Летят утки…

 

Откуда есть пошла тамбовская литература

 

На чтение краткой версии потребуется 2 часа 20 минут, полной – 3 часа | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Купить в журнале за октябрь 2015 (doc, pdf):

 

 

 

 

Я буду скакать

по холмам задремавшей Отчизны

Неведомый сын...

 

Николай Рубцов

 

 

Белый конь. Конь Блед. Геннадий Якушенко… После его нелепой и трагической гибели меня долго по ночам мучили кошмарные видения – слишком очевидным было всемогущее явление Смерти. И я чувствовал себя виновником случившегося.

Эти запоздалые заметки меня снова возвращают в ту морозную гулкую ночь, когда мы вывалились из жаркого спального вагона, приспособленного под передвижную гостиницу для железнодорожного начальства.

С вечера товарищ, прибывший из Воронежа, сам человек пишущий и любящий литературу, позвал нас, горластых и молодых, к себе на ужин. А почему не пойти? Дело весёлое, стоящее. И мы, как бабочки, шурша крыльями вдохновения, кружась возле зелёной казённой лампы, то и дело припадали к бешеному русскому нектару. Гогоча и перебивая друг друга, мы читали свои и чужие стихи, радуясь каждому удачному слову и жесту.

Мимо нас, громыхая на мёрзлых рельсах, уходили в ночь поезда – у каждого своя дорога. Все ехали куда-то, только одни мы сидели в отцепленном вагоне, с упоением наслаждаясь жизнью и молодым здоровьем. Нам было хорошо и весело. Лучше не бывает.

Разбитная, без комплексов, смазливая официантка обслуживала нас по первому классу. Маленький кружевной передничек намекал на невозможное, и каждый, выхваляясь и изощряясь в остроумии, норовил преподнести нашей обворожительнице комплименты. Она, ничуть не смущаясь, с лёгким хохотком принимала их, в то же время ни на минуту не забывая про свои обязанности.

Казалось, что жизнь ещё не начиналась, а это всё – только примерки к ней.

Если бы это было так! Через час одного из нас не стало, и он остался лежать ничком, уткнувшись в снег подбородком, словно своим дыханьем пытался отогреть чёрствый и задубелый на морозе сугроб.

Можно было бы вызвать врача и спасти друга, но нас рядом не было. Мы рассыпались по перрону, как прутья из враз разжатой ладони, и – каждый оказался там, где оказался…

На Геннадия иногда находила такая дурь, что он вдруг становился корявым, как кора дерева, – где не погладь, везде шершаво. Так было и в этот раз. Поэтому-то мы и разбежались с ним в разные стороны. А может быть, и не поэтому? Как знать?..

 

При всём при том Геннадий Якушенко был личностью, и неординарной.

Геннадий был наделён повышенным чувством собственного достоинства, часто встречающимся среди пишущей братии. У Якушенко это было подтверждено его талантом и его способностями. Всего один раз, и то по пьянке, я услышал от него горькое признание, что он поэт одного стихотворения. Вот оно:

 

Куплю с получки белого коня.

Взметнусь в седло, скосив лукаво око,

Конь пронесёт роскошного меня

Мимо твоих открытых окон.

 

И будет надо мной висеть

Меж облаков орёл спокойный.

А конь располосует степь

На два куска серебряной подковой.

 

И поскачу я до Днепра-реки,

Там поклонюсь седым курганам,

Решат на шумной сходке казаки:

«Будь братом нам и храбрым атаманом!»

 

Ударит

            вдребезги

                             казацкий день,

И затрещат вишнёвые рубахи…

А на заре вернусь я в свой курень,

В пустой курень,

                           как будто бы на плаху.

 

Раздавит грудь невыносимый стон,

И рухну на пол,

                        срубленный под корень.

Но в дверь ударит гулко конь,

Мой добрый конь,

                             серебряной подковой.

 

Он вынесет меня на шлях туманный,

И на дыбы поднимет горизонт,

И на вершину хмурого кургана

Орёл с лохматой тучи соскользнёт.

 

Лихому дню обломит крылья вечер,

И ночь звездою вспыхнет впереди.

Ты выбежишь босая

                                  мне навстречу,

И молча руки скрестишь на груди.

 

И вся – как миг –

       неверного меня

              Прижмёшь к груди,

                     Забыв и страх, и робость…

              А до получки-то –

                     четыре дня

       И вот пятак на утренний автобус.

 

Геннадий приехал на Тамбовщину с Украины, поэтому-то у него так много деталей малороссийского быта.

Якушенко страстно любил поэзию. Самым большим авторитетом для него был Тютчев, до которого я к тому времени не прикасался. А жаль! Тютчев мне казался холодным и рассудочным сверх меры. Я больше был увлечён Есениным и Павлом Васильевым. Я ими бредил. Меня привлекала чистая вода, а Геннадия – бриллиант.

Якушенко был постарше меня всего на один год, и когда я вернулся в Тамбов из армии, и впервые после службы пришёл в литературную группу при газете «Комсомольское знамя», Геннадий там был уже мэтром.

Помню, когда я прочитал на занятии какое-то своё программное стихотворение, Геннадий тут же со свойственным ему сарказмом заметил, что из этих соплей даже лапши не сваришь. В то время я уже широко публиковался в армейской печати, и такая безаппеляционная реплика поставила меня «на рога».

По-чёрному матерясь, не обращая внимания на сидевших рядом литературных девиц, я полез в драку. Если бы не Женя Харланов, увы, тоже теперь покойный, Якушенко набил бы мне морду. В этом отношении он был куда сноровистее меня. Женя сгладил положение, сказав, что в моих стихах есть чувство, интонация, метафора свежая, наконец…

Но при всём при том Геннадий тогда был прав, стихи те, конечно, были слабыми.

Позже, этим же вечером, мы сидели в кафе «Берёзка», что у памятника Зое, пили горельский вермут и взахлёб читали для первого знакомства свои стихи.

Геннадий, обнимая меня, говорил, что поэзия – «пресволочнейшая штуковина», и надо быть беспощадным к себе и другим, чтобы не сорить в чистом доме литературы.

Перечитывая его первую и единственную книжку «Синие ливни», которая если и сохранилась у кого, то только у больших любителей тамбовской литературы, у истоков которой мы тогда стояли, находишь настоящие стихи, делающие честь Геннадию.

 

Не плач при мне. Не выношу я слёз.

Упрячь, захорони в душе обиду.

Я среди слёз, я среди горя рос.

Я столько слёз в глазах у женщин видел,

Что лишь скользнёт по бледности щеки,

Скользнёт, горя, слеза живая,

И я уже сжимаю кулаки,

Я, стиснув зубы, кулаки сжимаю.

Твоей души обидчики, враги

От злобы пусть развалятся на части, –

Не плачь. А слёзы те побереги,

Побереги, родная, их на счастье.

 

И ещё:

 

Январский полдень розов,

Мороз стекло грызёт.

И белые берёзы

Идёт за горизонт.

 

Под нестерпимым ветром,

По-вдовьи тихо горбясь,

Тая в звенящих ветках

Берёзовое горе.

 

Вот так, наверно, вдоволь

Пролив горячих слёз,

Учились наши вдовы

Молчанью у берёз.

 

И ещё:

 

Когда промёрзлыми ночами

Забьётся болью сердце чаще –

Насторожённое молчанье

Нарушит поезд проходящий.

 

И что-то сказочное, дивное

Оставит строгий стук колёс,

Над ослепительной равниною

Средь лунной светлости берёз.

 

Мои заметки – не литературная рецензия на творчество Геннадия Якушенко, это память о Геннадии Якушенко, о человеке и поэте.

Как жаль, что мы не ценили свою молодость! Мы расплёвывали себя, позволяли быту «катить на нас бочку». Таскаясь по общежитиям промышленных окраин, мы впитывали в себя отравленный и гнилой воздух повседневности, и сами растворялись в нём.

Ничто так не разлагает личность, как стадное чувство, сообщество, общага. Оторванные от своих корней, задавленные нуждой, мы, схваченные за горло промышленным молохом, медленно растлевались, теряя в «кузнечном грохоте завода» тонкий слух поэта – Божий дар. И тогда поэзия заменялась громыханием молотка по жести – опусами на «рабочую тематику», которую нам предлагали разрабатывать партийные и литературные начальники. Об этом не хочется сейчас, это тема другого разговора.

Жалко, нет Геннадия, нет его колючих афоризмов, ставящих всё на свои места. От плохих стихов Якушенко всегда впадал в ярость, скривившись, грыз заусенцы – была у него такая привычка – злиться и при этом кусать ногти или заусенцы.

Как ни странно, при разных подходах к поэзии и жизни вообще, меня тянуло к нему, и после очередной ссоры я приходил домой к Геннадию, мы пили мировую и шатались, оглушённые молодостью и вином, по ночным улицам Тамбова.

Было всякое. До поножовщины, правда, дело не доходило, но в драках он не был последним и не прятался за чужую широкую спину, это уж точно, свидетелем чему я был неоднократно. Как певалось когда-то у нас на Тамбовщине: «Чур. Не ползать перед дулом. Не лизать у ног земли!».

Гена, Гена. В каких мирах ты теперь атаманишь, и какой конь теперь кладёт голову на твоё плечо, и за чью гриву ты теперь цепляешься? Я, запрокинув голову, смотрю в небо и вижу белого коня, белую гриву, расчёсанную ветром, и рядом с конём, в распахнутой белой рубахе, ощерившегося в радостной улыбке тебя, и сквозь тебя, коня и рубаху просвечивает чистая осенняя синева.

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за октябрь 2015 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение октября 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.