HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Олег Баранов

Детский дом

Обсудить

Повесть

Опубликовано редактором: , 4.09.2008
Оглавление

6. Сверхчеловечек
7. День Защиты Богов


День Защиты Богов


 

 

 

Она исчезла.

Ее похитили, повесили, поглотили, пожрали, оставив взамен лишь ослабевающее осознание беспомощности.

Жадные беспощадные клешни расщеплялиразрывали раздирали ее на кусочки волокна клочки, – тысячитысячитысячи злобных духов – вкуси как Это! как Там! как нам!

Невесомые едва осязаемые сны игрaли с ней как всемогущие вслмугущие стихии с растрепанной рacтeряннoй распластанной растопыренной расплющенной распятой снежинкой швыряя вознося плавя угрожая принуждая подчиняться и впитывать ужасы.

Не оставляя ни единого выхода. Не смотреть невозможно. Глаз уже давно нет.

Спать хотелось нестерпимо, тайные плотские силы тянули вглубь себя, на самое дно снов, тело, подчиненное сложным непостижимым законам не отзывалось на отчаянные мольбы пошевелиться, стряхнуть жуткое мертвенное оцепенение кошмара, позволяя лишь в мгновения невыносимого ужаса разлепиться векам, наполнить глаза живыми сполохами настоящего света, но с тем лишь, чтобы, издеваясь, снова утопить беспомощное застигнутое врасплох сознание в очередном вывернутом наизнанку вязком тягучем коричневом океане, оставляя его главной единственной игрушечной жертвой изнурительных беспощадных предчувствий.

Похоже на путешествие по несбывшимся измерениям своей собственной неведомой жизни. Сцены отвратительного ада в ясных окнах грез. Изредка одалживали воле. Счастье влиять. На несущиеся. Внутри. Неуправляемые. События. Собы неуп бысоупнеправ.

Все равно. Снова вниз, в мир без света и выхода, полный ударов тупого молота рока.

Пытаться вздрогнуть чтобы вскочить от собственной дрожи. Вскрикнуть чтобы очнуться от своего вопля.

Владеть – счастье.

Счастье влиять. Думать что хочешь, повелевать как вздумается.

Схватить свое тело и вынырнуть назад.

Сбежать. Исчезнуть с собой из. Вычеркнуть себя вон.

Бестелесное безвластие духа. Вечное безвлду...

Демоном носиться над миром и насильно созерцать, всюду являясь объектом кошмара. Обуза Господа.

Рай – свобода владеть душой.

Ни тем ни этим...

Слабой воле своей.

Один раз Каин вздрогнул. Он вздрогнул. Она умерла.

Nevermore.

Номер девятнадцатый с трудом очнулся, подбежал к окну, длинными движениями разбросал по сторонам шторы, и комната мгновенно наполнилась какой-то особенной, дневной безопасностью. Причудливая реальность ночи немного помедлила, переживаемая пережевываемая мозгом, и после этого навсегда покинула память, послушно сменившись будущей действительностью следующего белого дня.

Он погасил свет, сел на кровать и, обхватив руками голову, заставил себя припомнить все вчерашние события, – чудовищно далекие за стеной прошедшего сна. О том что осадок неприятных ощущений все же не был одним из призрачных видений напоминала только надпись на двери, но сейчас он не видел в ней ничего кроме давным-давно вышедшей из употребления, а потому совершенно неуместной шутки.

Распотрошив сумку, он отыскал в одном из кармашков таблетку, растворил ее, проглотил, сходил в душ и спустился вниз, слегка замешкавшись в темно-молчаливом коридоре, где его на минуту удержала, завлекая, лестница на третий этаж.

Он хотел занавесить ненавистный витраж в гостиной, но выполнить это желание было невозможно не забравшись под самый потолок, впрочем, даже если бы у него и оказалась под рукой нешуточных размеров стремянка, об этом можно было и не мечтать: попробовав взвесить плотный массивный полог, гость понял, что не сумеет в одиночку даже просто поднять его наверх. Если это было чьим-то умыслом, то он удался сполна.

На кухне он с трудом сварил плохого кофе и выпил подряд две большие чашки. Не найдя и не желая искать ничего свежее, он позавтракал дюжиной самодельных сэндвичей из печенья и шоколада. На всякий случай он произвел поверхностную ревизию продуктов, и убедился, что не умрет с голоду по крайней мере месяц.

За жеванием он нехотя и как-то вяло припомнил разные рассказы об этом заведении, и странность, на которую он раньше почему-то не обратил внимания неприятно ущипнула его: все что он слышал, говорили ему люди едва знакомые, а все что читал, принадлежало самой компании, поставлявшей рынку это нетипичное развлечение. Репутация, во всяком случае, со всех сторон получалась блестящая. Пугали на славу – все сорта типы виды проявления формы ужасов. Кто-то даже, по слухам, защекотал себе нервы до инфаркта, кто-то стал заикой, обморокам – тем вообще не было числа. "Инфаркт, – заглушая цифры музыки развязно метал как-то своему приятелю какой-то подвыпивший идиот якобы только что возвратившийся из отеля и отмачивавший свои нервы в баре, где выпивал и номер девятнадцатый, – дело сугубо личное, не надо принимать будущие трупы близко к сердцу у себя в номере, хахха! Не пожалей денег, старик, окунись в ад, если вернешься – сразу почувствуешь себя человеком! Если вернешься!" Старик редко, но мощно поддакивал, время от времени нетрезво извергал на стол пачки денег и окунуться обещался твердо. Вернуться, правда, заносчиво не обещал. В другой раз в каком-то первостепенном казино в дежурном отеле у плоского моря некто хамского вида с пышным животиком и цветной наколкой "Антуан Второй" пожирал икру и придушенно вдалбливал окружавшим его смазливым начинающим складненьким потаскушкам историю из жизни и быта полутора десятков дракул, все из того же отеля. Он тогда сказал себе: "Сука какая. Надо же – уже второй." Желанием было позаимствовать у крикуна вилку, погрузить ее в это прожорливое жадное жирное жвачное пузо и понаблюдать, как икра вываливается на бархатистый ковер.

О скупобеспросветных коридорах, медлительнооракулствующих дверях и всезнающепаясничающих котах среди тотального одиночества гость ничего не подозревал, зато представитель фирмы, холодновато щурясь, уверял его, что кошмары они никогда не копируют. Никогда не копируют.

Сейчас все было тихо, гость невольно вспомнил свое вчерашнее изображение в зеркале, и на место равновесного спокойствия властно заступило яростное неудовлетворение. Зеркало выдало бледную поношенную сдавшуюся злую тупую гримасу ничтожной униженной растерянной задавленной обезьяны, как будто заслуженного степенного величественного огаременного вожака напугал шкодливый озорной нагловатый девственный сосунок. Правда, напугал честно, один на один, без самок. И – скрылся, не понеся наказания. Не будучи проучен, побит, покалечен, убит. Неотмщенно. Показав напоследок вместо морды стандартно красный неидентифицируемо безнаказанный зад. Гость мысленно влепил автору издевательства восемь неотличимых пуль – всю обойму – в лицо – восемь полновесных тупых металлических безнадежных пуль – все за три секунды – все. Струи воды и сон унесли с собой бледную трепетность, но засевшая внутри тварь не забыла ощущения ничтожности. Да. Восемь штук. Именно вот так. В лицо. До лица – метр. В упор: все-все-все-все! Потом он начнет заваливаться. Он, это уже, вообще-то, труп. И еще четыре: чтобы всю обойму: пока душа еще замешкалась в объеме туши: всю-всю-всю-всю! Натянутый затвор, обнажив серебристый разгоряченный ствол напряженно готов жрать.

Если успеть.

Пружина отдыхает.

Если очень осерчать, можно успеть.

