Не надо думать про пароход

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за август 2023:

 

На чтение потребуется 18 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

1.

 

Не надо думать про пароход. Лучше сразу про армию, про призывной пункт, или уж если начинать, то про последние дни перед армией.

Или вот: было жарко, плавился асфальт…

Нет, не то.

Наверное, вот так: я допускал, что не вернусь. И я действительно не вернулся – уходил тогда, в июле 19… года один человек, а вернулся в Москву через два года – другой. Получается, я доживал последние дни собой прежним. До явки на сборный пункт оставалось два или три дня, и я не знал, чем занять себя, потому что было очень жарко, плавился асфальт, и я подошвами ощущал, как он будто плывёт под ногами, что он зыбкий, как резиновая каша, потому что не надо думать про пароход.

 

Или вот о том, как меня стригли. Я не хотел, чтобы это было в армии, и пошёл в парикмахерскую и сказал – меня под ноль, пожалуйста. Но парикмахершу я не помню, когда я пытаюсь её вспомнить, всё плывёт как зыбкий горячий асфальт под подошвой, потому что вот тут я понимаю: хочешь – вспоминай про парикмахершу, хочешь – придумай про неё историю, пусть она уводит тебя от того, что было на самом деле, но было – и тут я опять ощущаю провал, пустоту, которую нечем заполнить, потому то было это – не с ней, и не надо вспоминать пароход.

 

 

2.

 

Не получается сразу, никогда не получается сразу. Я должен взять разбег, что ли, или придать инерцию своей мысли – как Сизиф раскачивает камень, чтобы опять толкнуть его в гору и не съехать вниз, то есть не съехать совсем вниз, а задержаться, зацепиться.

Это было.

Это не с парикмахершей было. Это...

Это мы бежали вверх по лестнице в полной выкладке (почему вверх?), перед собой я видел чёрные хромовые сапоги ротного, они складывались в гармошку между пяткой и голенищем, когда он переступал ступени, нет, это не сюда. Не сюда меня повело.

 

Это было до армии. А значит – было в один из этих двух дней. Я осторожно перевожу дыхание, чтобы двинуться дальше, потому что я уже ступил на запрещённую территорию

 

Потому что я потому что я потому что я потому что я –

 

Потому что я был тогда в белой рубахе с раскрытым воротом, бритый наголо, и меня обдувало горячим ветром как феном, когда я (зацепиться, зацепиться и не отпускать) –

Когда я стоял на палубе.

Когда. Я. Стоял. На палубе.

 

 

3.

 

Было жарко, плавился асфальт, и я вышел на набережную, и я купил билетик. Дальше всё расставит рассудок, логика. От пристани, что напротив Киевского вокзала, ходили пароходы по реке. Я купил билет на пароход. Я пошёл кататься на пароходе.

 

А дальше было так. А дальше...

А дальше был вечер, я стоял под липами, и было это в тёмных дворах, что около Кутузовского проспекта. Двигались фонари. Я был весь… Вычищен, выжат как лимон, нет, не те слова – это была лёгкая пустота, я не чувствовал веса, не чуял земли под ногами.

Я пришёл домой и выключился, будто повернули выключатель – Выкл. И всё.

 

Когда я понял – а это было уже в армии, – прошло уже полгода… Так оседает на дно чаинки, мысли, муть. Чаинки в столовой, когда пекли хлеб. Когда я понял, что было что-то ещё – что было что-то ещё между раскалённой летней набережной Киевского вокзала, где я купил билет, и вечерними липами в переулках, где я очнулся… Да, именно так. Где я очнулся.

Что было что-то ещё. Когда я это понял, то подумал – я очнулся потому, что не надо, не надо, не надо думать про пароход.

 

 

4.

 

Снова. Сначала.

Не думать, не думать про пароход, а просто попытаться механически сложить кусочки как бы мозаики, нет – пазла… Попытаться восстановить сюжет по ничтожным обрывкам канвы.

Значит, так.

Это было за два дня до призывного пункта. Так? Так.

