HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Виктория Алейникова

Фурми

Обсудить

Рассказ

Опубликовано редактором: Карина Романова, 22.09.2009
Иллюстрация. Автор: Путилов. Название: "В Моем Сердце Антарктида". Источник: http://www.photosight.ru/photos/1191296/

 

 

 

До стены оставалось двадцать метров, а я все еще ничего не видел.

После недолгого молчания Маленький принц спросил:

– А у тебя хороший яд? Ты не заставишь меня долго мучиться?

Я остановился, и сердце мое сжалось, но я все еще не понимал.

– Теперь уходи, – сказал Маленький принц. – Я хочу спрыгнуть вниз.

А. де Сент-Экзюпери, «Маленький принц»

У меня был друг.

Я долго думал, как же начать мой рассказ об этом человеке, но наконец, решил плыть по течению моих мыслей, более ничего не придумывая. Итак, у меня был друг.

В то время мне стукнуло тридцать, я оставался никому не нужным художником, свободным и ветреным. Моя профессия – учитель черчения и рисования – приводила меня куда угодно, кроме школы. Я рисовал рекламные плакаты, выполнял заказы на магазинные вывески, занимался косметическим ремонтом зданий, а в ту пору работал в котельной.

Еще я был угрожающе одинок.

Моя однокомнатная квартира была завалена эскизами, неоконченными картинами, бумагой, книгами, повсюду были разбросаны кисти, ломаные сигареты, карандаши, но пыль я исправно вытирал, так что назвать мою обитель бардаком в полном смысле слова было нельзя.

Между тем дела шли все хуже. Тогда мне казалось, что я утратил радость вдохновения, хотя больше терять мне было нечего: ни друзей, ни родных у меня не было.

Понимая, что я перестал хотеть рисовать, я скорее удивлялся, чем расстраивался. Но, не чувствуя страха перед возможностью потерять смысл моей никудышной жизни, который заключался в живописи, я все же ощутил другой страх, как мне казалось, более важный, нежели обнищание моей души и рук-кистей – я боялся потерять мечту.

Я грезил Антарктидой: ее белыми просторами, холодом, стаями пингвинов, тюленями. Больше об этом крае я ничего не знал. И теперь, ясно осознавая, что никакой возможности отправиться туда у меня нет, я механически дышал, ел, работал и спал, ощущая глухую тупость и никчемность собственного существования.

И тут в моей жизни появился он.

Фурми работал со мной в котельной, но я не был с ним сколь-нибудь знаком. Он был моложе, живей и общительней меня. Его отличали слегка вьющиеся темные волосы с рыжиной на затылке, прямой нос с узкими длинными ноздрями, широкие мохнатые брови и маленький рот.

Когда я впервые столкнулся с Фурми (имени его я не знал, но много раз слышал, как его окликали таким образом остальные), меня поразили его необыкновенно живые, блестящие глаза чистого зеленого цвета, жадно смотревшие вокруг. Тогда я подумал, что такие глаза могли быть у внезапно прозревшего человека, который по воле чуда вдруг покинул мертвую темноту и впервые увидел незнакомый бескрайний мир цветов и форм, но человек этот знает, что счастье видеть даровано ему лишь для того, чтобы снова быть лишенным зрения. Я ни у кого больше не видел таких жадных, звонких, молодых глаз.

С тех пор Фурми неизменно улыбался мне при встрече, но не обменялся со мной ни единым словом.

 

Мы стояли с Фурми на остановке: проливной дождь случайно столкнул нас здесь. Тогда я ощутил, какой Фурми маленький: в котельной он казался мне много выше остальных, мне же, как оказалось, едва достигал плеча.

Мы впервые заговорили. Фурми держался свободно и смотрел на меня прямо, не мигая, с неподдельным интересом.

– Здравствуйте. Вы, несомненно, помните меня: я работаю с вами в котельной. Я Фурми.

Меня поразил его спокойный голос и немного официальный тон нарочитой правильности фраз.

– Пожалуйста, не представляйтесь, – продолжил юноша, – я знаю ваше имя.

Я все же представился. Фурми пожал мне руку и улыбнулся. У него были красивые белые зубы, немного неровные и слегка сточенные по краям.

– Я знаю, что вы художник. Я тоже имею несчастье быть им, ввиду чего вы мне чрезвычайно интересны. Я бы хотел… Впрочем… Не сейчас, сударь, всему свое время.

Я понял, что Фурми нервничает, по тому, как изменилась его речь: красивая и стройная, словно монолог из книги, она была теперь шаткой, сбивчивой и неуверенной. Я взял Фурми за руку и сказал:

– Мне приятно познакомиться с вами. Да, я действительно художник… Был им, по крайней мере. Я почти перестал рисовать, растрачиваю себя на дешевые подработки и скучные случайные заказы, все время курю, редко, но много пью и бегу от своего катастрофического одиночества. Полагаю, у нас с вами много общего.

Фурми сощурился и кивнул. Иронии моей он, видимо, не признал.