Он некоторое время посидел просто так, не зная, что делать дальше. Странные старые книги на враждебно чужеродных языках оставили на своей едкой пахнущей пыли отпечатки его неуверенных пальцев. Струны инструментов, к которым он осторожно прикасался издавали расстроенную какофонию – точно посередине между до и ре, – тут же поглощаемую ветхой обивкой стен. Он выглянул за дверь, и низкое Солнце на свежем снегу больно стиснуло дальнобойными лучиками зрачки. Он разжег сигарету, надел куртку, положил в карман плоскую бутылку коньяка и вышел из дома.

Он неторопливо ступал навстречу Солнцу до самого конца серой мощеной дорожки. Дальше четкого пути не было. Тропинка невнятно растекалась расплывалась рассеивалась по безграничному голому белому неровному переполненному свободными выборами полю. Гость обернулся. От самых ног к подножью залитого светом фасада послушной чертой стремилась его тень. Навстречу ее голове сверху вниз, вонзаясь острием в холодные скалы изящным черным зигзагом сбегала странная трещина, которую он едва заметил вчера, и гость тщательно проследил весь ее загадочный путь из неизвестности в намек его темени. Он стоял неподвижно до тех пор, пока Солнце, сдавшись, не свернуло правее. Тогда он тоже чуть повернулся и посмотрел на неподвижную гладь озера, и в непонятном необъяснимом штиле громада расколотого надвое отражения мрачного строения выглядела еще более роскошной и древней чем изнутри. Ему показалось что озеро отбирает отраженный свет, повышая контрастность, и он может видеть покрытие отдельных камней лохмотьями лишайников, провисание паутины с покосившихся карнизов, но не мог поручиться за надежность своих разбитых чувств, а вернуться чтобы провести по выцветшим полинялым стенам рукой и все опровергнуть было выше его сил. Единственным желанием, которое он наверняка ощущал в себе сейчас – было только уйти подальше от немого холодного замка чтобы хотя бы час не видеть его угрюмого антуража из проклятых дохлых деревьев и не дышать губительными испарениями еще более мертвого озера, которое, пропитывая собой все окрестности и было как казалось причиной столь тягостного вида.

Никогда он еще не чувствовал себя таким брошенным и одиноким. Только тут он почувствовал себя совершенно не нужным целому миру, огромному теплому растрепанному женскому миру на юге, с миллиардом возможностей и желаний – он не нужен.

Он дошел до взлетной полосы и равнодушно отметил замерший, отвернувшийся от него радар на невысокой башенке, прячущей от бесшумного ветра маленький везучий сугробик. Разделив с ним пять легких минут, гость выпил половину невкусного коньяка из холодной фляжки, а остальное тонкой струйкой вылил в снег, протопив в нем аккуратную коричневую дыру. Он безразлично пробрел до начала полосы и на бледной блестящей равнине ледяного моря не увидел ни единого намека на шанс. Он попробовал подумать, что до материка может быть не так уж далеко и если бы была лодка... Надо поискать может есть где... Или когда замерзнет... Сейчас весна значит... Но мысль о том что он совершенно не представляет себе направления, о том что сейчас он с надеждой смотрит туда где ничего и никого нет и не может быть заставила его вздрогнуть и отвернуться. Покушаясь на жуткое безмолвие, океан единственный позволял себе без страха бросать в его всепожирающее чрево затяжной грохот своих неугомонных волн.

Ничего здесь не было предназначено для него.

Все было для него антипредназначено. Бездеятельная пустыня, овеваемая ровным густым медленным ветром, безжизненный океан, плотно накатывающий на каменный берег и гладкие скалы, отполированные то ли древним отжившим век ледником – то ли юным горячим взрывом.

Он медленно отрешенно отправился в обратный путь – без надежды, без желания, без просвета. За время его отсутствия ничего не изменилось – только тени усмехнулись кривее вправо – ни один звук не доносился изнутри и ни одно колебание не нарушило зеркала черного пруда.

Он медленно вдавил ногами ступеньки; гладкая, зеркально-белая чуть не ослепила его неожиданным отраженным сполохом в ясном небесном блеске, он едва не поскользнулся, но успел ступить на другую – почерневшую, шершавую – прошедшую все плавильные печи и не расплавленную, – и сделал последний шажок на жгучую огненно-алую плоскость. Немного помедлил и толкнул дверь, она не поддалась, он потянул ее на себя и сердце едва не выпрыгнуло наружу от резкого лязга падающей с обратной стороны щеколды. Дверь была заперта.

Праведник Варлаам проснулся и тотчас же вскочил на ноги – часы показывали явно за полдень, – с тех пор как он выучился спать такого с ним не случалось, он даже побоялся заметить, сколько прошло с тех пор, как часы отслужили двенадцать. В спальне никого не было, пустые кровати, разбросав одеяла и подушки, отдыхали от ночной вахты. Голова трещала от вчерашней передозировки, жалобно вереща какие-то оправдательные самообличительные молитвы, он оделся и потрусил в ванную, стараясь как можно меньше шевелить головой. "За такое и ада мало", – подумал он, увидев в зеркале свое размятое разоспанное лицо с засохшими корочками слез в уголках глаз. Он проворно привел себя в порядок, засыпал в рот три обезболивающих порошка и, прося прощения, запил отвратительную кисловатую смесь, а пока она шипела и истекала газами на пути к желудку, наспех по свежим следам исповедался и выскочил в аппаратный зал.

Он ожидал с наскоку отразить безразличием встречный вал насмешек, но с удивлением обнаружил комнату совершенно пустой. Далеко не полный комплект включенной аппаратуры издавал равномерный тихий гул кружащихся в игрушечных смерчах вентиляторов, на кухне очнулся и загудел холодильник, Варлаам бросился туда, полазил по всем закоулкам и понял – его бросили.

Предвкушение предстоящего страдания заставило его с наслаждением потянуться и плотно, без малейшей роскоши позавтракать холодными вчерашними остатками. Он в жизни не испытывал фрустрации сильнее чем когда вернувшись в зал случайно увидел на одном из мониторов кого-то из праведников. Он хотел было даже снова удалиться в спальную, уткнуться в подушку и некоторое время посвятить сладким плаксивым грезам о несбыточном, но тут его вдруг обожгло:

"Если они там, то где он?! Если он там, они не могут быть там! Они могут быть там, если он не там! Если он не там, где он?!. Они убили его, уложили во склеп и гуляют сейчас на его похоронах! Чума им на головы... Прости Господи. Без меня! Убили! А я проспал и допустил это! Чума мне на голову! На грешную-прегрешную голову... Но как они все тонко рассчитали – усыпили меня и... Все равно – прощенья мне нет. Я не имел права допускать... – Он бросился по длинным переходам в отель.

– Авель, а почему Каин вчера нарядился котом? – спросил Вениамин, подбрасывая в камин окурков.

– Шеф прислал уточненные данные. Нашел свидетельства об убийстве двадцать пятого человека и одного кота.

– Он считает, что за котов мы тоже должны отвечать?

– Кто – шеф?

– Каин?

– Почем мне знать. Я предполагаю. Он, когда узнал, сказал что кота ему не простит.

– А, кстати, не усмотрел ли шеф в этом нарушения? – спросил Манассия.

– Ну Каин его не убил в конце концов.

– Когда он будет в склепе, никакой шеф не отличит возмездия за кота от какого-либо другого возмездия.

– А я бы поостерегся. Если уж сам Господь не наказывает примерно убийц, то уж нам-то, праведным...

– Так называемым праведным...

– И в этом-то все дело.

– Зря мы сюда приехали, – вздохнул Симеон.

– Это еще почему?

– Странное место.

– Это и так все знают, зачем лишний раз повторять.

– Зато лишних глаз нет.

