Татьяна Бутовская
ПовестьНа чтение краткой версии потребуется полтора часа, полной – 1 час 45 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf
Опубликовано редактором: Вероника Вебер, 16.09.2015
Купить в журнале за сентябрь 2015 (doc, pdf):
Оглавление 4. Часть 4 5. Часть 5 6. Часть 6 Часть 5
К утру понедельника стопка исписанных листов, скреплённых скоросшивателем, покоится на моём чистом столе как невеста на выданье. Пусть приходят и забирают на смотрины. Пусть оценивают «градус накала» по своей высоколобой шкале, ха-ха, а не волнует! Я-то знаю, сколько вложено в этот текст! Настроение с утра приподнятое, несмотря на недосып. Работа вымотала меня, и я решаю устроить себе выходной. Принимаю душ, тщательно причёсываю отросшие волосы, надеваю любимый кашемировый джемпер и новенькие джинсы. Честно говоря, хочется, чтобы этот Зус увидел меня в приличном виде, а не в обычном, рабоче-расхристанном, когда он вламывается ко мне со своим «Кстати!». До завтрака занимаюсь уборкой своей кельи, и когда появляется Муза с подносом в руках, весело говорю ей «доброе утро!» вместо угрюмого «здрасте». Муза стала со мной помягче. И глаза её утратили цвет оцинкованного железа: они теперь отливают закалённой сталью. – Муза Карловна, – говорю я, тряся распушившейся после мытья гривой, – не могли бы вы раздобыть для меня резинку для волос или тесёмку какую-нибудь? Видите, что делается? Она оценивающе оглядывает мою лохматую голову. – Может, вызвать парикмахера? У нас есть такая услуга. – Не надо парикмахера, хвост на затылке будет в самый раз. И ещё! Женщина с готовностью вытаскивает из кармана фартука маленький блокнот. – И ещё, пожалуйста, принесите новую зубную щётку, с твердой щетиной, моя вся разлохматилась, и мыло не с таким дрянным цветочным запахом. Дочь Карла поджимает губу, и я догадываюсь, что выбор мыла – дело её рук. – Какое именно мыло? – Что-нибудь на ваш вкус, – улыбаюсь я, стараясь загладить невольную бестактность. – Может быть, «детское»? – робко спрашивает она. – Отличный выбор, Муза Карловна! В тех редких случаях, когда я обращаюсь к ней по имени, она немного теряется, – поскольку «не положено», но слово «Муза» в моих устах имеет особый смысл и, верно, ласкает её неизбалованное сердце. После завтрака (овсянка и яйцо всмятку) завариваю крепкий кофе, ложусь с книжкой на койку и начинаю ждать своего «благодетеля». В прошлый раз он заявился за текстом после завтрака. Мы даже поговорили немного, он спросил с юморком, каково это, быть внефункциональным человеком и пребывать исключительно в своём собственном космосе, со вздохом добавил, что завидует моей уединённой сосредоточенности и под конец посетовал: «Не то, что мы, суетные, разбрасывающие камни, не успев их собрать». Когда я слушаю его, меня не покидает ощущение, что все его слова собраны на скорую руку, из легкодоступных источников, и ничего из того, что он говорит, он на самом деле не думает. Мысль его, которая всегда «себе на уме», пребывает в каком-то другом месте, о котором я даже не догадываюсь. Стрелки часов приближаются к полудню, и я начинаю раздражаться. Какого чёрта держать меня в подвесе, как рыбку-уклейку на крючке? Пытаюсь читать, но строки мчатся перед глазами, не успевая раскрыть свой смысл. Всё существо моё сосредоточено на ожидании. Зачем я жду его, спрашиваю я себя. И отвечаю себе же: видимо, в акте передачи рукописи, в отчуждении её от автора есть нечто сакральное, волнующе-значимое, почти мистическое. До обеда он не появляется. Во время дневной прогулки, сидя на террасе и поёживаясь от холодного ветра, мысленно начинаю перетряхивать свой текст, и он уже не кажется мне безупречно сработанным. Во втором абзаце на 65-ой странице надо бы сделать инверсию