 

Я крепко привязался к моему новому знакомому. Он почти постоянно проводил время со мной, забыв обо всем, что его окружало. Фурми оказался веселым и чутким человеком, но его слаженная речь постоянно сбивала меня с толку: я не мог привыкнуть к неестественной правильности его фраз.

Отец Фурми был подводником, а мать безумно любила литературу – юношу не тянуло ни к морю, ни к книгам. Он обожал рисовать и всегда носил в кармане блокнот и карандаш. Художественное училище заточило мастерство юноши – в уверенных и сильных штрихах Фурми жил особый дух, отличающий настоящего художника от обыкновенного рисовальщика.

Когда мы гуляли по вечернему городу, юноша нередко останавливался, чтобы запечатлеть в блокноте то понравившийся нос продавца мороженого, то отблеск фонаря на усталой воде, то женщину, прижимающую к груди ребенка.

Тем не менее, Фурми никогда не рисовал меня и неизменно отказывал мне в просьбе сделать его портрет, с какой горячностью я его ни просил. Но когда Фурми сидел, глубоко уйдя в свои мысли, я украдкой рисовал его глаза, спокойные и печальные в эти минуты, мечтая однажды нарисовать их такими, какими они были всегда – живыми и жадными.

Да, я действительно снова мог рисовать. Но тоска моя по Антарктиде усилилась: я желал ее, мечтал о ней, баюкал ее образ во снах. Фурми ничего не знал о моем наваждении; он ничего не сказал мне, когда я внезапно заболел, и меня несколько дней лихорадило, но в его зеленых глазах что-то вздрогнуло и разбилось. Вскоре он спросил меня, что я собираюсь делать дальше.

– Жизнь завершается, дружище, а я так ничего и не достиг. Я не знаю.

 

Прошел еще месяц. Я продолжал жить, работать и ждать чуда. Фурми старался поддержать меня, но, как мне казалось, главной причиной этому была не любовь и привязанность друга, а его всепоглощающий интерес ко мне как к художнику.

Мы часто рисовали вместе; я давал ему советы и оценивал его масляные этюды. Каждый раз, когда я молча разглядывал его картину, которую он небрежно называл наброском, он нервно курил мой «Беломор» и не переставая хрустел пальцами ног. Я просил Фурми не принимать с такой серьезностью моего мнения, но он только отмахивался; его глаза становились тогда еще живее, ярче и темнее, приобретая бархатный темно-зеленый оттенок брусничных листьев или лесного мха.

 

Фурми коротко и уверенно заявил мне:

– Ты едешь в экспедицию вместо меня.

Сначала я ничего не понимал. Какая экспедиция, почему туда пригласили Фурми и по какому праву туда поеду я?! Друг в третий раз раздраженно объяснял мне:

– Сударь, вы не умеете слушать. Ты приглашен в тридцатую советскую антарктическую экспедицию в качестве художника-маляра. Уяснил?

Я был шокирован, ошарашен, смят! Фурми наотрез отказывался мне что-либо объяснять, повторяя, что все давно улажено. Чувствуя одновременно восторг и испуг, я не мог не признаться себе в том, что все мои мысли заняты теперь только грядущей поездкой.

 

– Твоя мечта стала желанием, – промолвил Фурми.

– А разве желание и мечта – не суть одного? – воскликнул я.

– Желание есть осознанное стремление к достижению мечты, мечта же не всегда продолжает себя в желании, ибо она в первую очередь являет собой плод воображения.

– Реальность мечты может выходить далеко за пределы воображения, – парировал я.

– Воображения головы – да, но не сердца.

– Что ты понимаешь под «воображением сердца»?

Он долго молчал, разглядывая меня, затем слегка удивленно ответил:

– Любовь, конечно.

 

Научная экспедиция продлилась год. Поездом мы добрались до Москвы, оттуда – на самолете в Мозамбик, проездом побывав в Каире. В Мозамбике нас встретил пароход, который отправлялся на Мадагаскар.

Остров оставил у меня не очень приятные воспоминания: я там чуть не задохнулся. Улицы Антананариву были наполнены убийственно яркими, настойчивыми и весьма разнообразными ароматами специй и пряностей; я брел посередине этих улиц, еле переставляя ноги и умирая от нестерпимой головной боли.

Когда нас пересадили на другой пароход, державший курс на мою мечту, я был воистину счастлив.

Неожиданно меня все же догнала морская болезнь. День я лежал, бледный и слабый, не в силах держать даже кисть, но недомогание отступило так же быстро, как и началось.

Каждый вечер в кают-компании нам показывали кино. Помещения заполняли столы из карельской березы, единственной ножкой крепившиеся к полу. Во время очередной сильной качки мы как раз смотрели фильм; нас мотало по салону, и в отчаянии мы хватались за круглые гладкие столешницы. Все они вскоре были оторваны…

…Мы оказались на станции Мирный. Разместили нас в двухэтажном доме, где на каждом этаже находилось по пять комнат. Моим соседом по комнате стал молодой магнитолог.

Я немел от безумной радости и восхищения: моя Антарктида была прекрасна, бесконечна, свободна и дика. Я не мог оторвать глаз от синего неба, плавно переходящего в далекую-далекую гладь воды – так и ходил долгое время, задрав голову вверх. Климат оказался сухим, и я почти не ощущал холода.

