Смерть не нашла себе формы

Я сидел на диване в одном носке, подперев кулаком голову. Не знаю, сколько времени прошло. Узоры на обоях уже начали сливаться. Сквозняк гонял по полу клоки пыли и крошки. Я посмотрел в окно. Метель. Кажется, в такую погоду на улице людей не встретишь.

Через неделю я уеду отсюда.

Ещё неделя.

Этот город совсем не приспособлен для жизни. По колено в сугробах я пробирался до ближайшей остановки. По пути зашёл в отделение банка. Снял деньги. Рядом с дверью установили картридер. Это чтобы бездомные не могли спать тут по ночам. Хотя зимой все они куда-то исчезают… Замерзают они, разбредаются ли по вокзалам и теплотрассами или воруют, чтобы перезимовать на зоне... Я не знаю. Мне нет до этого дела.

Я доехал до Авиаторов. Пока меня не было, тут построили многоэтажный дом. Он стоит на месте пустыря. Из-за метели видно только его очертания. Ни одного горящего окна. Там, на пустыре, на бетонных блоках, мы играли, когда были школьниками. Там росли большие кусты, где мы прятались.

За новостройкой расположился лабиринт из пятиэтажек, детских садов, продуктовых. Старый Юбилейный. Ярко-красные святящиеся вывески помогают сориентироваться. Ведут меня сквозь бешеный снежный поток.

Перед тем как позвонить в домофон, я поджигаю сигарету. Разблокирую телефон.

Куда бы ты ни уехал, привычки всегда остаются с тобой.

В подъездах пятиэтажек всегда одинаково пахнет. Плотный удушливый запах мочи и труб. Зато тепло. С детства к этому привыкаешь.

Не противно, даже, можно сказать, уютно.

Уставшая дверь, обитая рыжим дерматином, со скрипом открылась.

Из глубины квартиры доносятся звуки телевизора.

– Здравствуйте, тёть Тань.

– Здравствуй.

Она окинула меня взглядом, потом сказала:

– Пошли на кухню.

Я повесил на крючок куртку. Снял ботинки, придерживая кофту так, чтобы не оголились руки. Пошёл за ней, стараясь не наступать на дыры в линолеуме. Зажёгся свет. Стол в углу у окна, три табуретки. Старенький «сони» на подоконнике.

– Вы зачем столько включили? – Это я про конфорки на плите.

– Холодно в квартире.

Синие луковки пламени невесело копошились.

Тётя Таня села за стол, налила себе стопку, отпила чуть-чуть. Я стоял, мусолил в кармане брюк деньги. Она кивнула. Я тоже сел.

– Как вы себя чувствуйте? Мы с вами давно не виделись. Я переживал…

Она прикурила от плиты тонкий kiss. Огонёк от сигареты согрел небольшое пространство вокруг своим шипучим светом.

– Хорошо. Ну, как хорошо? Ну, нормально, – ответила она, подрагивая головой. – По сыну скучаю. Не могу, не хочу… – Она согнулась, подпёрла рукой лоб.

Я огляделся. Увидел фотографию на холодильнике.

По спине пробежали мурашки.

– Мне правда очень жаль. Правда… – Я сжал в кармане руку. – Мы бы с ним поговорили, если бы догадывались...

Последний раз такие мурашки пробегали у меня, когда я узнал, что парень из параллельного класса упал на провода. Мы с ним немного общались. Он со своей матерью договорился, что они бросают пить. Совсем бросают. Стал работу искать, помогать по хозяйству. Он чинил что-то у себя на даче, и лестница накренилась. Я сейчас, наверное, и не вспомню его имени…

– Скажешь тоже. – Она отхлебнула ещё чуть-чуть. – Кабы кто-то разглядеть мог беду и по-другому всё устроить… Он ведь из-за вас загрустил. Тоже захотел уехать. Я не понимаю, что вам там, мёдом намазано?

– Учёба, тёть Тань, не просто так. – Я сжал руку сильнее. Кинул взгляд на открытую форточку. – Нам учиться надо.

Она притворилась, что не слышит меня. Уставилась в телевизор.

– Вы же знаете, мы со школы дружили, он был хорошим человеком, просто запутался. Да, конечно, вы правы, мы разъехались, а он один остался. Но это не повод, путей ведь много…

Она допила рюмку. Занюхала тыльной стороной ладони:

– Да, он был хороший мальчик. Если бы я могла его вернуть… я не понимаю… Ты-то хоть?..

– Нет, вы что. – Я перебил её. – А Мурат Хафизович где?

– Далеко. Ты же знаешь, как у них там всё… – Она прикурила от плиты ещё одну. – Что ты всё руки в карманах держишь?

– Холодно у вас, тёть Тань.

Со стола сдуло пепел.

– А почему у вас форточка открыта?

– Проветриваю.

Она снова уставилась в телевизор. Я посидел немного, потом поднялся, окинул взглядом комнату:

– Давайте я вам помогу хоть как–нибудь.

Я достал пакет из-под раковины. Собрал бутылки. Вытряхнул пепельницу. Забрал мусор из ведра.

– Я зайду к вам в продуктовый на днях… ещё где-то дня три я буду в городе.

– Делай что хошь. – Она не отрывала взгляд от телевизора. – Посылку ему собирать будешь, ты мне позвони, ладно? Пока ещё в СИЗО на Клименко, но, может, уже убудет.

Она хотела было встать, чтобы проводить меня, но так и застыла с сигаретой в руке.

Я вышел на улицу. Потоптался немного, потрогал деньги, взял мешки и побрёл в сторону мусорки. Почувствовал на спине чей-то взгляд.

Обернулся.

Там никого не было.

Только снег, что уже замёл мои следы.