– А ты разве видел, что их нет?

– Как я могу видеть то чего нет? Раз я их не вижу, значит их и нет. А ты разве видел, что они есть?

– Я подозреваю...

– Это наверняка был шеф.

– Вчера было землетрясение.

– Я и говорю – шеф.

– Здесь не может быть никакого землетрясения. Это сейсмоустойчивый район. Можешь мне поверить. Я на землетрясениях собаку съел. Это ведь я их в свое время делал.

– А вот ведь было, – настаивал Симеон. – Вы все спали, а оно было.

– Да хватит тебе! – нервно крикнул Иуда. – То Каин пугал, потом уехал, а теперь ты начинаешь?

– Ничего я не начинаю, а просто говорю! А не хочешь – не слушай, – огрызнулся Симеон. – Что ты мне рот затыкаешь? Я что думаю, то и говорю.

– Да в самом деле, Сим, – сказал Вениамин. – И так все на нервах. Место как место. Просто черт знает где.

– Да и я про то, – буркнул Симеон. Черт знает где. Черт знает зачем... Ты в подвале был когда-нибудь? Не в склепе, а ниже?

– Нееет, он какой-то маньяк! – не выдержал Иуда. – Слушайте, спихните его в подвал, а!

– Что я там забыл? – удивился Вениамин. – Подвал вообще не для нас.

– Ладно, а на третьем этаже? – усмехнулся Симеон. – Туда тоже за полгода почему-то никто не ходил.

Неффалим и Манассия из разных мест злобно покосились на Симеона и порозовели. Каждый вспомнил, как дня три назад они наконец-то решились на отчаянную экспедицию, но добравшись до слабого голубого отсвета на лестнице почему-то сослались друг другу на неотложные дела и повернули назад.

– Завулон вроде бы ходил, – подал голос Авель.

– Завулона с тех пор здесь чего-то не видели, – поведал Вениамин. – Пить много стал.

– О, проснулся! – констатировал Иуда, наливая себе пива в огромную глиняную кружку.

– Варлаам, да на тебе лица нет! – фальшиво обеспокоился Манассия, тщательно прицелился и накатил шар мимо лузы. – Где ты его забыл? Я сбегаю.

– Убий-йц-ца... – прошипел Варлаам сквозь зубы и обвел остальных веским многофункциональным взглядом. Вениамин вставил не тем концом сигарету и успешно раскурил фильтр. Авель переключил программу на новости. – Убийцы! Бездарности! Что вы сделали в жизни с тех пор как людьми стали, а? Ненавижу! Всех вас ненавижу, всем вам – всем! – откуда-то примчался ни на шутку встревоженный Иссахар. – Всем! – молот обрушился на заглянувшего в бильярдную Неффалима, и тот поперхнулся бутербродом. – Гореть в аду ярко-синим пламенем!

– Симеон, каким бесом ты его вчера накачал? – всерьез озабоченно поинтересовался Иссахар.

– Шеф качал, – в недоумении пожал плечами Симеон. – А я думал – снотворное...

– Он думал! – вспылил Варлаам. – А что ты еще думал? Сколько я просплю думал? Так вот можешь теперь радоваться, что ж вы не радуетесь? Смейтесь теперь, веселитесь. Варлаам проспал. Только зря радуетесь. Потому как гореть вам всем, всем без исключения гореть, ясно? И Малеху не забудьте передать, ему на вертел в первую очередь.

– Ого, – оценил Авель, – разошелся-то как.

"А ведь еще вчера был самый что ни на есть засранец", – хотел пошутить Иуда, но, произнося звук "а" почему-то прищемил зубами язык и не пошутил.

"Обкурился ты, братец, что ли?" – хотел спросить Вениамин, но в контексте тлеющего фильтра решил промолчать.

"Жратвы что ль не досталось? – предположил Неффалим. – Орет как впервые рожденный."

– Кто вам дал право за всех решать? – продолжал Варлаам.

Варлаам вдруг увидел в телевизоре чью-то малознакомую фигуру. Фигура неуверенно ковыляла между старых стен и холодной водной глади.

– Это что за кино? – робко спросил он.

– Это я, – сказал Симеон.

– А ты как думаешь? – быстро ответил Манассия.

"Вот и согрешил ненавистью и несдержанностью, – мирно подумал Варлаам, – теперь точно: анафема, Суд, ад..."

– А я думал, вы его уже убили, – сказал он, опустив голову. – А теперь празднуете.

– Азиатчину нам незаслуженно приписать хотел, – оценил Иуда.

– Простите, братья, – поклонился Варлаам, – но-о...

– Бог простит, – Вениамин выкинул сигарету и полез за новой.

– ...тогда почему вы здесь? Вы не будете его убивать? Шеф сказал не убивать, вы послушались?

"Какой наивный, – стиснув зубы, подумал Авель, – конечно не будем."

– У нас открылся клуб самоубийц, – подмигнув, поведал Неффалим. – Мы ждем, когда он вернется, и всех нас переколотит. Пора, брат, а то грешим мы тут не в меру. Хочешь с нами? Это пока бесплатно.

– Грех об этом говорить, – тихо напомнил Варлаам.

– Если я еще раз услышу о грехе, я для разминки сначала его убью, – пообещал Манассия.

– Послушай, Варлаам, зачем ты сюда приехал? – Иуда подошел вплотную к праведнику и для пущей убедительности ткнул его кием в живот. – Объясни ты нам, козлищам, хренов агнец господень, на кой хрен ты сюда приперся на нервы нам действовать! Чем тебе Москва не угодила? Там что, козлищ уже не осталось? Ты их уже всех спас? Или надорвался?

– Я приехал бороться со злом, – твердо заявил Варлаам, подумав.

– А мы здесь, по-твоему, что делаем?

– Мне не нравятся ваши злые методы.

– А чем наши методы хуже геенны огненной? – спросил Симеон. – Нет, я не собираюсь хаять мэдам геенну, пойми меня правильно, я просто в порядке абстрактного рассуждения. И там и тут – кошмары, мучения, бесконечная вереница затяжных смертей. Представь себе что я – это она. Абстрактно. Не потому что я тут больше всех распинаюсь, а просто так...

– Когда я буду там, я буду бороться с ней, – неожиданно для самого себя сказал Варлаам.

– У тебя впереди вечность, – сказал Иуда, – ты в нее веришь? – Отлично. А я не верю. Давай разойдемся с миром. Каждому по полмира, тебе та половина, а мне эта. Каждому по вере и всем хорошо. Зачем мы будем мешать друг другу? Почему бы тебе не оставить меня в покое?

– Потому что у ваших миров здесь рандеву, – довольно сказал Симеон.

– Но почему именно так?! – спросил Варлаам.

– А меня забыли научить, как подобрее делать зло, – объяснил Иуда. – До всего приходится доходить самому.

– А это интересная идея, – почесался Симеон. – Все конфликты возникают там, где человечьи миры пересекаются. Странно. У людей так мало общего. Они даже умирают неодинаково. Казалось бы – надо радоваться, а получается обратное. Я так с ходу не могу понять, но сдается мне, что каждому целого мира мало. Был бы тут Августин, ему бы понравилось.

– А как его зовут? – спросил Варлаам, отвернувшись от Иуды.

– Сюда они приезжают уже без имен.

– Что он делает на улице?

– Ходит, – ответил Авель.

– Гуляет?

– Ищет выход. Точнее вход.

– Он что, заблудился?

Авель вздохнул.

– Мы дверь заперли, – признался Неффалим.

– Там же холодно, – вспомнил Варлаам. – Не май месяц... Минус пятнадцать.

– Ну и что ты этим хочешь сказать? – подскочил Иуда.

– Он замерзнет.

– Ну и что? – продолжал Иуда. – Да-замерзнет-что-дальше?

