Царь Иван Грозный, или Четыре Ивана

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за март 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 18 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Царь, царевич,

король, королевич,

сапожник, портной –

кто

ты

такой?

 

 

Есть люди, – упаси меня Господь назвать их учёными, – которые считают, что невозможно совместить в одном человеке прекраснейшие добродетели и омерзительные пороки.

Так появилась версия, что царь Иван Грозный – это не единый человек, а несколько российских правителей, объединённых нерадивыми историками в одно существо, в некую политическую химеру.

 

Одному никак было не справиться с такой громадиной неподъёмной, с такой страной. Вот и пришлось…

Нас было четверо! Четыре Правителя: непосредственно Иван Васильевич, который потом ещё долго фигурировал в русской истории под именем Василия Блаженного; его двоюродный брат Владимир Старицкий; сын Ивана Васильевича Иван Иванович; и совсем уж сомнительная и таинственная фигура – татарский князёк Симеон Бекбулатович.

Нас было четверо, поэтому первый русский царь вошёл в историю под именем Ивана IV.

 

 

 

Палаты в Кремле.

На кровати полусидит-полулежит полный пожилой человек в богатом, шитом золотом халате и красной мурмолке.

Перед кроватью стоит невысокий столик, на котором шахматная доска с расставленными в хитрую позицию фигурами. Старик время от времени берёт то одну, то другую фигурку, повертит в руках да поставит назад, за следующей тянется, но так и не видит нужного хода.

 

            Царь Иван

О чём тут только можно ещё Бога попросить? – Чтобы освободил нас от самих себя…

 

            Хор

 

СТРОФА

Господи, дай нам пропасть,

не быть на Твоём свету,

отними свою власть,

оставь пустоту.

 

Поглотит калуга-топь –

не как до поры, судьбы

Китеж, – не дай Господь,

чтоб всплыли когда гробы.

 

АНТИСТРОФА

Будет ни рай, ни ад,

ни памяти, ничего –

простится нам шум и чад

бывшего здесь всего.

 

Не то, как писал Платон, –

в славе и силе вир

Атлантиду, – со всех сторон

прочий поглотит мир.

 

            Царь Иван

Нет, ни о чём не надо просить. Неужели мы не справимся сами с собой?!

Принесём Ему в жертву Россию.

На те, Боже, что нам негоже!

 

Не нужно, чтобы эта страна существовала,

под небом лежала,

Бога пугала

отражением, отвержением Его начала.

 

Прямыми сделаем Господу стези Его,

как свету сквозь наше смертное естество.

Жизнь утечёт, и память о ней остынет, –

Богу, чтоб заново сотворить, белая нужна пустыня.

 

Свет на сцене изменяется, видятся всполохи большого пожара. Это горит Москва в 1547 году.

 

            Царь Иван

Ох, я рано задумался, детина,

о делах наших русских, страшных, скорбных;

о веках упований, унижений –

трепет в кости вошёл и страх мне в жилы.

 

И от мыслей таковских царь-детины

испужалась Москва, забунтовала,

огоньком заиграла, лютым светом,

крови-кровушки тёпленькой хлебнула.

 

(Вспоминает, как отдал тогда бунтовщикам нескольких приближённых на растерзание. Так надо было. И это было только началом, самой простой, вынужденной жертвой. А сколько ещё будет жертв настоящих – по собственному желанию, собственным, так сказать, иждивением...)

 

Успокоилось малой моей жертвой,

снова ластится царство-государство,

ин мурлычет, вылизывает пятки,

ин когтит самоё себя, раскаясь.

 

(Задумывается и несколько успокаивается. Вспоминает тех, кто выскочили, как черти из табакерки, из того пожара: всяких Адашевых, Курбских, Сильвестров…)

 

Намело огнём, ветром человечков –

прямо ангелы; окружили пляской,

отвели мне глаза от Правды Божьей,

усмирили познание и похоть!

 

            Хор

Должен царь

суровой заботой облечься:

о благе подданных печься,

ставить злу препоны,

соблюдать законы,

отрицать наветы,

слушать советы

умных людей,

а иной царь – злодей!

 

Будешь раб

русскому народу

за его свободу,

победоносному войску

за его геройство,

думным боярам,

хищным татарам,

православному клиру,

городу, миру!

