"Криминалистика". Две повести и один рассказ

На чтение потребуется четыре часа | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

И всё-таки я заболел. Нет-нет, артрита с пневмонией не приключилось. Тем не менее, развилась жесточайшая «ОРВИ» – если верить диагнозу поликлиники по месту моего жительства, – начиная с соплей и кончая пылающим спазмом глотания. Днём-то ещё бывало – ничего так себе, терпимо. Но приходила ночь, и начиналась пытка под названием «дожить до рассвета». Сон пропал, его как будто и не предусматривалось в программе примитивного выживания. Если что-то меня и спасало, так это периодические заливания в нос мерзких капель да тошнотворные полоскания горла. С последним у меня сложились совершенно особенные, если не сказать – пугающие, отношения. Стоило хоть на минутку себя обмануть, прикинувшись спящим, горло тут же включало сигнал бедствия с применением самых отчаянных средств. Скажем прямо: там выла сирена. В пульсации её проблескового маячка мне грезилось, будто на шее затягивается петля, и воздуху становится всё меньше и меньше. Я вскакивал, включал свет, бросался к зеркалу и всякий раз с облегчением убеждался, что лицо не лопается от асфиксии, а по шее не вьётся петля. Я убеждался, что я – не самоубийца. Словом – не Сусликов.

Между прочим, за время моей болезни Аллочка не позвонила ни разу. Как в воду канула. Я не обижался, я всё понимал: человека с головой поглощают бракоразводные хлопоты. Я заочно желал ей успеха в этом трудном процессе...

Зато звонил мой начальник. Трижды. В первый раз – чтобы сходу обрушиться гневом, а, заслышав моё агональное сипение, растечься отеческим соболезнованием. Душа-человек... Во второй – чтобы поведать о горящем плане по раскрытию преступлений, а заодно – деликатно прощупать степень моей нетрудоспособности. Убедившись, что я не совсем ещё мёртв, он не смог отказать себе в бессердечной слабости заклеймить позором мой малодушный уход на «больничный»... Его третий раз меня просто убил. Он позвонил, чтобы поздравить меня с Днём милиции и сообщить, что в традиционном рапорте отметил меня как – ни много ни мало – «самого ответственного, энергичного и прогрессивного офицера». Причём, объявил мне это на полном серьёзе – судя по твёрдому голосу, профессиональный праздник ещё не успел коснуться его неофициальной своей частью... Я его почти и не подводил. Он меня почти не тиранил. Наши души играли гармоничный дуэт. Я давно заметил, что содержание телефонного, а равно как и любого другого нежданного разговора, в сущности, непринципиально. Главное – проявление чьего-то к тебе небезразличия.

Аллочка не звонила. Соответственно, не поздравила. Надо полагать, была занята встречей дочери с осенних каникул...

Пока я болел, тихо пришла зима. Однажды вечером, лёжа в постели, я заворожённо увидел, как за окном, в свете уличного фонаря, медленно опадают невесомые хлопья. На утро весь город был чёрно-белым. Сопли подсыхали, горло смягчалось, постепенно вернулся ночной сон, и каждое утро, подходя к окну, я меланхолически наблюдал, как чёрного остаётся всё меньше, а белого делается всё больше. Мне всё чаще звонили мои агенты с докладами о засветившемся Коленьке. Приходилось каждого благодарить и объяснять, что «операция Сусликов» завершена. Я распускал свою сеть по ниточке, консервировал, замораживал. Скучать, в общем, не приходилось.

Аллочка не звонила...

Осталось дотянуть последний день листа нетрудоспособности. Я чувствовал себя вполне сносно, сделал гимнастику, сходил в поликлинику, в магазин, купил продуктов, с удовольствием прогулялся по нежной заснеженной свежести, вернулся домой, загрузил стиральную машину, пропылесосил квартиру, влез в ванну, помылся-побрился, неспешно приготовил обед, с аппетитом поел, покурил, полежал, полистал какое-то время каналы бессмысленного телевизора...

И сам ей позвонил.

– Алла Анатольевна?.. – сказал я с затаенной тревогой. – Узнаёте?..

Я понимал. Я был готов к этой её паузе. Однако не к такой затяжной.

– Это я, Степан Петрович, ваш частный, так сказать, детектив...

– А-а, это вы! А я гадаю: вы, не вы?.. Куда же вы запропастились? И не звоните, и не заходите...

Её феерическая радость немного меня смутила. Я даже закашлялся. Возможно, я чего-то не понимаю, но вообще-то у неё имелся номер моего телефона. Зачем было копить такой заряд искренней радости, когда можно было просто мне позвонить и не таскать в себе этот взрывоопасный груз?

– Я, видите ли, болел.

– Какой ужас! Как же я сразу не догадалась? Ведь после того случая... конечно, конечно... Надеюсь, ничего серьёзного?

– Да нет, так, пустяки. Сегодня закрыл больничный.

Далее следовал пространный диалог, весьма изящный по форме, но неопределённый по сути. Наши взаимные фразы словно кружили в причудливом бальном танце, то размыкаясь, то снова сходясь, выводя замысловатые па, полные грации и глубокого символического подтекста – настолько глубокого, что даже самим исполнителям не было понятно ни дьявола. Финал этой композиции оказался открытым и выглядел следующим образом:

– Аллочка, скажите, наконец, когда мы с вами увидимся?

– Мы? С вами?.. Да-да, конечно, нам надо увидеться... Даже не знаю... Ну, давайте, что ли, встретимся в понедельник?

Дело было в пятницу, и до понедельника оставались целых два дня бессмысленных выходных. Как-то странно она назначила мне свидание... Впрочем, я всегда стараюсь быть человеком культурным, поэтому выпытывать у дамы её скрытые обстоятельства – не в моих мужских правилах. Мало ли причин, по которым женщина не может встретиться в ближайшие два дня? В конце концов, я тоже так подгадал закрытие своего больничного, чтобы профилонить до начала новой недели. Да, серьёзные дела логично начинать с понедельника. А насчёт Аллочки я был настроен очень, очень, предельно серьёзно.

Для начала я посетил парикмахерскую. Её хозяин, бывший свидетель по делу о париках, выделил мне лучшего мастера, и тот соорудил из моей жидкой копны компромисс между интеллектом и мужественностью. Иллюзия, конечно, но в зеркале смотрелось неплохо... Затем я отправился на вещевой рынок, где мои периодически задерживаемые наперебой предлагали мне свой неучтённый товар, из коего я подобрал себе обновку в стиле «скромное обаяние демократии или преуспевающий бизнесмен на государственной должности». Подделка, конечно, но если не распахивать изнанку, никто и не отличит... Наконец, я наведался в один неброский, но авторитетный в городе автосервис, которым владел мой потенциальный подследственный, чьи парни так наловчились легализовывать криминальные автомобили, что при техосмотре и комар носа не подточит. Из всего парка машин мне приглянулся серебристый «Мерседес», как оказалось – без документов, свежеугнанный, с ещё «родными» номерами кузова и движка. Владелец сервиса хмурился и чесал затылок, однако не смог отказать мне в прокате – в виде любезнейшего исключения и под мою ответственность. Липа, конечно, но для одиночного представительского выезда такой бутафорский шик вполне допустим...

Я не собирался никого обманывать. Так – немного пыли в глаза, артистической мишуры. Готовясь предстать перед Аллочкой, мне хотелось выглядеть так, чтобы она поняла: даже в таком захудалом городишке, как наш, всегда есть шанс повстречать Мужчину Своей Мечты. Надо просто однажды его увидеть.

 

 

*   *   *

 

Итак, утром того понедельника я ехал по улице Ленина, благоухая парфюмом и сверкая полировкой серебряного металлика. Трёхлучевая звезда моего «Мерса» была нацелена по траектории, ведущей к павильону на вожделенном перекрёстке с Цветочной. Кстати, о цветочках: по пути я притормозил у соответствующей палатки и купил роскошный, судя по стоимости, букет. В обрамлении привлечённого реквизита я выглядел практически женихом. Предстояло пройти через унижение общепринятой клоунадой, но Аллочка того стоила.

Медленно – так медленно, как ни в один из предыдущих визитов – я подкатил и застыл прямо напротив входа. Трудовой день ещё не набрал обороты, но павильон уже открылся для покупателей, и в глубине маячили обе знакомые мне девицы. Я так и не понял, зачем Аллочка назначила свидание в этом будничном месте – ведь я предлагал ей встретиться в ресторане или, на худой случай, в кафе. Но она сказала, ей здесь будет удобнее. С покорностью влюблённого пса я уважал её выбор. Вот, сейчас, она покажется вдалеке, и я завиляю невидимым хвостиком...

Она показалась. За рулём Коленькиной машины, которая, на самом деле, всегда принадлежала ей. Затормозила вплотную к «Мерсу», недовольно высматривая нахала, который занял «её» место. Она никак не могла разглядеть, что нахалом являюсь я, до поры упрятанный за глухой тонировкой стекол. Немного позабавившись этим милым конфликтом, я приоткрыл дверь, ступил на асфальт, точнее – на снег, лакированным стильным ботинком на тонкой подошве, медленно выдвинул вверх и вперед потрескивающий целлофаном букет... и наконец, раскрылся во всей своей геройской красе.

– Ой, это вы?! – восторженно смутилась она.

Я иронически покрутил головой.

– Кажется, никого другого здесь нет.

Она залилась смехом, и я тут же избавился от громоздкого веника.

– Это, Алла Анатольевна, – вам!

– Ой, спасибо! Какие красивые! И как пахнут!..

Пока она утопала в цветах, я стоял, руки в брюки, подрыгивая коленкой и поглядывая по сторонам с улыбкой самодовольного счастья. Вынырнув на поверхность, Аллочка произнесла:

– Вы меня прямо смутили... Вообще-то, это я вам должна подарить подарок. Достойный и дорогой. И, во всяком случае, заплатить.

– Заплатить? Что за глупости?

– Ну как же: вы проделали для меня такую работу.

– Да бросьте. Это просто был способ стать вашим другом.

– Нет-нет! Договор есть договор. Я заплачу, сколько скажете. Ведь вы, в конце концов, вернули мне мужа.

Мне показалось, что я ослышался. Мне показалось, что вновь прихватило горло. Мне показалось, что на шее затягивается петля...

– В каком смысле…– закашлялся я, – вернул?

– В самом прямом.

Петля затянулась до некоторого удушья, и пейзаж начал медленно плыть. Я рванул галстук, расстегнул пуговицу, распотрошил воротник...

– Вы же помните, – радостно продолжала Аллочка, – у нас с ним дошло чуть ли не до развода. Но это всё несерьёзно, это бывает. А теперь всё нормально. Он дома, в семье, на работу вот вышел...

– Постойте, постойте... А как же наше расследование? Как же собранный материал?..

– Ну а что материал? К чему он теперь?.. Всё, что Коленька вытворял, это ведь было по пьянке. Сорвался, запой у него был. Маленько покуролесил… Мне не впервой... Зато, когда не пьёт – просто золотой человек. И работящий, и душевный, и вообще…

Вот это вот её «вообще» словно пронзило меня колом. Тупым и грубым орудием убийства по неосторожности. Я не осознал ещё, как именно называется дурнотная боль в стеснённой груди, но только отчетливо понял, что теперь всё пропало.

– Золотой человек... – передразнил я угрюмо. И тут же схватился за, наверно, последнюю, самую отчаянную и, возможно, гнусную соломинку вещественного доказательства: – А что насчёт золотого колечка, которое он тайно купил, чтобы торжественно подарить своей... так сказать… зазнобе?

И тут Аллочка закатилась смехом. Я не знал, что и думать, мрачнея от вихря замелькавших предположений, а она буквально лопалась со смеху и никак не могла отсмеяться. Наконец, всё ещё всхлипывая, пояснила:

– А ведь с колечка всё и началось. Я, когда нашла этот чек, ну, вы помните, чёрт знает что ведь подумала. Решила устроить слежку. Только знаете, что оказалось?.. Колечко-то это, он купил для меня. Он собирался подарить его мне, на годовщину свадьбы, хотел сделать сюрприз, вот и всё объяснение! Представляете?!.. Ну а я-то худое подумала. Начала на него раздражаться, скандалить. Я, когда в гневе, бываю невыносима. А он у меня чувствительный. Терпел, сколько мог, терпел, да и сорвался, пошёл в разнос. Ну и, конечно, набедокурил, не без того… Характером слаб, связался... Ну, а в общем, что теперь вспоминать? Семейное дело, оно такое – требует выдержки... А колечко-то, вот оно...

Она протянула ко мне ладошку, словно для поцелуя, которому никогда не бывать в виду магической защиты золотого обручального блеска.

– Красивое... – вяло соврал я, ослеплённый печалью, не в силах разглядеть этот амулет моего поражения.

– Да, чуть не забыла, – опомнилась Алла Анатольевна. – У меня ведь для вас тоже есть приятный сюрприз. Вы ведь, я знаю, коллекционируете всякие разные документы. Я специально попросила доктора выписать дубликат.

– Доктора? Какого ещё доктора?..

Зажав под мышкой букет, она порылась в своей хаотической сумочке и выудила то, чем вознамерилась меня удивить. Я нахмурился, но чтобы не выдать моей траурной невменяемости, принял от нее это нелепое подношение.

 

ПАМЯТКА

 

Дана Н. И. Сусликову в том, что он прошёл противоалкогольное лечение методом кодирование сроком на три года. Пациент предупреждён о недопустимости приёма алкоголя и содержащих алкоголь продуктов на протяжении всего контрольного срока, а также о возможных последствиях в случае нарушения пациентом запрета.

 

Я поднял глаза и увидел перед собой абсолютно счастливую женщину, улыбающуюся из гущи цветов – хоть на обложку снимай.

– Ну что ж… – С кислой улыбкой я запихнул справку в карман. – Если что, обращайтесь. Годика, так, через три. Прощайте.

– А вы разве не будете заходить ко мне покупать сигареты?

– Кажется, я только что решил от курева... закодироваться.

Я развернулся. Шаг, другой, третий – и я согнулся, чтобы нырнуть в чёртов «Мерс».

– Подождите! А как же деньги?! Мы же не решили вопрос с оплатой ваших услуг!

Мне захотелось расплакаться. От унизительного непонимания глупой бабой моей высокой, достойной пера поэта, трагедии. Спасти меня могла только гордость – главная опора бюджетного служащего и русского офицера.

– Спасибо, не надо. Гусары денег не берут.

 

 

*   *   *

 

Я медленно ехал назад... Мне некуда было спешить... Чёрт возьми – звучит, как начало романса. Нет, нет, оговорка, досадный срыв: романсы, романтика, – это всё не по мне. Каждый должен заниматься своим делом, и моё дело – охрана закона, а не распевание серенад.

Утром очередного понедельника я ехал на службу... Да, так лучше... Я ехал за рулём шикарной машины, которая принадлежала не мне, и вскоре её надлежало вернуть. Моим сердцем владела печаль. Так бывает всегда, когда соприкоснёшься на время с мечтой, – но вот время вышло, и пора возвращаться на круги своя. На «Мерсе» мне не ездить. Так что и нечего тут распускать слюни. Машины, они точно как женщины: некоторые из них никогда не станут твоими. Даже теоретически. Никогда.

Рабочий день набирал обороты. Машин становилось всё больше. Они выползали из примыкающих улочек и встраивались в общий поток магистрали. Движение уплотнялось, замедлялось, сбивалось в буксующую чехарду. Ещё немного, и жизнь наглухо встанет, оплетённая сетью безвыходности.

Однако надо как-то эту сеть расплетать. Надо с чего-то начать. С какой-то одной, правильно выбранной ниточки... Да вот, хотя бы, с этого самого «Мерса», что так убаюкивает обманчивой мягкостью хода. Этак и вовсе можно уснуть. Нет-нет, пора встряхнуться, пора протрезветь... Сейчас, вот, я разгонюсь по прямой и круто зарулю во двор моего отделения. Похищенное надо вернуть владельцу – и никаких «вариантов» здесь быть не может. Ребята из отдела розыска угнанных автомобилей будут мне благодарны. Мы, маленькие люди маленьких городков, должны между собою дружить, дружить по-настоящему, честно. Надо однажды решиться.

В потоке наметилось разрежение, и вскоре – просвет. Я плавно нажал на газ, я поехал, я полетел. Я улыбался с волнующей радостью обновления. Осенняя тоска быстро от меня удалялась и где-то там, откуда я ехал, рассеивалась в ничто. Навстречу скользил зимний город – воздушный, белый, искристый, сверкающий рассеянным отражением моей невысказанной к нему любви.

 

 

 

Осень 2006 г.
Редакция 2014 г.