Нам поставили задачу: провести косметический ремонт кают-компании станции. Работа не мешала мне полностью растворяться в моей снежной стране. Однажды я долго блуждал по толстому слою утрамбованного снега, под которым скрывался лед, пока наконец не решил остановиться и передохнуть. Я подстелил куртку и сел.

Тишина. Тишина и даль. Вдруг передо мной в один ряд встали пять императорских пингвинов с рыжим румянцем на щеках. Они стояли молча, недоверчиво буравя меня умными глазами, я же боялся шелохнуться. Как осмелились эти красивые дикие птицы подойти ко мне? Нет, я не причинил бы им вреда, но были и те, кто воровал у пингвинов яйца, заставляя стаи при приближении человека беспокойно кричать, подавая тревожные сигналы, и уходить дальше, в глубь айсбергов и хрустальных пирамид.

Самый крупный пингвин, ростом чуть больше метра, вышел из шеренги и медленно принялся меня обходить. На некоторое время он задержался у меня за спиной, и я заволновался: а ну клюнет? За первым последовали остальные. Каждая птица, обойдя меня, вновь становилась в колонну собратьев.

Я благоговел перед силой и грацией этих морских птиц. Они опасались меня, но не сторонились. До сих пор не пойму, как позволили они мне взять на руки маленького пингвинёнка. Он был тяжеленький, теплый, испуганно таращил на меня глаза и не сопротивлялся, пока я бережно держал его на руках. После того как я его отпустил, к нему еще долго никто не приближался, чуя чуждый человеческий запах.

Шли дни. Я работал, наблюдал за стаями пингвинов, расписывал ученым пустые пингвиньи яйца, которые они оставляли себе на сувениры. Однообразная работа угнетала меня, и на очередном яйце я «споткнулся» – не смог в сотый раз нарисовать украшавшего расписанные яйца пингвина. Яйцо ученый оставил мне.

 

Экспедиция близилась к концу, когда я поймал себя на мысли, что ни разу не вспомнил за все это время о Фурми. Я почувствовал, как по нему соскучился. Наблюдая за пингвинами, которые, разбившись на пары, стройной длинной колонной, которую замыкала старшая птица, шли к воде, и рисуя их заиндевевшим карандашом или по памяти в помещении, я представлял, как отдаю эти наброски Фурми, как он радуется и смеется. Я ведь так и не спросил его, хотел ли он посетить Антарктиду сам.

«Когда я буду старым, я обязательно напишу об этом удивительном крае книгу», – думал я.

 

Вернувшись домой, я первым делом побежал в котельную. Многие из рабочих были мне незнакомы (неужели прошла целая вечность?), но одного старика я все-таки отыскал: он вяло пожал плечами на мой вопрос о Фурми и сказал, что этот парень давно уволен. Тогда я помчался к другу домой: он снимал комнату у одного господина.

Мне отперла дверь невысокая опрятная женщина с миловидным, но отнюдь не интересным тусклым лицом. Я спросил ее про Фурми. Она удивленно взглянула на меня:

– Простите, кто?

– Фурми, юноша, что снимает у вас комнату! – нетерпеливо воскликнул я.

– Мы сдаем ее женщине, – недовольно ответила хозяйка квартиры. – Впрочем, подождите моего мужа, он будет вечером и, может быть, сможет вам помочь. Около девяти часов.

Дверь передо мной захлопнулась.

Вечером я увидел его – бородатого мужчину средних лет, с полным, слегка обрюзгшим лицом и мягкой улыбкой.

– У вас снимает комнату молодой человек по имени…

Я запнулся, с ужасом осознав, что за то время, которое я знаю друга, я ни разу не поинтересовался его настоящим именем. Беспомощно взглянув на собеседника, я пробормотал что-то невразумительное. Мужчина покачал головой и ответил:

– Комнату я сдаю новому съемщику, но до него у меня действительно жил юноша. Темный такой, небольшого роста…

– И с удивительными глазами! Зелеными, – тихо прибавил я, чуя какую-то беду.

Мужчина кивнул.

– Полагаю, это он. Его звали Иван Леснов. Мне очень жаль, но он здесь больше не живет, потому что…

– А где он? – я почти кричал.

– Дослушайте же! Он здесь больше не живет, потому что однажды он выплатил мне деньги за текущий месяц, поблагодарил и ушел. Куда, зачем – извините, это вам лучше знать, не так ли?

 

Я искал его везде. Прошло уже двадцать лет, а я продолжаю его искать. Но моего Фурми нигде нет.

Я так и не нарисовал его глаз: смелых, зовущих к жизни, искрящихся, беснующихся, ярких. Я так и не рассказал ему об Антарктиде – я никому о ней не рассказал. Я написал маленький рассказ-воспоминание, но уже не Антарктида занимала мои мысли. Я думал о Ване Леснове, о Фурми, забравшем с собой мою тоску, мою смерть.

У меня есть друг.

 

 

 

508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Список бк с приветственным бонусом при первом депозите
Поддержите «Новую Литературу»!