в предложении, тогда фраза получится сильнее, и тот долгий период в конце части разбить короткими парцеллированными конструкциями. Бегу к себе наверх и, не сняв куртки, сажусь к столу и начинаю лихорадочно делать правки. Понимаю, что делаю только хуже, приходится переписывать как было и подклеивать переписанное на исчёрканный лист. Измотавшись, заставляю себя оставить рукопись в покое и без сил валюсь на койку с уверенностью, что написанное никуда не годится. Пусть уже поскорее забирают, как есть. Однако никто не спешит забирать. Настроение моё портится по мере того, как солнце клонится к закату. Так я лежу до темноты, не включая света. Приходит Муза, позвякивая ключами, чтобы вывести меня на выгул перед ужином. – Вы ещё не готовы? – спрашивает она укоризненно, щёлкнув выключателем. Жмурюсь от яркого света, сажусь на койку, отыскиваю ботинки. – Муза Карловна, вы не в курсе, у меня сегодня не ожидается посетителей? – Мне ничего не сообщали, – говорит она и смотрит на наручные часики. Несколько секунд я сижу с ботинком в руке, прежде чем швырнуть его в угол. – Никуда не пойду! – Как так? – Бровки сестры-хозяйки высоко поднимаются. – Не хочу – и точка. Ложусь на койку, закинув руки за голову. – Я не понимаю... у вас режим, я вынуждена буду доложить. – Валяйте, – говорю я и поворачиваюсь к ней спиной. В этот день тот, кого ждали, так и не появился.
Наутро пришлось принести извинения ни в чём не повинной Музе. – У вас очень усталый вид, – замечает она, кинув беспокойный взгляд на нетронутый вчерашний ужин. – Я закажу вам усиленное питание. И витамины. – Муза Карловна, – говорю я, пропустив её слова мимо ушей, – вот этот ваш начальник, ну... голова такая бритая, вы наверняка знаете, он должен был забрать мой текст на комиссию, ещё вчера... И до сих пор ни слуху ни духу. Муза смотрит немигающими глазами. Сейчас скажет: «я не в курсе». Но она ошеломляет меня ответом: – А что вам эта комиссия? Её слова пригибают меня к земле, низко-низко. Пытаюсь совладать с собой. – Давит, – наконец признаюсь я, прижимая ладонь к груди. – Сердце? – испуганно вскрикивает женщина, кидаясь ко мне. – Текст давит! Понимаете вы? Мне необходимо, чтобы его кто-то читал! Это же невыносимый груз! Даже заключённые в тюрьме имеют какие-то права, а я... как вакууме, как в камере смертников! Они не смеют так со мной! Голос мой дрожит. Я чувствую, что сейчас сорвусь и позорно разрыдаюсь у неё на глазах. На щеках сестры-хозяйки загораются два розовых пятна. – Давайте рукопись, – сдавленно говорит она, вытирая ладони о фартук. – Я передам. После её поспешного ухода ещё некоторое время сижу неподвижно и, несмотря на очевидную унизительность ситуации, ничего не могу поделать с подлым чувством возникшей внутри лёгкости – после того как забрали текст. В конце концов, у меня нет возможности позвать дворника с улицы, чтобы за бутылку водки он сидел бы и слушал, как я читаю ему своё произведение! Ему, может, и наплевать, а мне легче. Делаю несколько глубоких китайских вдохов-выдохов, чтобы окончательно успокоиться, ковыряю вилкой остывший завтрак, завариваю ритуальный кофе перед тем, как сесть к столу. Но что-то не даёт мне покоя, какая-то невнятная неточность Музиного ухода. Мой чуткий слух с запозданием сигнализирует, что в момент, когда она закрывала за собой дверь, не случилось привычного звука поворачиваемого ключа. Подхожу к двери, дёргаю на всякий случай ручку, и створка послушно открывается. О боги, неужто Муза, верная раба инструкции, забыла меня запереть? Выйдя в слабо освещённый тамбур, замираю прислушиваясь. Осторожно тяну дверь, ведущую в дом, откуда приходит сестра-хозяйка. Заперто. Не дыша, на кошачьих лапах спускаюсь по лестнице, толкаю обитую