Строгие рамки

 

Коллективизация, спасая от голода города и Красную армию, подрубила под корень становой хребет Советского государства, отняв у него истинных земледельцев, большинство которых было сослано в холодные земли русского Севера. Именно о таких выселенцах и идёт в повести речь. Не только тех, кого под дулом нагана отправляли в суровый путь, но и тех, кто добровольно рвался в необжитые места, где хозяином был больше волк, нежели человек. Почему добровольно? На этот вопрос и отвечает повесть.

 

 

 

 

К концу недели подул сиверок, обрывая с деревьев пожухлые листья. И снежинки уже замелькали, суляُ близкие холода. Оставив отца валандаться с лесом, Галактион собрался в дорогу.

– Найду какое-нибудь селенье, – сказал поутру, перед тем как ступить на неведомую дорогу, – а там, быть может, и магазин.

Шел он вдоль берега к югу, без тропы, без дороги, где редколесьем, где ивняком, где кочковатым болотцем. Слева темнела Двина, поглощая в себя летевшие с берега желтые листья. Раздольные воды реки играли вспышками пены и рябью.

Пасмурно, зябко и одиноко. Природа жила ожиданием худшего времени года, когда, как недобрые братья, сходятся вместе дождик, снег и мороз.

Оживляя понурую местность, как веселый разбойник, свистел пароход, за которым тащились ершистые плети плотов и баржи.

На деревню Галактион так и так бы должен когда-нибудь выйти. Поэтому он нисколько не удивился, услышав еще из бору, которым шел, звон коровьего бубенца, а вскоре увидел и стадо коз и коров с пожилым пастухом в зимней шапке, ватнике и лаптях. Галактион поздоровался с ним и спросил:

– Где тут поблизости магазин?

– Магазин у нас в Моржегоُрах, – ответил пастух, – дотуُдова девять вёрст. Сам-от чей будешь? Не выселенец?

– А что?

– Да так. Ничего. Через нас они и идут. Не ты первый, не ты и последний.

– Беглые, что ли? – спросил Борзенин.

– Ну да. Бегляки. Не вздумай, к кому-нибудь заходить. Не пустят.

– Я – не беглый, – сказал Борзенин. – Еды наберу там у вас в Моржегорах – и сразу назад. Кстати, картошки нельзя ли у вас тут купить? Не тащить же ее мне из Моржегор. Я б на обратном пути и зашел.

В глазах пастуха чуть взыграло. Он про себя что-то быстро отметил. И сразу покладисто улыбнулся:

– Картошки? А что! Наросло ее ноне с лихвой. Это можно. Изба моя вона. В сельцо как зайдешь, вторая налево. Там колодец еще с журавлем. Тебе сколько её? Ведро унесешь?

– Унесу.

Галактион помахал пастуху рукой и пошел, теперь уже по проселку. Сельцо стояло в две улицы. Десять изб. Столько же пятистенков. Пара колодцев с высокими журавлями.

Там, за деревней, шла накатанная дорога. Идти по ней – всё равно, что гулять по лужку.

 

В Моржегоры пришел он в час дня. В магазине народу почти никого. Продавщица, худенькая, в очках, в телогрейке, застегнутой на крючочки, оглядела Борзенина так, как если бы был он чем-то опасен, и полагалось спросить с него документ. Но она не спросила. Борзенин купил, кроме хлеба и сала, отрез полотна, овсяной крупы, поллитру спиртного, соли, спичек и леденцов.

Котомка увесистой оказалась. Килограммов под тридцать, а то и больше. И проселок, каким добирался Галактион до сельца, показался ему слишком длинным.

Дом пастуха был открыт. Хозяин его в холстиной рубахе, перетянутой ремешком, уже не в лаптях, а ступняُх, обутых на вязаные носки, с лицом коричневым от загара, уже готов был к встрече с Борзениным, и едва тот ступил за порог, переставил с места на место ведро с картошкой.

Борзенин отметил, что здесь задерживаться не надо. Такое хозяину не впонраُв. Поэтому сразу полез в карман за деньгами.

– Сколько тебе за это добро?

– Сколько не жаль.

Борзенин подал ему десятку. Хозяин такого не ожидал. Полагал, что возьмет с покупателя рубль, ну – два. А тут – целых десять! Он сразу засуетился, весело заморгал и, показав на кухонный стол, неожиданно предложил:

– Может, маляُ отдохнешь. Самовар, вон, еще не остыл. Выпьешь чашечку на дорогу.

Галактион согласился. Снял с себя тяжелый мешок. А когда достал оттуда светлую поллитровку, поставив ее на стол к горевшему медью пузатому самовару, хозяин чуть ли не взликовал.

– Стадо-то где у тебя? – спросил Борзенин, сковыривая бутылочную головку. – Без присмотра, что ли, оставил?

– Без присмотра нельзя, – хозяин достал из шкафа два граненых стакана, – волки иноё шалят. Живо зарежут. Сережка там у меня. Сын. 13 годков. Был всё маленьким. А тут в одно лето вымахал, стал мужиком. Парень лихой. И лодырь, но дело знает.