 

Не уподобься

скимну рыкающему,

пардусу рыскающему,

лису хитрящему,

оводу жужжащему,

змею кусающему,

кабану снедающему –

не будь на троне

никем, человека кроме!

 

            Царь Иван

Смешны и унылы в России рационалисты, но заморочили мне ум, взяли мою волю!

 

(Переворачивается на кровати. Хочет кого-то позвать, кричит «эй!» – никто не отзывается. Да он бы очень удивился, если бы кто-то отозвался. Продолжает.)

 

                  Москва когда пылала,

я в первый раз увидел грозный Лик,

услышал Глас. Но молодость моя,

политика, война – всё развлекало,

ещё любовь, супружество.

                                               Как ясно,

как хорошо под стенами Казани

мне было. Вот она – моя победа,

вот – моя смерть, колеблются весы

так явно, зримо.

                              А мои иуды,

глупцы решили, будто навсегда

их время.

                  Это было время сна

глубокого, немаетного, сил

копившего. Видения его

устойчивы, благообразны были.

Я жизнь хотел прожить, как будто можно

властителю остаться человеком:

отцом, супругом…

 

На сцене появляется оборванный вертлявый человечек. Он подходит к шахматной доске и быстрым вороватым движением берёт и кладёт в карман первую попавшуюся фигурку.

 

            Василий Блаженный

Я человек маленький,

язычок мой аленький

без устали метёт,

долго жить не даёт,

правды наметает,

как Бог её знает,

как мир её не хочет,

всё над ней хлопочет

её заямить, скрыть –

ан так тому не быть!

 

            Хор

 

СТРОФА

А говорят – он мёртвых мертвей,

А говорят – он царских кровей.

А говорят – Казань брал!

А говорят – жрёт кал!

 

Вот оно как на Руси:

то поём «Иже еси»,

то хоть святых вон выноси,

визжим, как пороси.

 

АНТИСТРОФА

А говорят – Бог его слушает!

А говорят – ум, душу его кушает!

А говорят – украшает цепями!

А говорят – он царь между царями!

 

Ходит не полем, лесом,

спит не под небом, навесом,

слово его вьётся бесом,

не придавлено грехом, весом.

 

Царь Иван наконец-то обращает внимание на вошедшего. Кажется, он не слишком сильно удивлён.

 

            Царь Иван

Ты как здесь?

 

            Василий Блаженный

                          Что, охрана твоя, рынды

меня задержат? Два у нас виденья,

два варианта истины, братишка:

юродивый и царь. И от обоих

держись подальше.

 

            Царь Иван

                                   Так ли моя смерть

ко мне приходит?

 

            Василий Блаженный

                                Что ты, братец, что ты,

какая смерть? Уж сколько раз с тобою

мы умирали, чтобы жить да жить,

на общей нашей жатве утомляться!

 

Царь Иван задумывается.

 

            Царь Иван

Но ты ведь свят?

 

            Василий Блаженный

                               Такая наша святость,

что истязает плоть, дух; что мертвит

страну, её людей. Одно ведь дело

мы делаем с тобою. Я лишь тень,

я принимаю то, что солнцем власти

не дожжено.

 

            Царь Иван

                      Что догниёт с тобою!

 

            Хор

Кого не ворог копьём,

не царь колом,

того святой постом!

 

Вечное наказание,

самоистязание,

баш на баш: страдание – сострадание!

 

Сами себе кромешники,

над Богом насмешники,

бывшие грешники!

 

Собственному аду,

явственным стигмам рады:

чем лютей казнь, тем ценней награда!

 

Откровенно говоря,

нет над нами царя,

только русский дух простёрся, паря!

 

Царь Иван снова ворочается и вспоминает время своей тяжёлой болезни, после которой он сбросил царскую одежду, сменил имя, пошёл гулять по Москве. Этакий русский Гарун аль-Рашид.

 

            Царь Иван

Смерть навалилась тогда на меня, как медведь на незадачливого охотника, кости переломала, самый дух перековеркала. Лёг на одр живым, а встал? Бог весть. Не мёртвым, конечно, но и не совсем живым. Тяжёлая болезнь как-то приобщает человека к смерти, так, что не разобщиться. А мёртвому нельзя просто так оставаться среди живых.

Ушёл я. Погромыхивая веригами. Был Ванька – стал Васька.

А царство? Да пропади оно пропадом. Хотел оставить сыну – не получилось.

