Пасхальная история, не умещающаяся на столе. Действие третье

Действующие лица:

Режиссёр и драматург – они же:

Адам и Ева;

Парень – их сын (он же – парашютист, подводник, снайпер);

Сукис – старожил;

Шухер Марик – президент фирмы;

Чёрный баба-человек;

Блондинка – иностранная рабочая;

Дама местная;

Дама приезжая (она же – поломойка)

Муж своей жены

Музыка – регтаймы, блюзы Армстронга. В финальной сцене – “Отпусти мой народ”

 Комментарий к третьему действию

На сцене стол под белой скатертью нормальных размеров. Вокруг расположились прежние герои В их костюмах появились цветные детали (чёрным остался только Чёрный баба-человек) Стол накрыт, как для пасхальной трапезы.

Луч освещает сегмент стола с тремя стульями. Адам и Ева. Входит сын – в солдатской форме, с автоматом и огромной сумкой. Садится устало...

Ева:

Адам, идём разберём вещи, надо стирать, сегодня плохо сохнет...

Родители склоняются над сумкой, перебирают вещи. Адам вытаскивает из карманов солдатских брюк измятый и грязный конверт – протягивает его Еве:

Адам:

Ева, твоё письмо – оно не распечатано…

Ева:

Сынок, ты не прочёл моё письмо

Сын:

Я не мог, мама – было очень тяжело

Ева:

Я понимаю, но ты должен… Там были стихи: “Не на равных играют с волками егеря – но не дрогнет рука, – оградив нам свободу флажками, бьют уверенно – наверняка. Волк не может нарушить традиций, – видно в детстве – слепые щенки – мы волчата, сосали волчицу и всосали – нельзя за флажки!”

Сын:

Было очень трудно, мама, мы бежали десятки километров ночью, без дороги, и те, которые падали, уже не могли встать. Там нельзя думать, мама, только довериться… чутью зверя, что рвётся к жизни… я не знал, что сумею так…

Ева:

Не знал… понимаю, только, нельзя… без слова… пойми – волк бежит вдоль круга из красных флажков, и не может выбраться на свободу… – и так вечно… он не слышит слово: гордый, сильный зверь не может вырваться за пределы чужого круга, и любой подонок владеет им… Это ужасно, что я говорю… прости… жестоко… Но это не моя жестокость, сын – это жёсткость правил игры, под названием “жизнь”… Я должна…. ты должен… быть… понимаешь?

Сын:

Я не могу, мама, я устал. Если я буду думать теперь, то не выживу

Ева:

Но если ты не думаешь, то не живёшь… человеком. Это нормально, знаешь, даже красиво… (Музыка) – слышишь?: “Никто не разорвёт круг противоречия выживания и осознания – никто не сделает зверя человеком, если у него самого не хватит сил…” Ну? Разве не хорошо звучит? Разве это плохая игра, и ты – не азартный игрок? Что может сравниться с красотой игры по закону, который был в начале?…

Сын:

Да, мама, действительно красиво… мне нравится… я подумаю…

Адам с неловкостью берёт в руки автомат:

Лучше бы я – я бы смог...

Ева:

Да, лучше бы ты, но это уже случилось с нашим сыном. Ты должен покаяться.

Адам:

В чём?

Ева:

Ты ел кислый виноград.

Адам:

Я не знал…

Ева:

Ты не хотел знать. Помнишь, тогда, когда мы слушали музыку, и, казалось, что – вот-вот – можно понять…. – ты отвернулся….

Адам :

Не помню…

Ева:

Должен вспомнить, посмотри, у сына уже автомат в руках…. должен вспомнить – покаяться…

Адам:

Ева, это безумие…

Ева:

Нет, это тогда мы были безумны… Каюсь, я думала, что всё это происходит не со мной – что это… чужая – не моя – жизнь, а я – настоящая – Русалочка… Офелия… пусть, даже, Ревущая Белуга…– трагическая рыба, несущаяся в сизом свете – только не то, что было на самом деле – рабыня, бездарно выживающая в кривых зеркалах… – я развращала души детей…

Адам (мучительно вспоминает):

Родители и все вокруг… жили нехотя – с трудом, жалуясь и охая, волочили свои судьбы по невзгодам. Невзгодами было всё, что требовало жизненных сил – работа и еда, рождение и смерть, и, даже, само дыхание и биение сердца: “Только бы не было хуже”… Но, знаешь, иногда мне казалось, что такой образ жизни был… камуфляжем – вроде окраски армейской формы, а сами они – по-снайперски – расстреливали всех, кто мешал им выживать. Даже своих детей – мы были беззащитней всех.

Ева:

Зачем ты не ушёл в монастырь?

Адам:

Ушел… – в “Храм науки”… Долгие годы жил только в “физике”…

Ева:

Приятное местечко, уж, получше, чем кухня и пелёнки…

Адам:

Зачем ты не ушла в монастырь? Ты соблазнила меня!

Ева:

Мои родители выживали агрессивно, то ли цепляясь, то ли выталкивая друг друга из общей жизни – как кукушата – с жестокостью инстинкта, и называли эту суету – “умением жить”. Что происходит с душой, когда тело выживает – в замкнутом круге?… Превращается в… цепляющуюся за штанину ли, собачью шерсть… колючку… И, вот, у сына в руках… автомат, и нужно мыслить точно… или случится непоправимое – убийство... (мечется) Адам, у нас мало времени. Сорок лет?… У нас нет сорока лет – нужно сейчас...