Выпили. На закуску хозяин достал из печи сковородку топленых сморчков и кринку картофельной каши. И домашнего хлеба еще принес. Нарезал его увесистыми ломтями.

Галактион не стеснялся, ел за обе щеки. Пить он больше не стал. Впереди – дорога. Но хозяину подливал. И тот, выпивая водку, с каждым глотком становился все задушевнее и добрее. И вопросы пошли у него один за другом:

– Ты, я гляжу, из далеких земель?

– Нет, из близких я, с Вологодчины, – отвечал Борзенин ему.

– А вертаться туда, на свою Вологодчину, будешь?

– И хотел бы, да нет. Там мне жить не дадут. Ни мне, ни семейке моей.

– А семья велика ли?

– Семь человек. То и гнетёт, что трое ребят. Самой старшенькой восемь годков. Зима на носу. А обуُтку…

– Слушай, парень! – Хозяин сорвался, сбегал куда-то за печь, поднялся к полатям. Обратно вернулся с детскими валенками в руках.

– Это Сережкины! А оне ему стали малы. Забирай!

Галактион отказываться не стал. Валенки были так кстати.

– Я за них заплачу, – сказал и сделал движение за деньгами.

– Не! Не! – Хозяин затряс протестующе головой. – Ты и так дал мне боле, чем надо. Я тебе еще вон, наберуху принесу! – И он, выскочив в сени, возвратился оттуда с корзиной. – А то в чем картоху-то понесешь?

Борзенин поставил корзину на пол, высыпая в нее ядреные белые клубни. Сверху валенки положил. И поднял котомку.

– Постой! – Доброта у хозяина продолжалась. – Ты, я гляжу, и одет-то не по погоде. На-ко тебе! – И он сорвал со штыря на стене старенькую фуфайку – Одевай! У меня их три! Лишние-то зачем?

И опять Борзенин отказываться не стал. Взмахнув рукавами фуфайки, начал было натягивать на себя. Да та не налезла. И он, сложив ее пополам, опустил на валеночки в корзину.

– Жене подарю, – сказал.

Хозяин вдруг спохватился:

– Не спросил у тебя: по специальности-то ты кто?

– Ветеринар, – ответил Галактион.

Хозяину стало дивно.

– Сам Бог послал тебя, видно, ко мне! Коза у меня вон в стаде, вчера ходила на всех четверых, а сегодня на трех. Четвертую ногу как бережет. С одного поднимает под брюхо. Боится и приступить.

– Может, вывих, а то и слом? – сказал, предполагая, Борзенин. – Взглянем. Только надо на это дело пару толстых лучин и бинт или вместо бинта чего-то такое, чем бы можно перевязать.

Хозяин винтом прошелся по дому. В одну минуту нашел и то, и другое. Оделся и вышел вслед за Борзениным из избы.

Белая с жидкой бородкой коза была чуть рассеянной и щипала траву неохотно, словно думала постоянно, как бы ей нечаянно не ступить на хворую ногу.

Подошел Сережка, румянолицый, проворного вида мальчик в коротеньком пиджаке, из которого вылезал поворотливыми руками. На месте Сережка стоять не умел, вертел шеей, как ястреб на огороُже, одновременно следя за пришедшим вместе с отцом незнакомым ветеринаром, за стадом и тем, что делается в деревне.

– Я вам нужен? – спросил Сережка, как только отец его задержался возле трехногой козы, хватая ее за рога.

– Помогай! – приказал отец.

Но помощь была излишней. Галактион прошелся рукой по козьей лодыжке и понял, что кость у козы цела, даже смещения нет, но есть растяжение сухожилий. Сняв котомку, быстро, за пару минут наложил две лучины, забинтовав это место дырявым женским чулком.

– Всё! – сказал он, вскидывая котомку. – Пойду, покуда не отемнало.

– Как звать-то тебя, не спросил? – спохватился хозяин козы.

– Галаша!

– А меня Семен! – Голос, каким назвался Семен, был покладисто-мягкий и энергичный, предлагавший Галактиону свое участие и поддержку. – В лавку-то снова пойдешь?

– Буду ходить теперь целую зиму!

– Слышь, Галаша! – крикнул Семен Борзенину с расположением и приветом, как настоящему мужику, которого он уважает. – Наш домик не обходи!

Галактион обернулся:

– Надоем еще! Будьте здоровы!

 

Снова он шел не путем, не дорогой, прокладывая среди кустов и редких деревьев собственную тропу. Справа темнела река, которую редко-редко, но прошивали неяркие электрические огни уходивших вниз по течению пароходов. Пароходы, река, да и сам он, Борзенин, все в этом мире спешило к намеченной цели: кто – в объятия моря, кто – в спокойный затон, кто – домой.

Странно было Галактиону чувствовать дом свой не возле знакомых полей и лугов, овинов, мельницы ветровой, накренившегося сарая, а в гуще лесного сузеُмья, там, где ходит хозяином волк. А квартирантом у волка похоже они, такие же, как Борзенин, переселенцы..