– Я этого не допущу, – сказал Варлаам.

– Не было печали! – воскликнул Иуда. – Можно узнать, почему?

Варлаам взглянул на него в упор.

– Я. Так. Хочу.

– Ну, Господь тебе судия, – напутствовал Иуда. – Я – пас.

– Не кажется ли тебе, что, мешая нам наказывать зло, ты потакаешь ему? – спросил Симеон.

– Я просто ему сочувствую, – сказал Варлаам.

– Он убил двадцать пять человек, – напомнил Вениамин, – а если бы мог, то убил бы и больше.

– Да что ты ему объясняешь! – заорал Иуда. – Это же идиот!!

– Это я уже слышал. Но он напоминает мне загнанное беспомощное животное, – не обратил внимания Варлаам.

– Он и есть зверь. А что ты предлагаешь? – спросил Авель.

– С ним надо поговорить. Может быть он отвратился от зла. С любым человеком надо сперва говорить...

– Только что он напоминал тебе животное, – заметил Симеон.

– Вы сделали его таковым.

– А дальше? – настаивал Авель. – Допустим, он скажет что больше не будет.

– Еще бы он не сказал! – хохотнул Вениамин.

– Отпустить его и последить, ведь мы это можем.

– Дождаться, пока он еще кого-нибудь убьет? А потом?

– А если не убьет? – Варлаам почувствовал что говорит совсем не то, но времени думать не было.

– А если убьет?

"Ну не знаю я! – хотелось закричать Варлааму. – Да, отпускать его нельзя, но убивать его нельзя тоже!" – Он остановился и попробовал успокоиться. – Люди так не делают, – выговорил он.

– Давай о людях, – предложил Авель. – Как они делают.

Варлаам помедлил. "Больше всего я сейчас хочу... чтобы он так и остался навсегда – в этом подвешенном состоянии: ни войны ни мира, ни свободы ни тюрьмы, ни жизни ни смерти. Чтобы время местами взяло – и – замерло, и он навсегда упокоился бы в нем как живая мумия. Как стоп-кадр между домом и озером. Стоп-мысль. Замороженное возмездие. Навечно отложенное прощение. Неочищенное чистилище. А говорить о людях не хочется."

– Начиналось с мести, – вяло выговорил он. – Потом наказывали. Сейчас изолируют.

– Надо же с чего-то начинать! – принял близко к сердцу Иуда.

– Тем более что с нескольких уже начали, и их уже не вернуть, – проворчал Вениамин, – а мы не должны отдавать предпочтения кому бы то ни было.

Варлаам осуждающе кивнул и пошел к двери.

– Испортит все, – предположил Неффалим.

У потайного входа Варлаам обернулся.

– То-то и оно что не вернуть. – Он помолчал. – И не зло надо из них вышибать, потому что как было тут до меня сказано, у них кроме зла ничего нет, а насыщать их добром, которое в нас заложено... было... и когда они станут похожи на нормальных людей, отпускать с миром в мир... И картина на потолке мне тоже не нравится. Один убивает по собственной инициативе, а остальные – на службе, только вот результат один и тот же – куча трупов. Не вижу разницы. – Он резко шагнул вперед и стукнулся виском о низкую притолоку.

– Пойду-ка и я с ним, – сказал Манассия.

"Интересная штука, – подумалось вдруг Симеону. – Он убивал убийц, не всегда зная что они убийцы. Мы убьем его, потом, глядишь, нас кто-то... Мне, конечно, это не повредит, но просто интересно, когда-нибудь этот круг разорвется?"

Телефон звонил уже давно. Варлаам вошел первым, поднял трубку и некоторое время кому-то односложно отвечал:

– Да. Я. Да. Хорошо. Скажу. Когда? Как? Ладно.

– Кто звонил? – спросил Манассия.

Телефон зазвонил снова.

– Дай я, – попытался Манассия.

– Да, – не дал Варлаам. – Я. Да. Звонил. Я говорил. Знаю. Кого? Передам.

– Кто звонил? – спросил Манассия.

– Каин. Просит включить к вечеру какое-то навигационное оборудование. Ты знаешь – как?

– Чего это он? – Манассия чем-то пощелкал.

Варлаам внимательно смотрел на пульт.

– Чего это он, а?

– Я не спрашивал. Вы с Неффалимом обратно полетите.

– Кто сказал?

– Малех. Каин угонит самолет и полетит сюда. А шеф тоже захочет, да ему будет не на чем. Хочет чтобы вы отогнали наш самолет назад.

– А Гад куда будет смотреть? Зачем шеф сюда полетит?

– Шеф летит? – спросил вошедший Вениамин. – Какого черта!

– Я не спрашивал, – сказал Варлаам.

Манассия коротко пересказал суть.

– Ясно что с Каином разбираться, – преположил Иуда, протаскивая телевизор в узкую дверь.

– Ну вот, опять все в сборе, – сообщил Симеон, закрыв дверь и оглядев общество. – Нет нам друг от друга спасения. Шеф вчера еще собирался вернуться. Ему мало было.

– Я открою грешнику дверь, – резко пообещал Варлаам.

– Валяй, – сказал Иуда.

– Где кнопка?

– Сюда ткни.

– Все?

– Он больше к ней не вернется, – сказал Вениамин.

– Почему? – наивно выпучил глаза Варлаам.

– Грешен, – объяснил Манассия. – Чувствует, что нашего ада не достоин.

– Ломился в ад, да и туда не пустили, – усмехнулся Иуда. – Таким нигде места нет.

– Я его позову, – взялся Варлаам. – Позову, а?

– Таких дверь не остановит, – сказал Симеон. – Он и в рай через забор влезет.

– Я его позову, – встал Варлаам. – Где он сейчас? – Авель, я не вижу его, где он сейчас? Ради всего святого!

– Да, – сказал Авель. – Ради всего святого.

– Ты опоздал. Он уже лезет, – сказал мрачно Симеон. – По трубе. Можешь его в задницу подтолкнуть башкой если хочешь.

– Только чур, больше ему не мешать! – сказал Вениамин. – Слышь, Иуда? Хватит, понятно?

– Да пошел ты! – отреагировал тот. – Можно подумать если я говорю, то... Вообще могу уйти... – Он распихал руки по карманам и брякнулся на топчан у стены. – Сами думайте. Бояре ругаются, а у холопов чубы трещат.

– От бояр это слабо зависит, – отметил Симеон. – Чубы как трещали так и трещат.

– А я с себя вины и не снимаю! – возгласил Варлаам.

– А ты еще не заслужил, чтобы тебе вину взять предлагали, – быстро ответил Симеон.

– А чуб-то уже трещит, – отметил Манассия. – Точнее лоб.

– Такой узкий, а напоролся именно им, – подчеркнул Неффалим.

– Я же просил! – запаниковал Варлаам. – Как ему помочь? Свет там можно включить? Это что было?

– Амонтильядо.

– Амонтильядо?

– Амонтильядо!

– Можно там свет включить?

– Там нет, – сказал Авель.

– Ты меня обманываешь?

– Тут полно мест, в которых ни черта нет. Ты бы еще про ангелов-хранителей спросил.

– Опять наблюдать! Сколько можно! Все наблюдать да наблюдать! А люди продолжают гибнуть!

– Озаботился! – проворчал Вениамин. – Нашел лучшего представителя и вдруг озаботился.

– Давай хоть путь ему подскажем, – взмолился Варлаам. – Там есть радио?

– Да сядь ты черт бы тебя побрал! – заорал Авель. – Какое к черту радио!

Симеон усмехнулся и весело похлопал Варлаама по плечам:

– Расслабься. Прояви смиренномудрие. Пойду я, пожалуй.

– Ты куда? – всполошился Авель.

– Да какая разница?

– А если он вылезет сейчас?

