Hotel California

 

 

 

Её было трудно не заметить: она обжигала глаз – настолько была хороша. Стриженая блондинка в белом пиджаке. Лет 37–38, но этот возраст не снизил ни женского обаяния, ни пластики.

Она стояла у одной из мраморных колонн, слегка на отлёте держала бокал с вином и разговаривала, по всей видимости, с коллегой. Время от времени лёгкая солнечная улыбка вспыхивала на её лице и как будто изнутри наполняла глаза искристым притягательным светом.

«Красивая женщина», – бесстрастно отметил Ванькович и подошёл к сервированному столу.

Фуршет был в самом разгаре. Публика толпилась, разговаривала, пила и закусывала. Вязкий человеческий гул заливал огромный холл «Дворца Республики» по периметру, до самых квадратных сводов.

 

Из дальнего правого крыла вдоль столов продвигался подтянутый, с редкой проседью пресс-секретарь банка, подходил к избранным и уделял протокольное внимание. Он делал это довольно ловко, профессионально и уже спустя несколько минут подошел к Ваньковичу.

– Серёжа! Рад тебя видеть! Десять лет! Десять лет банку! Время бежит – не верится! Ты же был на пятилетии? Был, да?

– Да-да, – сказал Ванькович. – Был. Камерная обстановка… белый рояль… Хорошее было время.

Пресс-секретарь лукаво улыбнулся.

– Другое время, Серёжа. Не хорошее, не плохое – другое…

– Не спорю, – согласился Ванькович. – Безвозвратно другое.

Они понимали друг друга с полуслова. За пять лет действительно многое изменилось. Белый рояль из банковского кафе убрали. Хозяин банка уехал за границу через третью страну. Банк переименовали. Бутерброды с красной икрой заменили на тарталетки с салатами. Юбилей по инерции ещё праздновали, но с другими флагами, с поредевшей королевской ратью.

Впрочем, в любые времена банкиры умели накрыть стол. Выдержанный армянский коньяк, французское и венгерское вино, водка, гамма холодных закусок, фаршированная щука, горячее – всё как положено.

 

Ванькович попытался было вернуться к своему месту у стола, но сделать это оказалось непросто – пока он говорил с пресс-секретарём, ряды шведского стола плотно сомкнулись. Пришлось потолкаться, извиниться, взять новую тарелку и найти другое место.

Публика окружала Ваньковича пёстрая: здесь были и дипломаты, и журналисты, и чиновники, и бизнесмены, и кого тут только не было! Ванькович переложил себе с большого блюда два кусочка ветчины, с розетки – несколько оливок, ломтик лимона. Вино стояло рядом, но вина не хотелось. Хотелось грамм пятьдесят коньяка: выпить, ощутить аромат и только после закусывать. Но бутылка коньяка ушла далеко – почти на другой край стола. Просить, чтобы передали, было не совсем удобно: кругом толкались и шумели, и Ванькович потянулся к бутылке вина.

– А, может быть, коньяк? – спросил кто-то левее мягким приятным голосом: Ванькович даже не сразу понял, что обращаются именно к нему.

– Хотите? Я подам.

Она улыбалась, чуть-чуть щурясь, эта самая стриженая блондинка в белом пиджаке. Улыбка… улыбка её была ослепительной. И хотя черты лица в классическом понимании были не совсем правильными, но обаяние, шарм, порода и особенно вот эта улыбка, которая словно выплёскивалась из её зеленых глаз, делали лицо живым и милым.

Он принял из её рук бутылку и предложил налить, но она отказалась.

– Нет-нет, спасибо. Я – только вино.

– А меня потянуло на коньяк…

Она безразлично пожала плечами.

– Меня зовут Полина Александровна. А вас?

– Мы с вами тёзки…

– Неужели вы Поль? – сострила она. – Какая неожиданность.

– Нет, мы с вами тёзки по отчеству – Сергей Александрович.

 

Из толпы тяжело, как крупная моль, выпорхнула её коллега – гренадерша в добротных импортных сапогах, за руку оттянула Полину в сторону. Ванькович разобрал отрывок фразы: «…этот папик всё время дёргает…».

Он налил ещё пятьдесят коньяка и краем глаза увидел, что они стоят немного поодаль, о чём-то увлечённо говорят.

Призывно ударила музыка, и толпа, как стадо к водопою, потянулась к месту, отведенному под танцпол. Через несколько минут женщины тоже направились туда, и, проходя мимо, Полина как бы в шутку бросила:

– А знаете что? Пойдёмте танцевать. Ну, что вы стоите?

– С удовольствием, – согласился он, и чья-то фраза, озвученная незнакомым мужским голосом, догнала его, когда он сквозь толпу пробирался к танцполу:

– С удовольствием – дороже обойдётся…

Примерно так оно и получилось: гренадерша в сапогах с ходу захватила инициативу и пригласила Ваньковича, а Полину увёл танцевать кто-то из публики. Во время танца Ванькович узнал, что обе женщины работали в одном банке, в одном отделе, образно говоря, в одной упряжке: Полина, судя по деталям, начальником, Раиса – её замом.

 

После трёх минут медленного танца, совмещённого с попыткой очаровать Ваньковича, Раиса опять схватила за руку свою начальницу и куда-то утащила.

Один за другим хлынули быстрые танцы, барабаны застучали по басам, цветомузыка побежала по пятам мелодий, разноцветные огни хаотично выхватывали из толпы движения рук, фрагменты лиц.

Ванькович с трудом выбрался из бушующей толпы и вдоль накрытых столов, уже напоминавших поле боя после бомбёжки, пошёл к выходу. В туалете он закурил и провёл несколько минут со своим двойником, который прохаживался в больших зеркалах, приостанавливался, затягивался и, выпуская дым, о чём-то раздумывал. Не спеша двойник докурил сигарету, затушил её, бросил в урну, и Ванькович вернулся в холл.

 

Её нигде не было. Точнее сказать, нельзя было отыскать её лицо в море человеческих лиц, брошенных рок-н-роллом в пучину изломанных движений, темноты и вспышек огней.

Ванькович осмотрелся. Глаза, понемногу привыкавшие к темноте, разглядели несколько «белых пиджаков». Это всё были или мужчины, или незнакомки. Причем, как ни странно, ему показалось, что именно «белые пиджаки» отламывали рок-н-ролл по полной, с размахом. Ванькович повернулся и вдруг увидел, как она выскользнула из толпы чуть левее от него. Он шагнул к ней навстречу.

– Я всё время нахожу вас левее от себя, – сказал он. – Пойдёмте танцевать.

– А я всё-таки не зря вернулась, – улыбнулась она.

Он взял её за руку и пробрался на свободный участок танцпола.