Код Фаулза: невыдуманная история гения (№14)

Прежде всего, уточню, что здесь под термином «игра» я понимаю некий универсальный продуктивный вид человеческой деятельности, разворачивающийся в пределах четких временных и пространственных границ и существующий по собственным правилам вплоть до момента окончания; человек выступает в игре как свободный субъект, а продуктами игры являются знание и опыт. Именно играющим предстает субъект романа «Червь», будь то герой, затевающий представления, меняющий роли, лгущий, но всегда в этом процессе познающий; будь то автор романа, чья поэтика в целом строится на феномене игры и который таким образом провоцирует познавательную активность читателя; или, наконец, будь то сам читатель, вольно или невольно принимающий правила этой игры.

Одним из основных приемов организации романа «Червь», как, впрочем, и других романов Фаулза, на мой взгляд, является прием усложненного правдоподобия. Непосредственно в «Черве» Джон Фаулз реализует его, сначала создавая, а затем систематически разрушая некоторые иллюзии. Одной из таких иллюзий является, например, принадлежность романа к жанру детектива, которая сначала доказывается самыми различными способами, а затем стремительно опровергается. Так вот и правдоподобие романа, столь кропотливо выстраиваемое автором и заключающееся, в большей степени, в тщательнейшей имитации эпохи с использованием целой системы кодов, оказывается лишь иллюзией. Точнее этот феномен можно сформулировать так: Джон Фаулз сначала искусно создает, а затем безжалостно разрушает иллюзию ценности правдоподобия описываемой эпохи для содержания романа.

Осуществить это автору помогает введение в повествование конфликта реальности и вымысла. Во-первых, на страницах художественного, то есть основанного на авторском вымысле, произведения предстают реально существовавшие исторические фигуры, как, например, комический актер и драматург Лейси, которого в реальности, однако, звали не Френсис, но Джон; духовный лидер секты квакеров Уордли, не говоря уж об Анне Ли – дочери вымышленного персонажа, но конкретной исторической персоне. Во-вторых, в повествовании вымышленных героев, а также автора-повествователя вымышленные же события и люди постоянно переплетаются с реальными, хорошо узнаваемыми, в правдоподобии которых не приходится сомневаться. Это, например, знаменитые битвы, законы, пожары, или деятели науки и искусства, их труды. Таким образом, изначально противопоставленные роман (как плод авторского вымысла) и реальность постоянно имитируют друг друга, проблематизируя, таким образом, реалистичность романа. Однако так выглядит только первый вариант оппозиции «реальность – вымысел».

Второй вариант ее реализации связан с противопоставлением реальности романа, то есть того, что считается реальностью внутри произведения, и противоречащих ей событий. Описывая систему кодов 18 века, я, иными словами, говорила о том, как тщательно автор убеждает читателя в том, что эпоха – именно эта, именно 18 век – имеет огромное значение для разворачивающихся событий. Однако чем ближе финал романа, тем очевиднее становится обратное: описываемая эпоха является лишь фоном для событий. Все чаще сюжетная линия переносится в некое вневременное измерение, как, например, страна Вечного Июля, этот рай, где принадлежность к какой-либо исторической эпохе теряет не только важность, но и смысл. Все чаще автор смотрит на происходящее в веке 18 глазами человека из века 20, обращаясь напрямую к современному читателю, оценивая реалии 18 века с позиции века 20 и т.д. И, наконец, все чаще сами герои романа, герои своей эпохи, мыслят и действуют для будущего. Так в финальной сцене с новорожденной Анной и Ребекка, и ее муж Джон уносятся мыслями в будущее, а точнее в вечное. Нечто вневременное, вечное видит Джон Фаулз и в глазах младенца. И в этом контексте его фраза, характеризующая Джона Ли («Как многие прорицатели будущего», он «слеп к настоящему»), воспринимается скорее как призыв читателю – призыв быть слепым конкретной исторической эпохе, будь то век 18 или 20, но видеть нечто большее, нечто вечное, вневременное даже в самом узнаваемом и историчном. Именно так, думается мне, Джон Фаулз реализует основной и важнейший код своего романа.