Человек с ружьем

 

 

(из цикла «Ленинские чтения»)

 

 

 

 

 

Яков Михайлович Свердлов, второй сын гравера из Нижнего Новгорода, ныне – Председатель Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, расслабленно возлежал на роскошном кожаном диване, набитом конским волосом. Мягкие подушки, любимый кофе по-турецки, поневоле настраивали на оптимистический лад и оттого настроение у Якова Михайловича было на удивление радужным. Его не портил даже покаянный силуэт младшего брата Вениамина, битый час донимавшего окружающих бесконечными жалобами и невыносимым слюнтяйством.

 

– Поверь же мне, Яша, поверь, я имею об этих людях самые точные, самые правдивые сведения! – заливался соловьем новоиспеченный Нарком Путей Сообщения. – Розенфельд собирается присоединиться к заговору, – не может простить тебе смещения с должности. Уншлихт – продался со всеми потрохами. Аванесов ведет себя странно, очень странно...

 

– Клавочка! – Свердлов по-прежнему лучился от благодушия. – Сделай же этому шлимазлу порцию твоих чудных котлеток по-пожарски! Замолчи, Веня. Не для того я вызывал тебя из американских штатов, чтобы вкушать глупости, высосанные из пальца. Да-да-да, ты ничего не смыслишь в партийных делах, но за столь долгое время ты, я надеюсь, как следует разобрался в финансовых вопросах? Решай же их, Веня. Не стоит оглядываться по сторонам. Урицкий нам не помеха. Нужно действовать, а не заводить поминальные плачи. У меня, например, снова накопилось значительное количество бумажной наличности. Плюс векселя. Тебе следует поторопиться, и это по-настоящему важно. А Каменев – что Каменев? Оставь ему подписание Брестского мира.

 

– Все не так просто, братец, не так просто, – Вениамин Михайлович нервно заломил потные пальцы. – За мною постоянно наблюдают люди Феликса, Бонч наушничает Ильичу...

 

– Действуй через Володарского. На нем уже столько разных разностей, что все равно не жилец, – Яков Михайлович вздохнул. – Будь, пожалуйста, осмотрительней. И оставь, наконец, глупые игры в потустороннее и сверхъестественное. Мы, большевики, скорее циники, но уж никак не мистики. Согласовывай свои поступки со мной, с Моисеем Марковичем. В крайней ситуации – с Голощекиным. Веня, Петроград – не курорт, не Майами-Бич. Но и мы с тобой, однако, не курчавые негры. Будущее создается здесь и сейчас. А с лысым невротиком разберется история.

 

Дверь распахнулась в полную ширину и в комнату торжественно вплыл тяжелый серебряный поднос, уставленный всевозможными душистыми лакомствами. Благоухал домашний суп из цветной капусты. Испуская сладостный парок, томилась восхитительная телячья печенка, приготовленная Клавдией Тимофеевной по некому особому венецианскому рецепту. В самом центре безусловно царили знаменитые пожарские котлеты, – сочные, румяные, оттененные нежнейшим сливочным соусом и каперсами.

 

– Яша, Веня, довольно вам философствовать, – Клавдия Тимофеевна ловко разбросала по столу туго накрахмаленные салфетки. – Мужчину не увлекут никакие беседы, если его желудок всерьез требует более насущного...

 

– Божественная Клавочка, ты как всегда права, – Вениамин Яковлевич восторженно всплеснул руками; его волосатые ноздри раздулись от предвкушения. – Какой там, к чертям собачьим, Майами! Никогда, слышите? Вы никогда не отведаете там ничего подобного!

 

– Вот потому и не следует покидать Родину, – веско добавил Яков Михайлович, наполнявший рюмки на правах хозяина. – Без крайней на то необходимости, разумеется.

 

– Ох, Яша, мне кажется, что мы с тобой достаточно попутешествовали, – Клавдия Тимофеевна вздохнула и подсела к столу. – И вот опять, этот скоропалительный переезд в Москву. Что нас ждет? Какие условия ожидают меня и Андрюшу?

 

Она опустила голову:

– Скажи, это надолго?

 

– Думаю, навсегда. – Свердлов пододвинулся ближе, накрывая ладонью руку жены. – Мы не переезжаем, Клавочка. Мы драпаем. Давайте рассуждать, как в меру циничные люди...

 

 

 

В это же самое время грядущий переезд пламенно обсуждался в одном из кабинетов Смольного.

 

– Не поедешь! – кипятился Моисей Соломонович, топоча по полу изящными ботиночками от Salvatore Ferragamo. – Кто будет хвосты подчищать, я? В одиночку?

 

– Так ведь прямое указание Свердлова, – оправдывался упитанный Павел Дмитриевич. – Это ж выходит уже как неподчинение. Я и сам не так чтобы торопился в эту клятую Москву, товарищ Урицкий. Дел – по горло...

 

– Твои дела меня не интересуют, Мальков, совершенно не интересуют! Ни капельки и не капелюшечки, – продолжал напирать его собеседник. – Наслышан, премного наслышан. Молодец, что времени не теряешь. Только речь сейчас пойдет о наших делах, совместных и общих. И ежели ты, блядь, попробуешь завтра куда-нибудь испариться, я тебя самолично шлепну, понял? В порядке проявления революционной бдительности.

 

– Но Моисей Соломонович! Товарищ Урицкий....

 

– Я уже сорок пять лет Урицкий, и более половины из них – товарищ. Не получится у тебя, Пашенька, твоя задумка, не осуществится. Ты, видимо, запамятовал, что обещал мне лично по царской теме?

 

– Что вы, Моисей Соломонович, как можно, помню я, все помню. Исполню все до донышка. Только ведь есть решение, Ильичем подписанное, чтобы и Михаила этого, и секретаря его Джонсона, и делопроизводителя Гатчинского дворца Александра Власова, и бывшего начальника железнодорожного жандармского управления Петра Людвиговича Знамеровского, – всех их туда, в Пермскую губернию...

 

– Верно, – выдохнул Урицкий. – Все верно. А ты – будешь контролировать их отправку. Что же касается фамильных драгоценностей Романовых, – Урицкий перешел на свистящий шепот, – то это и вовсе не подлежит обсуждению!