– Ну и бес с ним. Не все ли равно?

– По плану еще далеко, – сказал Неффалим. – Часов пять проканителится.

– Так он у нас чемпион мира по преодолению лабиринтов, – засомневался Манассия.

– С того света на этот, – сказал Иуда.

– Где план? – резво подскочил Варлаам. – Дай сюда!

Неффалим молча указал пальцем себе в темя.

– Вдохновение палачей, – тихо сказал Варлаам.

– Чего я сюда вернулся? – удивился Иссахар. – Давно пора выпить у камина.

– Вернись, Иссахар! – крик Авеля сорвался на фальцет, и он закашлялся, скрывая оплошность. Иссахар не вернулся.

– Безнаказанность развращает, – сообщил Варлаам. – Всем вашим душам гибель удел. Если не перестанете. А я отрекусь от вас, когда будет время.

Гость поднял голову. Замок наклонялся над ним шероховатой громадой без формы, определенности и надежды. Узкие длинные окна были высоко, отсюда еще выше чем вчера из зала, и плотно подогнанные камни охраняли их от любых плотских посягательств извне.

Он попробовал не пугаться и сразу ощутил страх. Он несколько раз дернул дверь, но последний рывок оказался слабым, ему почему-то показалось, что он боится открывающейся двери еще больше чем запертой. Ему не хотелось встретиться лицом к лицу с тем, кто запирает и открывает двери. Или не лицом. Или что там у него. У Оно. Если он умрет на пороге, его убьет холод. Он знаком с холодом. Он его боится как причину смерти. Он боится Того Кто Оно Там просто так. Как причину жизни. Того Кто отпирает двери в жизнь.

Он извлек пистолет и направил ствол на замок. Что-то удерживало его от выстрела. Здесь все было вечным веским верным, равным весне и ветру, – доски двери, кольцо ручки, щель ключа, – и глупенькая новорожденная суетливая крикливая пуля не могла ничего исковеркать в странно осязаемом безмолвно мудром мире. Впервые он физически ощутил бессилие всесильного оружия, которое никогда раньше не колебало его уверенности.

Он спрятал оружие, и сошел по ступенькам на самый обыкновенный булыжник. Уши запоздало поймали три плоских хлопка шагов. Становилось прохладнее. Солнце величественной дугой беззвучно уносилось от него направо прочь. Номер девятнадцатый без раздумий выбрал направление, где иллюзии тепла было больше.

Поворот за угол подтолкнул его попутным порывом ветра вдоль угрюмой гладкой стены, но не продемонстрировал ни единого шанса. Он безропотно шел прямо, потом послушно свернул вместе со стеной налево, бездумно миновал галерею, ведущую в мощное неизведанное правое крыло, равнодушно не стал доходить до угла чтобы не очутиться в леденящей тени, автоматически свернул влево, наискосок проковылял через запорошенный двор к очередному повороту, оглянулся и машинально оценил вереницу своих синеющих отпечатков. Рассеянно он миновал еще две стены и остановился перед четкой линией, делящей свет пополам. Пересекать терминатор он не хотел. Возвращаться было бессмысленно, он побрел вперед.

Мир как-то вдруг спохватился и сник. Контуры замка потеряли всякую очерченность, камни нависли, изготовившись к своим каменным действиям, сердце сгруппировалось, напряглось и, расправившись, твердо застучало, помогая утверждать каждый нетвердый неоконченный элемент поступи. Чуть дальше и левее упрямо упирались в скальный грунт дюжина мертвых деревьев. Гость напряженно шел к следующему углу, все время следя боковым зрением за зловещей шпалерой. Ветви напоминали костлявые руки, а корявые корни без труда могли покинуть стылую землю. Ничто не шелохнулось в их иссохших кронах, пока гость, стараясь держаться от них как можно дальше, хромал мимо.

Там, где смыкались две темные внутренние стены темнело что-то темное. Что-то более темное на фоне чего-то менее. Гость с трудом заставил себя войти в темный каменный мешок, с трех сторон окруженный темным домом. Темное-темное пятно оказалось какой-то маленькой зарешеченной темной-темной отдушиной, откуда нежным потоком дул тепловатый воздух со спертым запахом и без признаков направления на свой источник во тьме-тьмущей. Расплавленный потемневший снег прозрачными каплями стекал вниз, образуя покатую ровную ледяную горку. Гость осторожно подкрался, дернул за решетку, и она осталась в его руке, скрежет ржавого металла о камень породил эхо, заметавшееся между трех стен, и он от неожиданности выронил злополучную решетку на снег. Она ударила его по ноге, он дернулся, оступился на льду и неуклюже упал, ушибив плечо. Боли он не почувствовал, мозг, не в силах обработать такое множество новых одновременных порожденных им громких звуков в жуткой тишине и полная беспомощность мгновенно сконцентрировали в сердце рассеянный повсюду страх, гость моментально вскочил и бросился вдоль стены, преследуемый перекрестным топотом отраженных шагов. Целый сонм незримых призраков гнался за ним и мгновенно исчез как только стены отступили назад. Деревья молча обратили к нему свои объятья, но он успел остановиться раньше чем они смогли бы ухватить его.

Идти назад было нельзя. Отколовшаяся штукатурка в тех местах где решетка была вмурована в стену делала зияющую прореху издалека похожей на оскалившуюся пасть. Возвращаться к запертой двери было невозможно. Ужас сменился жаром, но теперь гость, успокаиваясь, чувствовал как стекавшие капли пота быстро остывают, и холод начинает пробираться под одежду. Он осторожно двинулся к дыре.

Ползти по туннелю можно было только на коленях, пригнув голову. Куртку он порвал сразу же, отцепиться ему не удалось, и треск раздираемой ткани сопровождал его несколько метров. Вдобавок он тут же потерял пистолет, в попытке нашарить его сильно расцарапал руку. Ход через несколько метров свернул в сторону, потом разделился на два, гость это понял, стукнувшись головой об острый угол, он наугад выбрал левый и скоро обнаружил, что его тянет вниз. Один раз на пути попалась какая-то бочка, он пихнул ее, и она, опрокинувшись, скатилась куда-то в собственный грохот и деревянные осколки. Впереди гулко капала вода. Развернуться он не мог и скоро его колени очутились в холодной густой жидкости. Руки скользили по гадким скользким плитам, а ход все не расширялся. Через некоторое время коридор превратился в трубу, и ползти стало еще хуже, хотя болезненные выступы на стенах наконец исчезли. Один раз он не удержался на склоне, проскользил вниз и с головой окунулся в какой-то колодец; а когда выныривал ударился теменем обо что-то твердое и чуть не лишился рассудка от предчувствия ужасной гибели – он понял что угодил в большой резервуар с единственным отверстием наверху – в каменную прорубь, где вместо льда – могильная плита – и ни пузырька надежды под ней. Он лихорадочно пытался нашарить на потолке спасительную дыру, но чем больше осознавал он ограниченность шансов, тем быстрее воздух в легких вытеснялся отчаяньем, лишенным даже последнего права – предсмертного вопля. Он вынырнул, когда рефлекс, не встречая сопротивления воли уже готов был заставить легкие вдохнуть что попало. И долго висел на локтях над пустотой, задрав голову и всасывая губами воздух пока ни начал одуревать от избытка кислорода. Вылезти в одежде он не мог, мокрое рванье тянуло его на дно жуткого колодца, он не без труда осторожно избавлялся от самого неудобного, и оно в тот же миг поглощалось голодной преисподней.

Он много раз пытался покинуть страшную ловушку, но как только ему удавалось чуть выкарабкаться наверх, уклон неизменно увеличивался, и в веере воды он снова скользил на дно котла к колодцу, несколько раз падал в него, но всякий раз отчаянным усилием ему удавалось схватиться за край и удержаться, однажды он серьезно поранил руку об острый край бездны, тогда ему пришлось на время оставить попытки, оторвать рукав рубашки и кое-как замотать кисть, останавливая липкоосязаемый ручей крови. Невидимая в абсолютном мраке потеря собственной драгоценной телесной жидкости его особенно впечатлила: он не мог оценить по боли степень повреждения и значит предсказать, сколько крови он может безвозвратно потерять в ближайшее время. Все что могло привести к укорачиванию жизни – быстрее или медленнее, более или менее мучительно – вызывало в нем болезненножертвенные переживания. Он попробовал отвлечься, но сумел вспомнить лишь Того Кто Управляет Дверями, и ему стало вдвое хуже.

Ему удалось покинуть западню сразу же как только он перестал надеяться, при этом он обошелся даже без помощи раненой руки. Коридор, в котором он очутился, был шире и выше предыдущего, теперь гость двигался на двух ногах лишь слегка пригнувшись и вытянув вперед шарящую полукружьями вверх-вниз-вправо-влево руку. Один раз он пропустил какой-то железный штырь и с размаху напоролся на него лбом. Пришлось оторвать второй рукав и перевязать голову, а поскольку отрывал он больной рукой, угнездившаяся на ней рана снова начала кровоточить. Он снова вспомнил о предстоящей нехватке крови, а потом против всякого желания, следуя лишь пройденной ассоциации о Том Кто... От бессилия и расстройства он прислонился к стене и долго просидел, окруженный только страхом, пока холод еще мокрой одежды не захотел отобрать в воспаленном мозгу места и для себя. Гость встал и сразу же наткнулся на совершенно тот же самый штырь что и раньше, от бессилия и обиды он чуть было не расхворался, упал на коленки и, всхлипывая, пополз как раньше.

Через некоторое время начали попадаться боковые ответвления и двери. В память о Том Кто Закрывает Двери, гость чтобы не обидеть Его тщательно притворял их за собой, спустя полчаса он с ужасом вспомнил и о Том Кто Их Запирает и закрывать бросил. Путь он всегда выбирал по наитию. Наитие, как выяснилось весьма скоро, было скверным, ему никак не удавалось выползти в знакомые или хотя бы просто слабоосвещенные края. Однажды ему в голову забрела идея поискать на стенах выключатель, он приподнялся и принялся судорожно обыскивать все что попадалось, но к большому своему огорчению не нашел положительно ничего. Отрицательно все нашел. Засмеялся, осознав, что надо-то было искать включатель. Потом, снова окутавшись ужасом и самыми предсмертногибельными предчувствиями потащился дальше. Мрак вокруг висел абсолютный, предчувствия страдальца, тем не менее умудрялись быть еще мрачнее. Еще через уже потерял какое-то время ему померещилось, что он постепостепенно теря где-то теряет теряет рассудок, а, может быть, уже потерял. Возвращаться, в любом случае, было некогда, потом, потом, в другой раз! в конце концов телесная источающая обожаемую жижу жизнь была дороже любого разума, и он отворил очередную дверь.

Его сразу сковало просквозило холодом склепа. По всему выходило, что это и был натуральный склеп, но герой никак не хотел дать этой мгновенной мысли пустить в ошметках сознания плотные корешки. Пол и стены здесь были устланобшиты ледяным по температуре металлическим листом, и каждое пополпополузновение отдавалось ухающим гулом, вещавшем о серьезных и кое для кого печальных намерениях.

Повсюду счастливый путешественник с искренней радостью натыкался на добротные дубовые гробы и какие-то запечатанные – отменного, надо признать, качества – мраморные кабинки под ту же, надо полагать, цель. Многие пустовали, дрожью в позвоночнике из них так и напрашивалось проклевывалось в вылуплялось на и струилось к – это до поры, до нее, родной... По-серьезному, камеру нельзя было назвать обширной, скорее всего помещение замышлялось для небезкомфортабельного прозябания двух-3х средней плодовитости семейств с челядью и домочадцами, но если пренебречь упаковкой и чинами и класть всех подряд плотными штабелями вдоль стен, то сюда влез бы и эскадрон с лошадьми и прочей сбруей...

С гостя стекло уже стакана 41/3 холодного пота, прежде чем он обнаружил медные двери куда-то наружу или хоть просто куда-то. Он неистово ломился и стучал искалеченными кулаками до тех пор пока не нашел зацепку и потянул на себя.

Коридоры, по которым он, воя, носился на корточках семьдесят2е последующие минуты не оставили никаких следов ни в одном из участков его весьма серого вещества.

По запаху и новоприобретенному в 2хдневных скитаниях опыту он учуял пространство. Он обследовал периметр стен у самого пола и убедился, что первый велик. Вытянул позвоночный столб до полного роста, вознес вверх верхние конечности и не достал потолка. Поднялся на цыпочки, потом осторожно поподподподпрыгивал, затем скакнул в полную силу. Все равно не достал ни фига. Это было веселее, но все равно еще не смешно, а даже страшненько, потому что непривычно, да! чер-р-ртовски, надо отметить, непривычно! да так что в принципе, можно даже было и всплакнуть. Реветь он, однако в полное горло не решил, да и вряд ли мог – место для рева через всю глотку занял непролазный ком. Тогда он дал себе отчет: находимся, дескать, в какой-то такой-то сякой-то да-растакой-то комнате и не имеем ни малейшего представления, э-э-э... стоит ли предпринимать дальнейшие ползки или замереть и остаться тут обитать, тем более что в углу имеется разведанным какой-то такой-то сякой-то да-растакой-то шкаф с едой наподобие ржаных крошащихся 1оолетних сухарей с солью и без оной и несколько сосудов выпукловытянутой чеканки-отлива с жидкостями типа выпивки и без алкосодержания. Сделав несколько разных-преразных глотков, номер какой-то поразмыслил о свете пораскинул мозгами о лампе-лампаде. Поиски спичек результатов, понятное дело, не дали, зато лучше поздно чем никогда было найдено зашторенное законспирированное окно без распахнутой настежь шторы. Все это матерчатое тряпочное дело он настежь распахнул. Жизнь была отлична и все без исключения было отлично включая отличную эйфорию от долгожданной победы за исключением разве того что он не сразу осознал тотальнейшее отсутствие света. Когда он в это въехал, он чуть не лопнул от горя горемычного, а потом просек, что на дворе, должно быть ночь, кое-как успокоился-угомонился, но только на долю мгновения из пяти-шести минут, потому что вспомнил э-э-э! да ведь что ночь какой бы непроглядной ни была всегда будет светлее света т. наз. того света, и, следовательно, вернувшиеся оттуда глазные яблочки-вишенки обязаны различать хоть какую-нибудь муть а они, как будто ослепли не видят ни бельма. О глупейший из глупцов! О ничтожнейший из идиотов! Точно! Они же ослепли! Ну это же совсем другое дело! Как же он сразу не догадался! Яснее ясного – ослепли, ничего особенного – бывает, то есть это значит, что он теперь вообще ни черта не узрит в ближайшем будущем и вплоть до самой недалекой смерти-погибели даже если его ни с того поселят после мученических свершений на Ч-е небо. Тут он вконец растерялся, расстроился, озлобился, испугался и налетел на наскочил на набросился на неповинное стекло руками, как будто оно тут было виновно или виновато. Обрезался, разумеется, ничего не добился, а главное – не ощутил никакой радости то есть свежести с улицы хотя прошло минут немало для того чтобы дать этой упомянутой свежести подумать о разбитом для нее окне. Или она тоже слепа? Весь мир ослеп что ли? Ну, весь в кровищи пролез в пробоину руками и наткнулся на книги. Взломал шкаф, короче. Теперь можно было и поплакать с чувством до конца исполненной миссионерской миссии.