 

            Василий Блаженный

Ох и завыла позёмка-вьюга,

бесы, гоняющие друг друга,

промельк и крик; из палат я вышел

царских, богатых, Москвы всей выше,

звёзды сияли на чёрном небе,

жить, ночевать бедолаге где бы?

Смертью обглоданный, живый вышел,

то повторяя, что в смерти слышал.

 

            Хор

 

СТРОФА

Встал – и вон из палат

куда глаза глядят –

от царства-государства,

от лжи-коварства!

Не выдержал тяжёлые бремена,

последние времена,

ушёл спасаться!

Одни мы, братцы!

 

АНТИСТРОФА

Русской державы смерть

долго ль терпеть?

Мы в своей воле,

Боже, доколе?

Поедом себя едим,

обратно хотим

покорствовать, спасаться!

Кто на нас, братцы?

 

На сцену выходит новый персонаж. Это высокого роста, красивый русый малый с умным, правильных черт, лицом. Кровь с молоком, но и благообразие. Ужасно несовременная внешность. Сытость и ум.

Он подходит к шахматной доске, долго думает над позицией, наконец, решившись, бережно берёт одну из фигур и прячет себе за пазуху.

Царь Иван начинает подробнее вспоминать пережитое.

 

            Царь Иван

Болезнь меня скрутила, я лежал

полмёртв. Вокруг меня содом, делёж

наследства. И политика большая,

и малая политика страны

схлестнулись.

 

            Владимир Старицкий

                          А негоже, братец царь,

страну оставить хилому младенцу,

в игралище дать хищному боярству.

А подержу я скипетр и державу

до времени, до срока.

 

            Царь Иван

                                       Я молчу.

И приливает ненависть такая,

которая одна мне умереть –

огнь, сера – не дала.

 

            Владимир Старицкий

                                    Я буду править

спокойнее, угомонится Русь.

Не всё нам, брат, савраску дыбить, шпорить…

 

Царь Иван и Василий Блаженный смеются. Надо же – угомонится Русь…

 

            Владимир Старицкий

Буду по-другому править-царевать,

Русь-страна не станет горе горевать,

вскинет Матерь Божья над страною плат,

ляжет, белый, лёгкий, обовьет семькрат!

 

            Василий Блаженный

Скажет по-другому слово Валаам,

а оно немое, мёртвое к ногам

падает; а то, что вздумал умолчать,

будет только громче, шире нарастать.

 

            Царь Иван

Сбудутся проклятья. Огнь как ни туши,

он дымит, гуляет; на помин души

вся Россия-скатерть яствами полна:

корма-то для смерти, зелена вина!

 

Князь Владимир, поёживаясь да подрагивая, начинает вспоминать и рассуждать.

 

            Владимир Старицкий

А меньше ли казним? – Топор, как раньше,

по головам мелькает, прекратить

нет сил его работу. Тянут дыбы

наверх страну… Законы мои робко

бормочут, не спасают никого.

Прав, прав ты, обменяв златые бармы

на честные вериги…

 

            Василий Блаженный

                                     Тот же вес…

           

            Царь Иван

Лёгкому правлению нельзя быть долгим на Руси… Ибо назначено русскому монарху быть страхом и ужасом своей страны. И когда неразумный властитель действует против умысла Создателя, против законов политики, то рушится всё, даже законы природы. Время начинает течь как-то скорее обычного – наивный, добрый мальчик, сын и наследник, за несколько малых лет вырастает в зрелого, сильного душегуба.

 

            Василий Блаженный

Время тихое течёт,

утекает промеж рук,

время тихое влечёт,

увлекает дивный струг –

 

мать-Россию; так ей плыть,

на покое, не судьба –

станет Господа гневить,

непокорная раба!

 

«Дай мне жало, дай, Господь,

без него хоть не живи,

пусть в истерзанную плоть,

в чёрной желчи да в крови

 

пусть приходит человек

молодой, сил налитой,

коротать мой дикий век,

надругаться надо мной».

 

На сцене появляется новый персонаж – молодой, красивый, сильный парень. Царевич Иван. По всему видно – хват. Берёт с доски фигурку, подбрасывает и ловит её на лету.

 

            Хор

 

СТРОФА

Заждались,

дитятко,

ох заждались,

чтоб законный

над нами правил,

чтобы нас, сермягу, и в грош не ставил.

