Когда небо было голубым и безоблачным

Ева возвращалась домой с работы в час пик. Ехала в машине и думала о скорой встрече с детьми и мужем, о том, что приготовить на ужин. Она машинально сворачивала на перекрестках, обгоняла автомобили. Ева, казалось, могла доехать до своего дома с закрытыми глазами – маршрут был уже частью ее подсознания, находился на той стадии запоминания, на которой находятся собственное имя, возраст. Она продолжала думать, когда большая грузовая машина врезалась в ее автомобиль сбоку. Ева умерла сразу. Она не успела даже вскрикнуть. И жизнь не промчалась у нее перед глазами – не успела. Смерть не изувечила ее тело, как будто побоялась это сделать. Не было и испуга на лице Евы. Оно было спокойно и умиротворенно, даже волосы не растрепались. Ее серые глаза не остались открытыми, а закрылись, как во сне. Лишь алая струйка крови, несшая в себе остатки жизни, текла от виска по левой щеке и свидетельствовала о том, что Евы не стало. 

При жизни у нее была семья, должность на работе, друзья, но когда тело опустили на дно могилы и засыпали сверху мокрой коричневой землей, у Евы осталось только имя.

Отбыв на земле положенный судьбой срок, она вознеслась на небо, и в тот день, когда рай принял ее, оно было голубым и безоблачным. В раю было светло и тепло. Ярко светило солнце, кругом цвели цветы и пели птички. Веселые усатые продавцы мороженого на углах улиц задорно кричали, рекламируя свой товар. Голова была легкая и пустая. Ева тихонько шептала: "Как здесь здорово! Как здесь здорово!" 

Рай – это сон. Прекрасный сон. Там все происходит так, как хочется не разуму, а сердцу. Ведь разум остается на Земле, в рай попадает только душа. Было так чудесно! После суетной, тяжелой жизни на Земле, рай стал достойной платой за все испытания. Ей ничего не хотелось, кроме наслаждения своим новым состоянием. Она уже забыла, как надо думать, и о чем надо думать. 

Ева тихо нежилась под солнцем на берегу огромного синего моря, когда, как гром среди ясного неба, она услышала знакомый голос. Она услышала, как кто-то тихо, с болью и печалью, сказал: "Мама". Еву охватил ужас, и она долго оставалась в неподвижном положении, боясь даже пошевелиться, даже глазом моргнуть. Красота померкла. Вокруг -только синий туман.

На Еву свалилось такое несчастье, что она сразу оказалась в этой окруженной туманом пустоте. Она пыталась думать, но это не удавалось. Ева кричала и плакала. В голове, не оставляя ни на миг, звенело, стучало кем-то тихо произнесенное слово "мама". Оно давило и давило. С каждым мгновением становилось все хуже и хуже. Кто сказал это слово? Она не могла вспомнить. Бедная, бедная Ева.

И этот рай, с его жарким солнцем и голубым небом, с благоуханием цветов, с беспечными детскими криками на улицах, словно наступили школьные каникулы, постоянной расслабленностью и полной удовлетворенностью жизнью, с задурманиванием разума роскошью и весельем, этот рай не смог избавить Еву от тихого и печального: "Мама", превратившего ее пребывание здесь в сущий ад. Истерзанная и измотанная женщина, обливаясь горючими слезами, пыталась изо всех сил вернуть себе память. Она чувствовала, что что-то скрывается за обтянувшей ее пеленой безрассудства. Но что таила в себе ее собственная голова?

Ева сидела и пристально вглядывалась в серую даль. То, чего она долго ждала, свершилось. Ева вспомнила! Она вспомнила своих детей. "Деточки мои! Кровиночки!" – единственное, о чем и могла думать эта женщина. Страх и боль отступили от нее, отпустили ее неосязаемое тело. Но вместо них пришла глубочайшая и самая скорбная тоска. "Деточки мои! Кровиночки". Ева ничего не могла поделать и лишь шептала: "Деточки мои! Кровиночки!".

Она больше всего на свете хотела обнять своих детей, расцеловать их, но их разделяло больше, чем тысячи километров, – их разделяла жизнь. Находясь по разные стороны жизни и смерти, Ева думала о детях, а дети – о Еве в каждую секунду своего существования.

Старшему было шестнадцать, а младшему – тринадцать. Дима и Саша. Саша и Дима. Когда погибла Ева они на людях держались стойко, но оставшись наедине с маминой фотографией, долго и безутешно плакали, тихо шепча: "Мама". Они и представить не могли, что такое может случиться. Мальчики ждали Еву дома, чтобы при встрече сообщить о школьных новостях, помочь ей разобрать сумки, просто поцеловать в щеку. А она не пришла. Только красная струйка стекала по ее щеке… 
     Дети не могли свыкнуться с мыслью, что их мама погибла. Она все также оставалась их мамой, любящей даже на том свете. Дима, он был старший, каждый день ходил на кладбище и клал свежие цветы на могилу Евы. Потом долгое время стоял, опершись на оградку, вдыхая свежий загородный воздух. Дима время от времени глядел то на небо, в котором, по-видимому, никогда не летали птицы, то на памятник над могилой, где улыбающаяся мама смотрела ему прямо в глаза, веселая и… живая. Затем он шел домой, и, ложась спать, говорил: "Спокойной ночи, мама!" 
     Младший, Саша, три месяца после того, как узнал, что Ева умерла, не разговаривал. В школе учителя не спрашивали его по устным вопросам, дома и так все молчали, друзей он видеть не хотел. Саша на кладбище не ходил, кроме одного раза. Тогда в светлый и солнечный день весны мальчик только прочитав надпись на памятнике, упал в обморок, и его с трудом привели в чувство. Когда он очнулся, то сутки плакал, молча, без слов, по-мужски. 
     А за голубым одеялом, что покрывало и поныне покрывает небо, на белых неосязаемых и нежно-мягких облаках, сидела и смотрела вниз Ева. Ветер, что облетал и поныне облетает всю землю, заглядывая в каждое окно, подслушивая каждый разговор, знавший все счастье и все беды, тайны и секреты, молитвы и песни, трепал ее волосы, пел ей странные песни, одаривая легкие Евы свежим воздухом, в котором она абсолютно не нуждалась, а дышала только потому, что за годы своей земной жизни машинально вдыхала и выдыхала кислород. Эта печальная женщина только по прошествии трех месяцев ее обитания на небесах догадалась, что небо само по себе – замечательное место для наблюдения за жизнью людей. Все теперь находилось перед ней, как на ладони. 
     Никто не нужен был Еве, кроме ее детей. Усевшись на облако, она долго не решалась открыть глаза, боялась увидеть осиротевших без нее мальчиков. 
     Но, просидев так много времени, она все-таки решилась, и, подняв веки, стала робко искать глазами. Сначала перед взором ее предстал огромный материк, место жительства миллионов людей. Ева сначала растерялась, увидев все это одновременно. Она увидела желтые колосящиеся поля, глубокие синие моря, высокие горы и зеленые леса. Она увидела снег у грозного океана, покрытого льдом, и желтые пески пустыни. Еве были видны города, улицы, дороги, люди, прячущиеся в тени от солнца, которое палило вовсю, потому что уже стояло лето. 
     Прошло еще некоторое время, пока Ева отыскала дом, где когда-то жила. Медленно и боязливо она стала вглядываться в двери квартир, смотрела и долго не отводила глаз от номеров. Ей было страшно представить, что сейчас, вот уже совсем скоро, она увидит детей. Увидит, но никогда не сможет обнять. Взор Евы остановился у двери с номером "23". И, сойдя с облаков, она оказалась на площадке возле своей бывшей квартиры. Она вообще в этот момент могла находиться везде. Это было странное чувство – ощущение того, что она умерла. 
     Ева прошла дверь, не открывая ее, и остановилась в темном коридоре. Из кухни послышались глухие звуки, и она направилась туда. Осторожно шагая, будто боясь произвести шорох, она добралась до кухни и встала, как вкопанная. Там были ОНИ. Но дети стали другими: совсем не веселые и жизнерадостные, какими она их помнила. И даже глаза у них были другими. Глаза изменились! Изменились потому, что после смерти мамы они начали видеть жизнь по-иному, не по-детски, не романтично-восхищенно, как глаза детей, не лишенных детства смертью родителей. Ева понимала, что три месяца для ребенка – это совсем не срок, чтобы забыть маму. Ева предвидела, что Дима с Сашей станут другими, но реальность превзошла все ожидания. 
     В комнате было прохладно и сумрачно. Окно открыто. Саша, тот, который был младшим, сидел за кухонным столом и читал книгу. Дима доставал из холодильника какие-то кастрюльки и ставил на плиту. Затем взял спички, зажег камфорку. Нечаянно мальчики столкнулись локтями, но не сказав ни слова, они взглянули друг на друга, и молча продолжали заниматься каждый своим делом. 
     А когда согрелась еда, ребята стали есть. Саша принялся было читать, но вдруг отложил книгу на подоконник. Ева поняла: он вспомнил, что мама всегда просила его не читать во время еды. Они ели в полном молчании, а их невидимая мама в это время горько рыдала, сидя на полу. 
     Ева вернулась на небо. Слезы ее уже высохли, и она успокоилась. Увидев детей, она поняла, что они продолжают свою жизнь, что Саша по-прежнему читает книги, а Дима разогревает обед. Ева поняла, что ничего изменить нельзя, что можно только помнить и любить. 
     И сейчас сидит Ева на облаке и смотрит вниз на своих детей, на своего мужа. Она радуется за них и переживает вместе с ними. Она в каждый момент рядом с ними. В ее сердце бесконечная любовь и бесконечная грусть. Ева самая счастливая на небесах. Ева ждет свою семью. Но больше всего ей хочется, чтобы час их встречи наступил, как можно позже.