И тут откуда ни возьмись вспыхнул свет.

Каин распахнул дверь кабины и спрыгнул на землю.

Снег пугливым взрывом метнулся из-под ног.

Где-то в облачной несогласованности мелькнула Луна.

Он негостеприимно посмотрел ей в полное желтое лицо.

Двигатели, снижая тон, затихли.

"Глупости говорят. Совсем не похож."

Огни взлетной полосы потухли.

Авель подвигал руками рукоятками и выбрал наилучшие ракурсы.

В одном из них отраженное светило оценивало Каина холодным блеском.

Варлаам сидел в углу и скорбел за переносным монитором.

За экраном оскорбляемое существо оделось и подошло к зеркалу.

За ним из-за седого стекла следил посеребренный старик в черном – черт знает какого века – древнем с золотом мундире, застегнутом на все пуговицы и со стоящим до подбородка воротником, а может быть и не воротником, а станком для выправления шеи.

Костюм давил на все раны, морщась от живой боли он стащил его и комком отпустил в шкаф, а оттуда выудил просторный тонкий плащ с серым поясом и глубоким капюшоном. Несколько капель крови упало и растеклось по савану, он обернулся им и вышел в фиолетовый зал.

Манассия посмотрел на Варлаама, потушил сигарету и двинул к выходу.

Глядя на приятеля, следом нехотя зашаркал Неффалим.

– Вернетесь? – спросил Симеон.

– Посмотрим, – сказал Манассия.

На высокое небо натягивались потемневшие облака, и грозовой ветер крал у юго-запада свежие тучи.

Каин прошел прямо к главному входу.

Он миновал мрачную залу, сквозняк глухо хлопнул стены о полотнища гобеленов.

Глаза монстров на ткани неслышно оскалились, он бросил против них удвоенный взгляд, они терпеливо улыбнулись, спрятав потайной рисунок под ворсинками хитрой материи.

Дверь закрылась.

Каин поднялся по лестнице выше и выше.

В длинном зыркающем желтыми свечами пространстве был кто-то еще.

Каин повернул голову налево.

Капюшон мешал смотреть, и Каин медленно повел плечами.

Незнакомое существо с красной – черной под синим – маской на месте лица замерло, держась руками за стену.

Такой же монашеский бесформенный балахон мешал определить, кто смотрит напротив.

Каин попытался найти глаза, но они были надежно скрыты в многозначности капюшона.

Странная фигура не шевелилась, не шагнула навстречу, не бросилась наутек. Как будто не знала, чего ей надо больше – погубить или быть погубленной.

Авель переключился на галерею. Ему еще не приходилось там бывать. В самом ее начале, в зале цвета голубой, ловя на себе свет ярко-синих окон молчали две одинаковые фигуры. Камера из дальнего конца выхватывала тягучую завораживающую перспективу – серое одинаково тонущее в голубом и меньшее под воздействием большего – две странные формы, разглядывающие одна другую.

Часы гулко напомнили о себе.

Время, вечность и бытие принадлежат нам, зато вам – все остальное...

Одна из фигур, та что была менее кровавой, развернулась и ушла из поля зрения камеры к лестнице. Другая сползла по стене на бирюзовый ковер.

– Чего ты сюда спустился? – спросил Симеон.

– Там занято, – ответил Каин.

– Там он?

– Возможно...

– Зарезал бы...

– Не хочу.

– А второй этаж тебе чем не угодил? – спросил Иссахар.

– А чем я вам не угодил на первом? – Каин поднял брови.

– Сиди, ладно уж, – Иссахар разжег дрова и сел к решетке.

– Книга твоя вон на полке, – сообщил Симеон, помолчав.

– Спасибо, – Каин кивнул, закрыл глаза и, казалось, задремал.

Один за другим подтянулись остальные праведники.

"Детский сад, честное слово! – подумал Симеон. – Туда толпой, оттуда стадом."

Видя странного странно одетого странно вернувшегося странно спящего Каина каждый норовил сделать какое-нибудь замечание, но Иссахару молча удавалось их отговаривать. Праведники тихо недоуменно перешептывались чего это он а что стряслось чего он такой что он сказал чего прилетел-то а... Симеон пожимал плечами.

Последним вломился Варлаам.

– Чего это ты, Каин? Что стряслось? Чего ты такой? Что он сказал? – Варлаам оглядел остальных. – Чего прилетел-то, а? Убить я тебе его не дам ни в коем случае и не надейся. Лучше улетай.

– Какой ерундой вы здесь занимаетесь. Шли бы лучше жить.

– А сам? – спросил Симеон.

– Уже.

– И что понял?

– Что?.. Жизнь полна... – неожиданностей? ужаса?.. смерти?! – Жизнь полна. – Слово точнее мысли.

К ночи разразилась жуткая буря.

Спешно начали искать того кто их когда-то делал, чтобы выяснить, возможно ли это здесь и в такое время. Нашли Завулона. Тот нетрезво сказал, чтобы все катились, он делал смерчи, а к грозам причастен Асир. От Асира не добились ничего, он был пьян насмерть. Это всех сильно расстроило, а некоторых и напугало. Они нервно принялись бродить толпой по замку и не представляли чем заняться. Для успокоения стаи Иссахар объяснил беспокойство какими-то низкочастотными колебаниями стен под действием ветра. Авель в ответ нервозно ругался. Несколько раз дом трясло. Симеон напоминал о землетрясении ночью. Вениамин тогда чуть не заплакал. Иуда начал предлагать уматывать. Варлаам думал что обойдется. Каин исчез.

Ветер менялся ежеминутно. Стекла, вибрируя, принялись издавать тонкий режущий вой на грани звериного визга. Тучи проносились над самой крышей. Казалось от ударов громадных волн содрогается остров.

Когда прилетел шеф, и как он садился в такую не погоду, никто не знал.

На приборы не смотрели, случайно кто-то отметил, что на взлетной полосе стоит самолет. Иуда без слов оделся. Авель жутким голосом заорал, чтобы все оставались на местах. Пересчитались – Варлаама не было. Замок производил смесь звуков всех тонов. Авелю послышалась струнная музыка. Симеон уловил глухой усиливающийся равномерный стук. От беспрерывного звона часов у Иуды зашевелились волосы. В голове Иссахара топали ноги и хлопали двери.

"Каин! Каин! Сволочь... – рвалось в висках у Варлаама. – Ушел. Успел. Обогнал. Ненавижу! Мразь какая. Он знал. Все знал. Шеф ему сказал. Конечно. Как же я сразу не понял? Зачем же он в Москву с ним летал! И прилетели оба почти в одно время. Как будто друг друга не знают. Они заранее договорились!" – он несся по переходу, налетая плечами на закругленные углы, не замечал боли ударов, долго неистово стучал большую кнопку двери в ожидании, пока плотно замаскированные створки раздвинутся. Слишком медленно. Он заметил, наконец, что сам был тому причиной, лишними нажатиями заставляя щель между ними то расходиться то смыкаться вновь. Потом протиснулся кое-как между еще двигающихся половинок, выскочил в центральный зал, у лестницы сообразил, что Каин сильнее. От бессилия он застонал и бросился на кухню. Разрушенное дыхание долго мешало сосредоточиться. Он хватал первое, что попадалось под руку и бросал пока не увидел длинный нож для разделки. Эбонитовая рукоятка плотно легла в кулак. Он помчался на второй этаж. Где-то внутри тела глубоко под кожей между легкими закололо сердце, будто ему уже не хватало места и оно натыкалось на кинжальные лезвия ребер.

Дан долго бродил между ниш и дверных проемов, прежде чем решился подняться на третий этаж. Там все было как задумывалось: свет искусственно мигающих жаровен вливался сквозь цветные окна в кривую галерею.

Он прошел по мягким коврам голубого зала и сделал поворот. Глаза некоторое время привыкали к новому ярко-кровавому освещению, ему почудилось что в дальнем конце галереи что-то бесшумно метнулось за угол, но когда зрение освоилось – там уже ничего не было. Путаясь в неудобном балахоне, Дан с интересом устремился вслед неопознанной тени, но стоило ему ворваться в зеленый зал с изумрудными обивками стен, как что-то таинственное стремглав исчезло за дальним поворотом. Это повторилось еще дважды: в оранжевой и белой комнатах, с той лишь разницей, что незнакомец – а фигура существа теперь могла быть без сомнения отождествлена с человеческой – двигался медленнее, каждое его движение состояло из страдания, страха и ненависти, он, ссутулившись и затравленно озираясь, хромал к очередной – на этот раз фиолетовой – комнате, и капюшон покрывал все черты его лица. Дан нагнал его в черной комнате с неправдоподобно красными стеклами окон. Тело беглеца явно искало выхода, но зловещая комната была последней в этом изощренном лабиринте. Откуда-то снизу взбешенно ударили часы, и грохот сошедших с ума литавр судорогой пронзил здание от основания до крыши. Где-то со звоном от перенапряжения раскололось стекло, и в тот же миг свет поддельных жаровен погас, но темнее не стало: за окнами галереи из-за косой черной тени выплывала блестящая седая луна. Дан оказался во тьме, прижатый к стене неизвестный издал жуткий звериный крик и резко обернулся. В руке сверкнул блестящий клинок и лунный зайчик промчался по Дану, ослепив на миг глаза.

Варлаам бежал по коридору, распахивая настежь попадавшиеся двери, и невесомые огоньки свечей испуганно бросались набок, поближе к спасительным стенам. Варлаам беззвучно задыхался, он хотел звать Каина, но слабые легкие вырабатывали только сдавленное сипение. Он добежал до конца одного крыла, повернул назад, и тут его осенило: он вспомнил об огромном причудливом зале на третьем этаже.

Когда он ввалился в его голубую часть, та была пуста и мрачна. Повороты и мягкие ковры гасили всякие возможные звуки из других комнат. Не дав себе ни секунды передышки, он помчался вдоль дьявольской радуги, куда до этого не ступал еще ни разу. В фиолетовой комнате его встретил грохот и рев. От отчаяния он до крови прикусил себе губу. Свет исчез. Ориентируясь на обманчивый лунный угол, он врезался в стену, прополз на ощупь до поворота и ворвался на коленях в черный зал. Варлаам облегченно остановился, когда существо у стены с воплем развернулось к нему лицом, но в тот же миг оно затмилось непроглядной жирной тенью. Руки мрака распахнулись подобно стремящимся поглотить все крыльям, последним исчезающим усилием праведник ринулся к ним. Он не видел лезвия, но почувствовал силой всей скопленной ненависти, как она преобразуется в одно движение руки плавно и мягко убивающего острия. Где-то на середине этой ненависти клинок натолкнулся на что-то твердое звонкое и также безо всякого сопротивления движущееся навстречу – стальное воплощение страха, сорвавшееся с руки вдавленной в стену фигуры.

Мощный пропитанный лунным сечением ветер один кромсал все девять огромных всемогущих обреченных небес. Каин стоял на белой ступени и наслаждался тем, как чудовищное здание за спиной борется с остальным миром. Все бешенство грандиозного урагана не доставляло ему никаких неудобств, только красотой своей мешало вспомнить главное, то что непременно нужно было вспомнить именно сейчас – и не позже. "И заперт был?.. Это не то. Но что-то там было о звере. Она читала. Ей так нравилось. Только я почему-то никогда ее особенно не слушал. Себя очень зато слушал. Слушал, а тоже не помню. Что-то о блеске луны. И об озере. Ладно. Если как-нибудь то. Если как-то... И зарезан был зверь всевышний, производивший чудеса, которыми обольстил он поклонявшихся его свободе, и привязан к своему престолу, и брошен у озера злобы, кипящего ненавистью под порывом бури и ледяным блеском луны..."

Справа из-за угла дома выскочили, держась за руки, две фигуры, и было совершенно непонятно, почему они по очереди тащат одна другую, когда вторая всегда упирается, стараясь вернуться назад. Похожие на две раскачивающиеся распирающие раскаивающиеся тени друг друга, усмехнулся Каин. Оттенки теней. Недополненная дополнительность.

Слева, откуда-то из-под земли вылезли четверо. Каин не приложил никакого труда чтобы узнать их. Четыре очевидных нормальных неоспоримых человечка, цепляясь за камни продвигались прочь от. Ветер тормозил их, швырял их, разбрасывал их, закручивал их в танец, издевался над ними как мог, но они вставали и шли дальше. От. От.

Каин выглянул вверх, потом себе под ноги. Под ногами в зеркальной ступеньке болтался находился был обычный земной отраженный верх. Слитный. Единый. Теперь понятный. Каину стало весело. Он сделал шаг и неспешно побрел к самолету, наслаждаясь абсолютным покоем.

И не видел он трещину, затмевавшую непроглядным мраком половину неба и не слышал грохот тысячи волн, бившихся о скалы, когда непостижимые воды мрачного озера бесшумно сомкнулись над обломками дома "Ашер".

А зато видел он то же небо и ту же землю, на которой ничего не взошло и не изменилось с тех пор как он, едва научившись бродить, подошел, царапая ноги о каменные осколки к вратам Эдема и спросил отца глазами:

– Вас изгнали оттуда? Изгнали оттуда?

Отец покачал головой.

– Ни ангелам ни смерти...

Или нет, он сказал по-другому, но, может быть, то же самое:

– Нас никогда не. Это сказки. Мы всегда приходим и уходим сами. В соответствии. С волей. Своей.

 

Времени прошло две недели. Наступил сезон застывших грязевых потоков. Каин вышел на улицу. Немытый снег почти сошел. Слежавшаяся земля укрылась слоем городского мусора. Солнце жадно набрасывалось на пространную полужидкую муть. Для небес оно избирало лишь чистую воду. Грязь оставляло земле. Природа ожидала ветров. Они должны унести с собой все. Звуки серого. Ароматы мрака. Обещания определенного. Каин снисходительно поднял голову. Он укоризненно сощурился. Потом надолго опустил глаза под ноги. Первая весна, подумал он. В начале новой эпохи. Хорошо начинать сразу с новой эпохи. Легче. Свободнее что ли...

Тени всей весны лежали параллельно. Он шагал прочь внутри и от одной. Собственной. Ноги несли его по неширокой выложенной плитками дорожке. Руки перебирали в кармане пачки пленных земных денег. Он не трепал их с того расплывчатого прошлого. В конце чужого века. Не зеленые настоящие деревья проплывали поверх осязаемых небес.

На другом конце аллеи появилось яркое желтое пятно, оно приближалось, соперничая с Солнцем, единственное определенно цветное среди миллиона оттенков московского серого, оно двигалось само, и в какой-то момент Каин почувствовал, что уже не идет навстречу, а просто стоит и впитывает его последним зрением, но ничего не может различить в слепящем сияющем свете.

Не могло быть никаких сомнений, кто с той стороны может специально для него бросить вызов Солнцу.

Она подошла проще. Как никогда. Одетая во что-то. Очень желтое. Что-то было в ее глазах. Чего не было еще никогда. И что-то что было. И что будет. Всегда. Там было. Глаза. Свет. Жизнь. Всё. Два всё.

Она наклонила голову вбок. Она прищурилась. Она вгляделась. Она приоткрыла губы. Она протянула руку. Она коснулась руки. Она

– Привет, – сказала она.

 

 

 


Оглавление

6. Сверхчеловечек
7. День Защиты Богов

508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!