дерматином дверь на улицу – а вдруг? – и она, родимая, распахивается с ласкающим ухо деревенским скрипом. Необычно яркий свет на секунду ослепляет. Я стою на пороге и в изумлении оглядываюсь. Мой тюремный дворик, давно переставший радовать, искрится пушистым первым снегом! Жадно глотаю подмороженный воздух – будто впервые дышу. Не веря своему счастью, мчусь наверх, наспех одеваюсь и выбегаю из дома с совершенно особым чувством – случайно, по недосмотру обломившейся свободы! Как прояснилось небо после осеннего сумрака, как захорошели сосны на белом, как счастлив краснопузый снегирь на заборе! Какой восторг – ходить безнадзорно по земле, не ожидая, что тебя окликнут и велят идти обратно! Словно вижу всё заново, острее, чётче. Замечаю бледно-зелёный кустик, вдруг вылезший из-под снега в дальнем углу двора. Подхожу ближе, опускаюсь на корточки, вглядываюсь... Ба, да это же роза! Слабенькая, жалкая – от горшка два вершка – с кривыми тонкими веточками в колючках, с единственным завядшим бутоном, у которого не хватило силёнок распуститься. Откуда? Когда она появилась? Как укрылась от моего взора, изучившего все трещины на заборе? А вот так и укрылась, бедная сирота, – в дальнем уголке, среди неприметной призаборной травы. Я протягиваю руку к беспризорнице (мне кажется, что каждая клетка её сжимается от ужаса истребления), оглаживаю недокормленную тощую поросль и вдруг замечаю, что стебли заботливо перехвачены у основания чёрной тесьмой, и много времени не требуется, чтобы сообразить, что тесьма – не что иное, как разрезанные дамские колготки, какими хозяйки имеют обыкновение подвязывать кусты на своих дачных участках. Я смотрю на цветок в оторопи. Значит, кто-то до меня потаённо растил, выхаживал эту розу-нелегалку, укрывал от чужих глаз. Кто? Мой предшественник? Или предшественница? Оле (04)? И весь кошмар одинокой человеческой драмы разыгрывается передо мной в образе владельца несчастной розы, единственной его отдушины. Он (она), сиделец, не выдержал заточения, лишился рассудка и ночью повесился на потолочной балке, приспособив для петли дамские колготки... Утром его нашла Муза. Его (её) похоронили на сельском кладбище. Лысый Зус сказал прочувствованную речь. Муза всплакнула. А роза осталась умирать в тюремном дворе. Сердце у меня колотится, когда я, поймав Музу за руку в обеденный час, вопрошаю, сверля её глазами: – Кто здесь сидел до меня? – Вы с ума сошли! – вскрикивает женщина, отшатнувшись. – Мне нужно знать! Отвечайте! Она таращит цинковые глаза и отрицательно мотает головой. – Я не знаю... я не могу, нельзя, я давала подписку, меня уволят... нельзя, нельзя! – Кто это был? – наезжаю я мрачно. – Мужчина? Женщина? Оле (04)? Что с ним стало? Он умер? – Вы сошли с ума! – повторяет она и закрывает уши руками. – Не сметь меня больше запирать! – кричу я, стукнув кулаком по столу. – Слышите?! Но никого уже нет.
Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за сентябрь 2015 года в полном объёме за 197 руб.:
Оглавление 4. Часть 4 5. Часть 5 6. Часть 6 |
Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы. Литературные конкурсыБиографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:Только для статусных персонОтзывы о журнале «Новая Литература»: 24.03.2024 Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества. Виктор Егоров 24.03.2024 Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо! Анна Лиске 08.03.2024 С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив. Евгений Петрович Парамонов
|
|||||||||||
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru 18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021 Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.) |
Вакансии | Отзывы | Опубликовать
|