дома переделана под офис – парадное крыльцо, стоянка на десяток машин. За компьютером смазливая секретарша.

– Вас ждут.

Мустафа поднялся из-за дубового стола, мы обнялись, похлопали по плечам. За полтора года он ещё больше обрюзг, мешки под глазами – последствия нездорового образа существования.

– Хорошо выглядишь.

– Ты тоже.

– А, – Мустафа махнул рукой, – не ври. Мамон скоро по полу буду волочь или в тележке перед собой. Говорят, женитьба помогает от этой заразы. Вот подумываю. Ты ещё нет? Ах, да, ты ведь школьник у нас, лицеист. Ладно, замяли. Чай, кофе, коньячок?

– Чаю.

Мустафа нажал кнопку селектора:

– Яночка, чайку мне и гостю.

И подмигнул мне.

Через минуту вплыла секретарша в мини юбке с ногами от Версачи. Мустафа, наблюдая за мной, развеселился:

– Нравится? Хочешь, она тебе отщекочет? Стесняешься – я выйду. Ты посмотри, от чего отказываешься.

Он развернул Яну ко мне спиной и задрал юбку. Меж восхитительных ягодиц терялась узкая тесёмочка.

Я поставил заплясавшую в руке чашку на блюдце и закинул ногу на ногу.

– Слушай, я ведь по делу.

– Не хотят вас, Яночка, вот беда, – Мустафа шлёпнул секретаршу по заду и отпустил. – Иди и стой насмерть – меня нет ни для кого.

– Хороша, стервуга, – босс проводил девушку взглядом и посетовал. – Разве тут женишься.

Яна бросила на меня снисходительный взгляд и исчезла за дверью.

– Да-а, дела, – покачал Мустафа круглой головой, выслушав мой рассказ. – Угораздило вас. Яночка, коньячку.

– Дело в том, – продолжил хозяин кабинета, когда девушка растворилась за дверью, – что наркота не мой профиль. Что за фраера вас прессуют, сказать не могу. Даже предположить, но помогу, чем смогу – обещал. Ты пей.

Я хлопнул налитую для меня рюмку коньяка и вкуса не почувствовал, потянулся за печеньем. Мустафа верещал с кем-то по телефону.

– Нугзар, твои ли люди, пришлые моих друзей прессуют. Как бы эту темку перетереть невпопыхах? Да, нет, зачем предъява – разобраться надо. Может, сторонний тут интерес. Помощи прошу – вот зачем звоню. Мой интерес – другу помочь, хорошему другу, хорошему человеку. Ладно. Хорошо. Ждём.

Мустафа положил трубу, взглянул на меня и после глубокого вздоха:

– Сейчас приедут за тобой. Съездишь, расскажешь всё, как мне. Если обидят, сразу звони, но не должны – люди серьезные.

Пока ждали курьера, о моих проблемах более ни слова. Мустафа интересовался, куда после лицея. Я сказал, что в Юргу и, наверное, на стройфак.

– Это здорово, старик, – оживился мой криминальный друг. – Я тут как раз присмотрел одну строительную канитель, дохлую-предохлую. Возьму под тебя. Деньги вложу – разворачивайся. А что, в ВУЗе – теория, в конторе – практика. Конечно, директором – не боги горшки обжигают. Пора, брат, страну брать в свои руки, а то от этих фёфелов толку никакого.

Вошёл атлет кавказской наружности. Кивок Мустафе – здорово, мол. Кивок в мою сторону – этот? Кивок мне – пошли. Мустафа, прощаясь, поднял руку.

Серебристый «Ауди» нёс нас через город. Водитель молчал, надрывалась его аудиосистема. Какой-то грузинский джаз или мистерия под ослиным хвостом – что-то среднее.

Мой новый визави был стар, могуч, под белой майкой – мохнатое загорелое тело.

– Нугзар, – протянул крепкую длань. – Рассказывай.

Выслушав мой краткий пересказ известных событий, покачал породистой головой и щёлкнул пальцами. Пришёл в движение застывший у стены, как изваяние, мой извозчик. Передо мной возникли фрукты и вино в бокале. Пригубил, конечно, помня о кровных обидах сынов седого Кавказа.

Малюсенький мобильник затерялся в широкой лапе.

– Гела, тут мне один приятель интересную байку рассказал. Послушай его и убедись, что я был прав – цены сами по себе не падают. Есть крыса в городе, и он её знает. Сам приедешь? К тебе? Хорошо.

Честно признаюсь, этот монолог я здорово надумал, так как произнесён он был на непонятном языке, лишь редко проскакивали русские слова. Но смысл был понятен. Некто Гела, рангом выше Нугзара, заинтересовался моей информацией, и сейчас меня повезут в новое место.

Это был трёхэтажный особняк далеко за городом. Глухой забор, ротвейлеры на лужайке навели тоску душевную. Но Гела мне понравился. Широкомордый общительный грузин преклонного возраста. Впрочем, они – долгожители. На вид бы я дал ему пятьдесят, а могло оказаться и все сто.

Опять вино и фрукты, а после рассказа оставили ещё и на шашлыки.

Свечерело. Мы сидим с Гелой в беседке, в центре которой разложен костёр. Перед нами остывающее мясо, фрукты, сладости, вино. Хозяин поднял бокал:

– Мир держится на порядке. Возникает хаос, когда он нарушается. Твои враги влезли со своим товаром, не спросив старого Гелу, сбили цены, нанесли убытки. Я накажу их, когда поймаю. Помоги их найти. Нет, я не душегуб, невинной крови на руки не беру. Если эти люди не беспредельщики – выплатят неустойку и вольному воля. Твоя доля в этом деле – десять процентов. Так заведено. Будем здравы.

Я чокнулся с грузинским авторитетом и выпил всё до дна, хотя и без того у меня уже кружилась голова и теряли силу ноги.

Привезли меня домой ночью, практически пьяным. Мама только взглянула укоризненно, оставив разборки на утро.

Утром обнаружил на мобильнике кучу пропущенных звонков. Но интересовал меня только Жучок.

– Ты где?

– На уроке.

– Надо встретиться.

Мы встретились во дворе лицея. Я утащил его за трансформаторную будку, выкурив оттуда малолетних курцов. Мне нужен был контакт с Тортиллой, который, я знал, был у Жучка. Серёга достаточно умён, чтобы пытаться его обмануть. Я и не пытался, а выложил всё, что обдумал за ночь и утром, идя на встречу. Выбор-то был невелик. Либо мы с Жучком сдаём Тортиллу Геле, либо я сдаю Бычка грузинам.

– И не ищи здесь морали, – предупредил я. – Пепел Клааса стучит в наших сердцах – спроси о том Димона.

Бычково лицо окаменело, но ресницы подрагивали, и это значило – идёт интенсивный мыслительный процесс. Я подливал масло на нужный мне огонь:

– Мы получим десять процентов контрибуции. А бизнес их, считай, кончен. Грузины их вычислили – без нас ли, с нами, рано или поздно, они их сцапают. Думай, Серый, думай.

– Хорошо. Только надо проверить, чтоб туфты не было.

– Стоп. Пусть грузины проверяют. Говори адрес.

– Ты мне не веришь?

– Нет.

Минуло две недели.

Мы сидим в моей комнате, все четверо – прогульщики. К чёрту лицей, тут такие дела! Перед нами на журнальном столике – деньги, много денег. Пачки американских долларов. Тринадцать тысяч. Всё считано и пересчитано. Это наш процент за операцию, обещанный Гелой. Привёз их Мустафа со словами:

– Велено передать.

А я вместо благодарности:

– Слушай, Генка, как вы город-то грузинам прокакали?

Мустафа обиделся. Он должен был обидеться. Повернулся и пошёл. Я пожалел о сказанном – в конце концов, мужик ко мне всей душой. Что ж я так-то?… Мустафа обернулся у машины:

– Слышь, чемпион, все мы под Богом ходим, а он чьих кровей, смекаешь?

И помахал мне рукой, прощаясь.

Теперь мы ломаем голову, сидя вокруг этих денег, что с ними делать. Можно ли считать праведными, заработанными? Поделить, отнести в милицию, сдать в детский дом?

Вы-то как бы поступили? То-то.

Я, пожалуй, поставлю здесь точку. Приключения наши закончились. Как мы поступили с деньгами? Если шибко интересно, звоните, расскажу. Понравился рассказ – хорошо попросите, будет и продолжение.

За сим остаюсь: лицеист выпускного класса, ваш Виталий Агапов.