Я подстригся. Я был в белой рубахе с раскрытым воротом. Было жарко, я пошёл на набережную и купил билет на пароход.

Я стоял – и тут сознание услужливо подсказывает мне – держась за поручень. Да, я стоял держась за поручень. Горячий воздух как из фена. Потому что было жарко. Или потому, что я стоял на корме, где двигатель, машина, и меня обдувало жаром от машины, когда пароход отошёл от набережной?

Было жарко, но меня продувало этим горячим воздухом – он забирался за ворот рубашки, он теребил рыжеватую прядь волос – и это я видел как бы боковым зрением, потому что она стояла слева от меня.

 

…Потому что она встала слева от меня. И я видел, видел боковым зрением, как ветер теребит прядь её волос. Может, и не рыжую, а каштановую – может, солнце просвечивало волосы так, что они отдавали в рыжий цвет.

 

Дальше, дальше, дальше. Дальше я стою под липами, вечер, и я смотрю, как зажигаются фонари.

Нет. Дальше вверх по лестнице, сапоги ротного и вверх по лестнице, потому что не нужно думать про пароход.

 

 

5.

 

У Воннегута, кажется, я читал – когда стирают людям память, то редко делают это чисто, безупречно – они всегда как бы не дометают по углам. И вот то, что остаётся в углах – обрывки, обломки воспоминаний, впечатлений – потом может послужить материалом для того, чтобы попытаться вспомнить.

И ещё в книгах или в стихах, бывает, попадается срока, несколько слов, где всё схвачено так точно и так ясно, что ты чувствуешь как будто лёгкий удар током – я читаю это впервые, но это было, это уже было – со мной.

Или это может быть твоё собственное более позднее переживание, которое вдруг начнет резонировать с тем, что было раньше и надёжно забыто (стёрто) – как под сапогами резонирует мост. Как под сапогами. Когда мы шли по лестнице вверх, хромовые сапоги ротного сминались гармошкой на щиколотке. Меня словно током ударило, когда я в очередной раз подумал – когда мы шли по лестнице вверх.

Когда мы шли по лестнице вверх.

Она шла впереди меня, впереди меня и вверх по лестнице, у неё были тонкие лодыжки, и сама она двигалась легко, у неё был лёгкий шаг.

 

Значит, мы сошли. Мы сошли с парохода ней вместе.

Потом мы поднимались по лестнице вверх.

 

....Потом я стоял в тёмных дворах, но уже в других дворах, уже рядом с Кутузовским, потому что не нужно вспоминать про пароход. Я не чувствовал веса, не чуял земли под ногами, я пришёл домой и выключился, будто повернули выключатель.

«И вчерашнее солнце на чёрных носилках несут».

Выкл.

 

 

6.

 

Мне остаётся только вспомнить, нет – заполнить, мне остаётся только заполнить этот смысловой, временной, логический пробел.

 

Это было за два дня до призывного пункта, я подстригся, я был в белой рубахе с раскрытым воротом.

Было жарко, я пошёл на набережную и купил билет на пароход.

Я стоял держась за поручень, на корме, где двигатель, машина, и меня обдувало жаром от машины.

Она – это была она, и она была старше меня, намного старше, хотя много ли надо восемнадцатилетнему сопляку – она подошла, встала слева от меня.

Горячий воздух теребил рыжеватую прядь её волос – я видел её как бы боковым зрением.

 

Потом мы поднимались вверх по лестнице. Лёгкой, её походка была лёгкой. Это я знал ещё до того – потому что мы шли с ней дворами, не теми вечерними дворами, что на Кутузовском – мы шли через неверную тень листвы, среди жары, почему-то пахло свежевыпеченным хлебом, и её походка была лёгкой, я вел её как в танце – но это опять не отсюда, в каком ещё танце – она шла легко, я держал её за руку.

Значит, она вела – меня.

Не я – её, а она – меня. Потом – не провал, а как будто слишком яркий, белый, невыносимый для глаз свет, а потом уже вечер, вечер-ночь, фонари зажглись, я иду – ноги меня сами несут – моими дворами к дому.

 

 

7.

