Сказка об ушедших

 

 

 

I. Зараза

 

Зараза витала в воздухе. Она была в сиянии солнечного дня, запахе листвы, порыве ветра, земле под ногами. Люди про нее не подозревали. Для них было естественным, что к двадцати пяти годам их волосы вылазят, кости истончаются, мышцы становятся дряблыми. Для них было естественно рожать в пятнадцать; естественно думать урывками, иногда; естественно не заботиться о будущем. Их будущее – кладбище вокруг селенья, а иногда и посреди него. Их жизнь расписана по годам, месяцам, дням. Сегодня мне снова хочется есть; вчера я был сыном, сегодня я уже отец, завтра у моих детей будут дети, но я это уже не увижу. Сегодня мне надо накормить семью и поесть самому. А когда выпадет свободная минутка – пойти к соседу и перекинуться парой шуток, выпить глоток вина, чтобы сделать жизнь чуть разнообразнее.

Мы боролись с заразой как могли. Группа вирусов, изменчивых, как вода, они были везде. Вакцины не существовало – все, что мы успевали выработать, устаревало через месяц. Постоянные анализы, постоянные прививки – мы ходили исколотые, как решето. Лекарства мы проверяли на себе. Потом – пытались убедить их, что можно жить дольше. Что можно жить не только едой и детьми. Что сорок – еще не возраст. Что думать интересно и полезно. Ставили им прививки. Тем, кто согласился. Таких было мало.

Да, это отнимает время. Да, постоянные анализы. Мы научим вас их делать. Мы научим вас делать вакцины, только скажите, что это вам нужно. Вот Хор, вы помните, он пришел к нам. Его ровесники в могилах, а он бодр и свеж. Тридцать – для вас вечность, для нас – начало зрелости, он еще полжизни не прожил. Да, у вас появится каста врачей, жрецов от медицины. Их речи вам будут малопонятны. Будьте терпимы. Когда ваша жизнь продлится в три раза; когда с глаз упадет серая пелена – вирус поражает зрение и только дети видят мир цветным; когда ваши мысли обретут ясность и остроту – вирус поражает мозг, и мысли становятся туманными и путанными; когда у вас появятся годы свободного времени – вы нас не проклянете. Вспомните, в ваших священных книгах написано, что люди раньше жили до сорока лет. Это было сто лет назад. Сейчас вы живете до двадцати пяти. Еще через сто лет вы будете стареть в пятнадцать. Кто вас спасет? Мы – только жалкая колония, наших сил не хватит на вас всех. Возьмите знание, которое у нас есть – и спасайте себя, своих детей и детей своих детей. Мы вас научим; вам нужно только захотеть.

Никто не слушает. Люди в грубой серой одежде давно привыкли никому не верить. Они могут заглянуть только в завтрашний день, но и там видят то же, что и сегодня. Послезавтра для них не существует, потому что там – только холмик земли с торчащей из него палкой. Они даже не пишут, кто лежит в могиле – слишком много могил и слишком коротка память. Они живут на кладбище – и не задумываются над этим.

Мы ходим по их домам, заводим беседы, пытаемся убедить. Показать своим примером. Кто-то верит. Один, другой бросают все и приходят к нам. Мы учим их лечиться. Чистить свое тело, свой мозг и свою душу. Учим лечить других. Кто-то остается. Год – средний срок, чтобы восстановиться, чтоб ясной стала голова и здоровым тело. Только потом ты можешь учиться на врача и Спасителя. Год – слишком большой срок для этого мира. За год твой участок разделят соседи; твой дом разберут по камушку; твое лицо и имя забудут. Год постоянных анализов, путанных неясных процедур. Нужно очень сильно верить, чтобы выдержать год – и остаться. Не все остаются.

 

 

II. Отщепенец

 

Он ушел внезапно. В последнее время он был немного мрачен: анализы давали неясные результаты, в этом случае лечение затягивается и становится болезненным. Когда мы нашли его, он рыл землянку.

– Но почему? – спросили мы. – Что тебя ждет в этом мире?

– Смерть, – ответила нам его спина. – Мне немного осталось. Я уже почти не различаю цвета.

– Так вернись. Все поправимо.

– Не могу. Устал. – Он отбросил лопату и повернулся лицом. – Я не умею как вы. Я слишком долго прожил здесь.

– Мы все здесь родились. Мы все лечимся.

– Я слишком долго ел эту землю. Эта зараза всегда будет во мне. Я не могу быть с вами, я заразен.

– Все исправимо. Вакцина постоянно совершенствуется. Главное – не терять надежду. Подумай о тех, кого бы ты мог спасти, если бы остался.

– Я думаю о тех, кого я не смог спасти. На моем счету трое. Трое не нашедших в себе сил остаться. Трое тех, кого я не смог убедить – или не захотел, не знаю. Где их могилы? Здесь не пишут имен.

– Спасти можешь гораздо больше.

– Врач, исцели себя. Я болен, ребята, кого я смогу вылечить? Я сам не могу излечиться.

– Мы все больны – в той или иной мере. Мы все лечимся – и лечим других. Мы уже близки к созданию универсальной вакцины. Уже готов проект Дома Долгой Жизни. Нам так не хватает людей сейчас. Ты мог бы спасти сотни. Своим уходом ты их предаешь.

– Да, я предатель – он сказал это буднично, словно «да, я копаю», – я знаю это. Я устал лечиться. Устал чувствовать себя полным говном. Надоело. Анализы не говорят ни «да», ни «нет», и тогда начинаешь прислушиваться к своим мыслям – не потеряли ли они остроту, не покрылись ли плесенью мозги. Смотришь на краски – так ли я их вижу, как вчера, не стали ли они тускнеть. Смотришь на кожу – это загар или симптом. Проверяешь суставы – свободно ли они вращаются, нет ли помех. Боишься находится с вами рядом, боишься заразить. Я устал ловить эту болезнь в себе. А если я перестану лечится – мне не место с вами. Я становлюсь слишком грязен.

– Ты хочешь излечиться сразу. Так не бывает.

– Может быть, я хочу слишком многого. Может, я слишком горд или слаб. Возможно, я хочу всего и сразу. Все может быть. – Он взялся за лопату. – Землянку я копаю для того, чтобы соседям не пришлось копать могилу. Я буду разводить картошку и рожь – другие тоже научатся их разводить. Когда начнется строительство Дома Долгой Жизни – свистните. Буду жив – приду. Вам будут нужны наемные рабочие.

Он воткнул лопату в землю, напрягся – и ком глины вылетел на поверхность. Разговор был закончен, и мы пошли прочь. Один из нас сказал: «Он еще вернется».

– Не думаю, – донеслось сзади.