 

АНТИСТРОФА

Заждались,

дитятко,

ох, изнылись

наши хребты-спины

по крепкой, долгой

ласке – кнут, играйся над нами, щёлкай.

 

            Царевич Иван

Законное наследие отцово,

страна лежит – и время мне готово

отдать, что задержало, задолжало!

Всё совершится радостно, сурово!

Сбывается начертанное слово,

и прорастает царственное семя!

Русь сочтена, Русь взвешена, настало

её, моё решающее время!

 

             Царь Иван

Кровь не водица. Вырос наследник, Иван Иванович, светлый государь. Чего больше хочет русский народ: добрую, но сомнительную в своих правах власть или свою, законную, зверскую?

 

            Владимир Старицкий

Ты сам не знаешь…

 

            Царевич Иван

                                    Это всё всегда

принадлежало мне.

 

            Владимир Старицкий

                                   Я уберёг,

я, сколько мог, тебя оберегал

от этой доли, участи.

 

            Царевич Иван

                                      Желаю

вернуть! Страна желает, изнывает.

 

            Владимир Старицкий

Глупа, дебела баба.

 

            Царевич Иван

                                   Да! Такая!

 

Царевич закалывает Владимира Старицкого ножом.

 

            Царь Иван

И не жалко чудака,

кто тяжёл, угрюм и квел;

не по-русски далека

смерть была, и сад чуть цвёл!

 

И не жалко мать-страну:

залежалась, заспалась,

будто нерусь и в плену;

будущего не боясь!

 

И не нашего ума

благодать, и тесно в ней;

и заёрзала сама Русь,

чтоб стало веселей.

 

            Хор

Убивший псаря становится псарём!

Убивший царя становится царём!

Каждому своё!

Каждому своё!

Каждому своё!

 

Погубивший свой род – остается один!

Погубивший народ – становится господин!

Каждому своё!

Каждому своё!

Каждому своё!

 

            Царь Иван

Сынок-то мой, зверёныш, даже меня удивил…

 

            Василий Блаженный

Разгулялся мальчик на просторе,

разгулялся на большой свободе,

много, много дела затевалось

и опричь обычных казней, пыток…

 

Зашаталась Русь, да всё ей мало;

красная, хлебнула чёрной крови,

захлебнулась, ей захорошело,

помирать удумала старуха.

 

Ты гляди – взаправду издыхает,

а не притворяется плутовка:

меньше её, меньше – убывает,

казнь за казнью этак быстро, ловко!

 

            Хор

Гойда! Гойда!

Князя мы, боярина,

большого хозяина –

на четыре стороны,

не догонят вороны!

 

Гойда! Гойда!

Воина служилого,

родине немилого,

мы – колесованием!

С гиком, с плясованием!

 

Гойда! Гойда!

А московского попа

мы придавим, как клопа!

Русского монаха

поразвеем прахом!

 

Гойда! Гойда!

Опустела слобода,

погорели города,

а кого тут сыщем мы,

так удавим, нищего!

 

Гойда! Гойда!

Для народа-племени

хватит казни, времени,

чтоб по всем и всякому

Русь прегорько плакала!

 

            Василий Блаженный

Но нельзя так просто, прямо, тупо!

Божье поле! Тут без веры, смысла

ни пожать, перепахать, ни солью

жгучею, торжественной засыпать!

 

            Царевич Иван

Хорошо!

Кровушкою напиться, и ещё!

Батюшка царь

читал над страною, как пономарь,

а я смехом смеюсь;

ох, как корчится матушка-Русь!

И мои кромешники

тоже ребятки пересмешники!

Метёт метла,

чтоб добела, догола, дотла!

 

            Хор

 

СТРОФА

А воспылала любовью

к насильнику, к лиходею!

Женскою подлой кровью

стыну и холодею!

 

Как он силен, прекрасен!

Как надо мною вправе!

Труд его не напрасен!

К вящей любви и славе!

 

АНТИСТРОФА

Бросит меня, оставит,

слезы на раны льются,

сердце-то не лукавит,

а норовит запнуться;

 

да, я помру, дурында,

сгину, как он исчезнет;

ох, как мне тяжко, инда

волос лысеет, лезет!

 

Царь Иван подходит к царевичу Ивану и забивает... [👉 продолжение читайте в номере журнала...]

 

 

 

[Конец ознакомительного фрагмента]

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в марте 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: