Стечение обстоятельств: понедельник, первый снег, утренний час-пик

 

 

 

Стечение обстоятельств: понедельник, первый снег, утренний час-пик. Ритуальная миграция «пригород – центр», но то ли не успели переобуться, то ли какой-то суеверный страх сродни массовому помешательству, и город встал. Могла ли она предположить, что это случится именно сегодня, когда ей нужно, так нужно быть вовремя? Могла ли предугадать, заранее договариваясь о встрече?

 

Сначала дурное предчувствие, когда, проснувшись, увидела, что за ночь на улице побелело. Надо поторапливаться! Потом упрямая надежда, пока кралась дворами. Но горькое разочарование, когда выбралась на шоссе. И доводы здравого смысла: поверни обратно; дальше еще хуже; в любом случае, не успеть… И уговоры самой себя: посмотрю, как после перекрестка; может, за кольцом свободнее… Потом долго короткие гудки: да что они там, сговорились что ли! И разговор срывающимся голосом: я, наверное, до Вас сегодня не доеду. Но на том конце: постарайтесь, мы ждем. И теперь обратного хода точно нет.

 

Потом попытки расслабиться и даже шутить. Прогулка по радиостанциям и «кто придумал, скажи, эти пробки…» Потом бессмысленная и бессильная злоба. И желание плакать. Ненавижу этот город! Потом все равно, просто двигаться вперед: когда-нибудь доеду…

 

Без четырех минут два часа в пробке. И осталось-то – рукой подать! Но улица узкая, стоять придется еще минут двадцать. Опоздала уже на час, так не все ли равно… Нет! Да и просто надоело! Небольшой съезд с дороги, как раз для одной машины. Хлопнула дверью – ах, прости! ты ни в чем не виновата – и почти бегом. На асфальте обледенелая крупа, не очень-то разбежишься. Осенние сапоги скользят, пару раз еле удержалась. Усмехнулась: впрочем, было бы достойное завершение утра. И хватило же ума обуть каблуки! Пробежала под лесами – отрезок надежного дерева, и снова заскользила кое-как.

 

В голове вдруг ожило выученное еще в школе, из Аделины Адалис:

 

И я взмолилась Богу о любви,

Не стать любимой, полюбить бы только.

Скользили, стерты, чоботы твои,

Но ты вошла. И удержалась стойко.

И слов твоих, и глаз твоих, и рук

Легко и чисто веющая сила

Степным теплом согрела всё вокруг

И безобразный день преобразила.

Так – вне раздумий о добре и зле

Исполнилось, устроилось и длится

Единственное на моей земле,

О чем еще могла бы я молиться.

 

Но вместо обычного ликования в ответ – только горечь и тоска. И как же хочется плакать! Да ладно, просто перенервничала в пробке…

 

А день-то просто замечательный! За эти два часа тусклая серая пелена расступилась – прямо театральный занавес – и открыла чистейшее прозрачное небо. Морозно-яркое, звонкое небо! И настоящее солнце, которого не было видно уже несколько недель. Морозно, свежо, празднично. В такие дни, в такую первую погоду даже чувствуешь себя иначе – красивой, легкой... Но только не сегодня. Сегодня только плакать хочется. И от этого неба – еще сильней.

 

…Единственное на моей земле,

О чем еще могла бы я молиться…

Прошептала вслух. Все равно никто не услышит. И глубоко вздохнула, чтоб успокоиться. Да что же это такое? Не хватало посреди улицы разреветься. И так после этой пробежки явлюсь с красными глазами и носом…

 

Да смотри же под ноги! Каблуки разъезжаются. Ну вот, еще и толкнул кто-то. Спасибо, добрый человек. Интересно, кто это такой вежливый? Поднимаю глаза – впереди широкая спина в черной куртке, торопится. Смотри по сторонам! Теперь почти споткнулась с кем-то навстречу. Неужели еще одна черная куртка? Смотрю в лицо и… застываю, как вкопанная.

 

Ты? Больше нет сил. Утыкаюсь в шерстяной шарф и реву…

 

Неужели Ты? Сколько месяцев мы не виделись и не говорили! И это даже успело стать нормой: с кем ни бывает. А тут – стечение обстоятельств, понедельник, первый снег, утренний час-пик. Иду на работу обычным маршрутом. И вижу тебя. Бежишь, скользишь, меня и не замечаешь даже. А мне что делать? Сказать «растерялся» – ничего не сказать. Остановить, позвать? Глупо. Но если пройдешь мимо, так и не увидишь? Ведь это Ты…

 

Всего несколько метров. Налетела на кого-то и отпрыгнула в сторону. А я так и не успел решить, что делать – подняла глаза. Наконец! Встала, как вкопанная. Секунда без движения, и я уже открываю рот, чтоб промямлить что-то невнятное, вроде «эммм, привет». Но ты вдруг утыкаешься в мой шарф и… плачешь? Да, ты плачешь!

 

Что делать? Куда смотреть? И куда деть руки? Обнять. Мы слишком давно не выделись. Отстранить. Мы слишком недавно расстались. Похлопать по спине, спросить, в чем дело, или так и стоять…

 

Неужели Ты? Что ты делаешь в этом районе? Куда спешишь? Как ты жила все это время? Помнила ли? Я – всегда.

 

Как же мне мешают мои собственные руки, висят по бокам так нелепо. Но это Ты! И ты плачешь в мой шарф. Дотрагиваюсь щекой до волос. Холодные. Ты замерзла? Наконец, руки на что-то решились. Глажу по волосам. Холодные. Ты, как всегда, слишком легко одета. Обняла в ответ, повернула голову в бок. Еще бы! Я, конечно, никогда не пробовал плакать в шерстяной шарф, но думаю, приятного мало.

 

Не можешь успокоиться. Неужели с тобой что-то случилось? Как ты жила одна? Или не одна. Мы стоим посреди улицы и мешаем прохожим. Ты плачешь и обнимаешь меня, а я целую тебя в макушку, в твои холодные волосы. Обнимаю плечи, крепко! И ты дрожишь – то ли от холода, то ли от слез.

 

Что же мне делать? И что делать нам? Ведь нужно идти, нужно что-то сказать, нужно хотя бы отойти в сторону. Но все это невозможно, невероятно – слова и движения. Как теперь отпустить друг друга? Невозможно. Невозможный понедельник, первый снег, утренний час-пик…