 

Я подошёл уже очень близко, мне осталось только стянуть, связать концы как бы разорванной ткани.

Значит, мы с ней сошли. Мы сошли с ней с парохода. Где? Пахло свежевыпеченным хлебом – значит, рядом был хлебозавод.

Это было на Фрунзенской набережной. Мы не доехали до конечной.

Потом…

Потом я оказался дома.

Как я оказался дома?

Что я знаю – вот знаю, и всё – как и то, что на ней было платье белого цвета – что до дома меня довезли. Меня посадили в такси и назвали мой адрес – или я сам сказал мой адрес. Такси вспоминать можно, но мне не за что зацепиться – всё плывёт, я вспоминаю сотни тикающих счётчиков, зелёных огоньков, и я не могу выбрать из них один, нужный, мой.

 

Осталось восстановить несколько частей, утраченных непоправимо. Взять их из других впечатлений – подбирая их, как части пазла, наугад и ожидая, что они зазвучат, что они начнут резонировать – вот оно, настоящее… Настоящее?

Они могут быть в книгах. В фильмах. В тактильном и повседневном… Открывающаяся дверь и ослепительный, режущий глаза свет. Нет. Не то, это опять не то. Здесь верно только слово «дверь». Чёрная мягкая дверь.

 

Мы поднялись по лестнице.

Она толкнула дверь – мягко толкнула дверь – нет, не то.

Не то.

 

 

8.

 

Однажды – в Питере – я потерял пластиковый бампер игрушечной машинки, которую мамин знакомый привёз мне из Аргентины. А через месяц нашёл такой же на улице рядом с домом в Москве. Такой же, но другого цвета. И бампер подошёл, встал на место. Такого быть не могло – но это произошло.

Так и с этим рассказом Бунина, который я прочёл позже, много позже – уже после армии.

Всё выметено, сёрто, стёрто начисто, и не нужно думать про пароход – но я нашёл другую пластмассовую детальку, которая впишется сюда чисто, без зазоров, и тогда...

 

Она толкнула дверь.

Прямо с порога мы стали, задыхаясь, целоваться и как попало раздевать друг друга.

 

Платье её, длинное и белое, было с открытыми плечами, без бретелек, и удерживалось над грудью резинкой – и она высвободилась, выскользнула из него.

 

«Сестры – тяжесть и нежность (прочёл я и снова как будто пронизало меня электрическим током)

…сестры – тяжесть и нежность – одинаковы ваши приметы».

Это значит – в ладонях придерживая, приподнимая её грудь, я поочерёдно брал её соски ртом. Запрокинув голову, она перебирала мои волосы, запустив в них пальцы… стоп.

Стоп, стоп, какие волосы. Это не отсюда, этого не могло быть, я же был налысо острижен, выбрит.

Это не отсюда… А то, что нужно, то, что было – стёрто – кроме, разве что, слова «выбрит».

Потому что тактильно, губами и языком, кончиками пальцев – это была только кожа, без шероховатости, гладкая, везде.

 

И ещё.

Это я уже не знаю откуда, не знаю, как и почему – на ней не было украшений.

Ни серёжек, ни колец. Ничего.

Это то, что не выметено по углам, что осталось недотёртым. Кончик языка не встречал серёжек, когда касался мочек её ушей.

 

И про девять ступеней знаю.

Знаю, что в каждом пролёте было по девять ступеней.

Вниз – и только деревянная дверь подъезда хлопнула.

 

 

9.

 

Этим летом я сел на пароход на Киевской, сошёл на Фрунзенской набережной, шёл дворами в неверной тени листвы, без мысли, неизвестно чего ожидая – может быть, чтобы кончики нервов подсказали мне, или сердце, или поверхность кожи. В незнакомом дворе я сел на скамейку.

Где-то дверь подъезда заскрипела и хлопнула, а надо мной была только неверная тень, только шум листвы.

Я сидел так очень долго – пока не стали зажигаться фонари – а потом взял такси и поехал домой.

 

Потому что не надо – не надо думать про пароход.

 

 

 

Конец

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в августе 2023 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: