Шарашка. Текст.

На чтение краткой версии потребуется полтора часа, полной – 1 час 45 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Купить в журнале за сентябрь 2015 (doc, pdf):

 

 

 

 

К утру понедельника стопка исписанных листов, скреплённых скоросшивателем, покоится на моём чистом столе как невеста на выданье. Пусть приходят и забирают на смотрины. Пусть оценивают «градус накала» по своей высоколобой шкале, ха-ха, а не волнует! Я-то знаю, сколько вложено в этот текст!

Настроение с утра приподнятое, несмотря на недосып. Работа вымотала меня, и я решаю устроить себе выходной. Принимаю душ, тщательно причёсываю отросшие волосы, надеваю любимый кашемировый джемпер и новенькие джинсы. Честно говоря, хочется, чтобы этот Зус увидел меня в приличном виде, а не в обычном, рабоче-расхристанном, когда он вламывается ко мне со своим «Кстати!». До завтрака занимаюсь уборкой своей кельи, и когда появляется Муза с подносом в руках, весело говорю ей «доброе утро!» вместо угрюмого «здрасте». Муза стала со мной помягче. И глаза её утратили цвет оцинкованного железа: они теперь отливают закалённой сталью.

– Муза Карловна, – говорю я, тряся распушившейся после мытья гривой, – не могли бы вы раздобыть для меня резинку для волос или тесёмку какую-нибудь? Видите, что делается?

Она оценивающе оглядывает мою лохматую голову.

– Может, вызвать парикмахера? У нас есть такая услуга.

– Не надо парикмахера, хвост на затылке будет в самый раз. И ещё!

Женщина с готовностью вытаскивает из кармана фартука маленький блокнот.

– И ещё, пожалуйста, принесите новую зубную щётку, с твердой щетиной, моя вся разлохматилась, и мыло не с таким дрянным цветочным запахом.

Дочь Карла поджимает губу, и я догадываюсь, что выбор мыла – дело её рук.

– Какое именно мыло?

– Что-нибудь на ваш вкус, – улыбаюсь я, стараясь загладить невольную бестактность.

– Может быть, «детское»? – робко спрашивает она.

 – Отличный выбор, Муза Карловна!

В тех редких случаях, когда я обращаюсь к ней по имени, она немного теряется, – поскольку «не положено», но слово «Муза» в моих устах имеет особый смысл и, верно, ласкает её неизбалованное сердце.

После завтрака (овсянка и яйцо всмятку) завариваю крепкий кофе, ложусь с книжкой на койку и начинаю ждать своего «благодетеля». В прошлый раз он заявился за текстом после завтрака. Мы даже поговорили немного, он спросил с юморком, каково это, быть внефункциональным человеком и пребывать исключительно в своём собственном космосе, со вздохом добавил, что завидует моей уединённой сосредоточенности и под конец посетовал: «Не то, что мы, суетные, разбрасывающие камни, не успев их собрать». Когда я слушаю его, меня не покидает ощущение, что все его слова собраны на скорую руку, из легкодоступных источников, и ничего из того, что он говорит, он на самом деле не думает. Мысль его, которая всегда «себе на уме», пребывает в каком-то другом месте, о котором я даже не догадываюсь.

Стрелки часов приближаются к полудню, и я начинаю раздражаться. Какого чёрта держать меня в подвесе, как рыбку-уклейку на крючке? Пытаюсь читать, но строки мчатся перед глазами, не успевая раскрыть свой смысл. Всё существо моё сосредоточено на ожидании. Зачем я жду его, спрашиваю я себя. И отвечаю себе же: видимо, в акте передачи рукописи, в отчуждении её от автора есть нечто сакральное, волнующе-значимое, почти мистическое.

До обеда он не появляется.

Во время дневной прогулки, сидя на террасе и поёживаясь от холодного ветра, мысленно начинаю перетряхивать свой текст, и он уже не кажется мне безупречно сработанным. Во втором абзаце на 65-ой странице надо бы сделать инверсию в предложении, тогда фраза получится сильнее, и тот долгий период в конце части разбить короткими парцеллированными конструкциями.

Бегу к себе наверх и, не сняв куртки, сажусь к столу и начинаю лихорадочно делать правки. Понимаю, что делаю только хуже, приходится переписывать как было и подклеивать переписанное на исчёрканный лист. Измотавшись, заставляю себя оставить рукопись в покое и без сил валюсь на койку с уверенностью, что написанное никуда не годится. Пусть уже поскорее забирают, как есть. Однако никто не спешит забирать. Настроение моё портится по мере того, как солнце клонится к закату. Так я лежу до темноты, не включая света. Приходит Муза, позвякивая ключами, чтобы вывести меня на выгул перед ужином.

– Вы ещё не готовы? – спрашивает она укоризненно, щёлкнув выключателем.

Жмурюсь от яркого света, сажусь на койку, отыскиваю ботинки.

– Муза Карловна, вы не в курсе, у меня сегодня не ожидается посетителей?

– Мне ничего не сообщали, – говорит она и смотрит на наручные часики.

Несколько секунд я сижу с ботинком в руке, прежде чем швырнуть его в угол.

– Никуда не пойду!

– Как так? – Бровки сестры-хозяйки высоко поднимаются.

– Не хочу – и точка.

Ложусь на койку, закинув руки за голову.

– Я не понимаю... у вас режим, я вынуждена буду доложить.

– Валяйте, – говорю я и поворачиваюсь к ней спиной.

В этот день тот, кого ждали, так и не появился.

 

Наутро пришлось принести извинения ни в чём не повинной Музе.

– У вас очень усталый вид, – замечает она, кинув беспокойный взгляд на нетронутый вчерашний ужин. – Я закажу вам усиленное питание. И витамины.

– Муза Карловна, – говорю я, пропустив её слова мимо ушей, – вот этот ваш начальник, ну... голова такая бритая, вы наверняка знаете, он должен был забрать мой текст на комиссию, ещё вчера... И до сих пор ни слуху ни духу.

Муза смотрит немигающими глазами. Сейчас скажет: «я не в курсе». Но она ошеломляет меня ответом:

– А что вам эта комиссия?

Её слова пригибают меня к земле, низко-низко. Пытаюсь совладать с собой.

– Давит, – наконец признаюсь я, прижимая ладонь к груди.

– Сердце? – испуганно вскрикивает женщина, кидаясь ко мне.

– Текст давит! Понимаете вы? Мне необходимо, чтобы его кто-то читал! Это же невыносимый груз! Даже заключённые в тюрьме имеют какие-то права, а я... как вакууме, как в камере смертников! Они не смеют так со мной!

Голос мой дрожит. Я чувствую, что сейчас сорвусь и позорно разрыдаюсь у неё на глазах.

На щеках сестры-хозяйки загораются два розовых пятна.

– Давайте рукопись, – сдавленно говорит она, вытирая ладони о фартук. – Я передам.

После её поспешного ухода ещё некоторое время сижу неподвижно и, несмотря на очевидную унизительность ситуации, ничего не могу поделать с подлым чувством возникшей внутри лёгкости – после того как забрали текст. В конце концов, у меня нет возможности позвать дворника с улицы, чтобы за бутылку водки он сидел бы и слушал, как я читаю ему своё произведение! Ему, может, и наплевать, а мне легче.

Делаю несколько глубоких китайских вдохов-выдохов, чтобы окончательно успокоиться, ковыряю вилкой остывший завтрак, завариваю ритуальный кофе перед тем, как сесть к столу. Но что-то не даёт мне покоя, какая-то невнятная неточность Музиного ухода. Мой чуткий слух с запозданием сигнализирует, что в момент, когда она закрывала за собой дверь, не случилось привычного звука поворачиваемого ключа. Подхожу к двери, дёргаю на всякий случай ручку, и створка послушно открывается. О боги, неужто Муза, верная раба инструкции, забыла меня запереть? Выйдя в слабо освещённый тамбур, замираю прислушиваясь. Осторожно тяну дверь, ведущую в дом, откуда приходит сестра-хозяйка. Заперто. Не дыша, на кошачьих лапах спускаюсь по лестнице, толкаю обитую дерматином дверь на улицу – а вдруг? – и она, родимая, распахивается с ласкающим ухо деревенским скрипом.

Необычно яркий свет на секунду ослепляет. Я стою на пороге и в изумлении оглядываюсь. Мой тюремный дворик, давно переставший радовать, искрится пушистым первым снегом! Жадно глотаю подмороженный воздух – будто впервые дышу. Не веря своему счастью, мчусь наверх, наспех одеваюсь и выбегаю из дома с совершенно особым чувством – случайно, по недосмотру обломившейся свободы!

Как прояснилось небо после осеннего сумрака, как захорошели сосны на белом, как счастлив краснопузый снегирь на заборе! Какой восторг – ходить безнадзорно по земле, не ожидая, что тебя окликнут и велят идти обратно! Словно вижу всё заново, острее, чётче. Замечаю бледно-зелёный кустик, вдруг вылезший из-под снега в дальнем углу двора. Подхожу ближе, опускаюсь на корточки, вглядываюсь... Ба, да это же роза! Слабенькая, жалкая – от горшка два вершка – с кривыми тонкими веточками в колючках, с единственным завядшим бутоном, у которого не хватило силёнок распуститься. Откуда? Когда она появилась? Как укрылась от моего взора, изучившего все трещины на заборе? А вот так и укрылась, бедная сирота, – в дальнем уголке, среди неприметной призаборной травы. Я протягиваю руку к беспризорнице (мне кажется, что каждая клетка её сжимается от ужаса истребления), оглаживаю недокормленную тощую поросль и вдруг замечаю, что стебли заботливо перехвачены у основания чёрной тесьмой, и много времени не требуется, чтобы сообразить, что тесьма – не что иное, как разрезанные дамские колготки, какими хозяйки имеют обыкновение подвязывать кусты на своих дачных участках. Я смотрю на цветок в оторопи. Значит, кто-то до меня потаённо растил, выхаживал эту розу-нелегалку, укрывал от чужих глаз. Кто? Мой предшественник? Или предшественница? Оле (04)? И весь кошмар одинокой человеческой драмы разыгрывается передо мной в образе владельца несчастной розы, единственной его отдушины. Он (она), сиделец, не выдержал заточения, лишился рассудка и ночью повесился на потолочной балке, приспособив для петли дамские колготки... Утром его нашла Муза. Его (её) похоронили на сельском кладбище. Лысый Зус сказал прочувствованную речь. Муза всплакнула. А роза осталась умирать в тюремном дворе.

Сердце у меня колотится, когда я, поймав Музу за руку в обеденный час, вопрошаю, сверля её глазами:

– Кто здесь сидел до меня?

– Вы с ума сошли! – вскрикивает женщина, отшатнувшись.

– Мне нужно знать! Отвечайте!

Она таращит цинковые глаза и отрицательно мотает головой.

– Я не знаю... я не могу, нельзя, я давала подписку, меня уволят... нельзя, нельзя!

– Кто это был? – наезжаю я мрачно. – Мужчина? Женщина? Оле (04)? Что с ним стало? Он умер?

– Вы сошли с ума! – повторяет она и закрывает уши руками.

– Не сметь меня больше запирать! – кричу я, стукнув кулаком по столу. – Слышите?!

Но никого уже нет.

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за сентябрь 2015 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение сентября 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.