Hotel California

 

 

 

Они прошли мимо Кафедрального собора, перешли мост через Немигу и пошли по проспекту вдоль каштанов, редкие жёлто-бурые листья которых мягко подсвечивали фонари. Потом по узкому мостику перебрались через Свислочь, поднялись к церкви Марии Магдалины, пересекли улицу в районе снесённого птичьего рынка. Возле одного из многоэтажных домов она протянула ему визитку:

– Если будет необходимость, звоните. Спасибо за чудесный вечер.

Он разглядел её визитку в такси и похолодел. На плотной пористой бумаге, выхваченные светом ночных фонарей, проблеснули синие буквы:

 

начальник отдела факторинга

 

У него даже вспотели ладони от неожиданности. Лучше бы она была начальником какого-нибудь другого отдела, а ещё лучше – вообще женщиной без должности. Факторинг всё менял! Факторинг всё путал! Ванькович охотился за факторингом. Давно охотился. И тут такая удача, и такая досада! Случайно, неожиданно, молниеносно его очаровала эта женщина, эта блондинка, эта бестия с зелёными глазами! И она же оказалась начальником отдела, который специалисты называют «банком внутри банка»… Двойная зависимость, стремительно возникшая у него и от женщины, и от конфиденциальной информации, которой она, безусловно, владела, его возбуждала, настораживала и влекла. «Беда, – подумал Ванькович. – Что делать? Беда… Нельзя привязываться! Нельзя прилипать к ней сердцем!»

Только за два последних года конкуренция на рынке факторинга обострилась и выросла в несколько раз. Оборот рынка факторинговых услуг уже давно шёл на миллиарды. Контакты в банковской сфере у Ваньковича были наработаны. Аналитика оплачивалась хорошо. Информация – несоизмеримо хорошо.

 

Он рассчитался с таксистом, поднялся в лифте на свой этаж и открыл дверь квартиры. Его встретила темнота коридора: Песня спала.

Ванькович постарался бесшумно снять куртку, туфли; надел тапочки, прошёл в ванную, вымыл лицо и руки, почистил зубы. На мгновение двойник из зеркала взглянул на него устало, но глаза его лихорадочно блестели, как у старателя, наткнувшегося на золотую жилу. «Беда, беда! – подумал Ванькович. – Нет, я на это кино не куплюсь…»

Он прошёл в комнату, разделся и, приподняв простыню, осторожно лёг рядом с Песней. Она повернулась к нему грудью, поцеловала в плечо, прижалась, её маленькие тёплые соски коснулись его спины.

– Я так ждала тебя, – сонно пробормотала она. – Так соскучилась… Где же ты ходишь?

Он взял её руку в свою, поцеловал в тыльную сторону ладони.

– Спи, колыбельная, спи. С этими деловыми встречами… одни проблемы…

Ванькович закрыл глаза, минутой позже его веки восприняли внешний свет, и он понял, что спальню на мгновенье осветили фары проезжавшей по кольцу двора машины.

«Песня, – подумал он. – Песня… Как-то она сказала… Про любовь… Да… В любви, сказала она, в итоге главное – не страсть, а нежность и преданность. Что-то в этом роде…». Он ей тогда бросил: «Ты рассуждаешь, как старуха!» Она виновато улыбнулась: «Старики, как правило, мудрые…»

 

Ванькович снова поцеловал её. Песня всегда несла ему такую безграничную преданность, тепло, нежность, доверие, что ему стало не по себе…

– Спи, колыбельная. Завтра – рано вставать. Новый день…

– Уже сегодня, – шёпотом медленно поправила Песня.

– Да, – согласился он. – Уже сегодня…

В груди, ближе к сердцу, медленно разливалось сладкое тепло, словно в трёхлитровую банку под самый верх заливали только что выкачанный из ульев густой мёд.

В его памяти вспыхивали разгромленные сервированные столы, курящий сигарету двойник в зеркале, огни цветомузыки, изломанные движения рук, спин, ног. Он высматривал в этом бушующем рок-н-ролле белый пиджак, стриженую блондинку с искристыми зелёными глазами. Потом обнимал её упругое, слегка полноватое в талии тело. Аромат её духов дурманил его, окутывал туманной дымкой ночного шоссе. В перебор гитарного соло тихо закрадывался предупреждающий треск гремучей змеи, и будто бы уже не герой сингла «Hotel California», а он мчался по шоссе и видел огни загадочной гостиницы и нечёткий силуэт незнакомки. «Это место может оказаться раем или адом, – сквозь наступающую дрёму вспомнил Ванькович. – Все мы пленники своих страстей…»

Сон окутывал его туманами, морил, уводил в иные миры, и он уже, будто наяву, видел, как в чёрных плащах, подбитых красным бархатом, летели по грозовому небу несчастные всадники на гнедых поджарых конях с намертво привязанными к удилам руками… Эх-ххэ-хэ-хээ! Ух-ух-ух-ууу!!! Пленники, пленники, пленники своих страстей!

 

Он влюбился, как последний подлец, страстно, безрассудно, молниеносно, и не было видно в этой любви ни дна, ни неба.

Ей было не 37 и даже не 38, а 40. Но шестилетняя разница между ними подчёркивала не возраст, а её статус, манеры и породу: царица, царица, царица!

Позже, когда она начала капризничать, проявлять норов, будто заморская элитная кобылица, он в шутку часто говорил:

– Поля, сними корону!

Она высокомерно улыбалась, щурилась и словно что-то поправляла в волосах.

– Серёженька, а зачем? Она мне не мешает. Совсем не мешает!

Она и вправду ей не мешала, корона… Эта женщина твёрдо знала, что нагайка уже хлестнула по крупу гнедого коня и ещё один несчастный всадник с намертво привязанными к удилам руками понёсся по грозовому небу…

 

Обычно он заезжал за ней на машине к концу недели.

Недалеко от её офиса Ванькович ловил частника, детально инструктировал и заранее расплачивался, добавляя двадцать процентов от суммы. Как только она показывалась в дверях, шофер выходил из машины и почтительно, точно ливрейный лакей, открывал заднюю дверцу. Ванькович выходил, встречал её и, мягко поддерживая под локоть, сопровождал к машине. Водитель прикрывал дверцу, Ванькович обходил автомобиль и садился рядом с Полиной. Как правило, в этот момент звучала отрепетированная фраза:

– Куда теперь, Сергей Александрович?

На мгновение Ванькович брал её за руку. Полина поворачивала к нему лицо, и в её глазах, будто переливаясь на солнце, мерцала зелёная манящая безданьНеизмеримая глубина; крутой, глубокий обрыв (бел.)..

 – Серёженька, куда мы? – улыбалась она, и он, помедлив, называл адрес.

Они мчались по шоссе, разговаривали, шутили. В ресторане, стилизованном под открытые кубрики бригантины, делились впечатлениями о нашем добром, совершенном и удивительно чутком мире. Пили красное вино, смеялись. Он кормил её десертом с ложечки и целовал в губы…