Секретарша

 

Купить в журнале за февраль 2017 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 4 часа 20 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

 

Сабанеева не захотела сообщить мне адрес друга Скакунова. «Откуда я знаю, – сказала она, – может, ему будет неприятно! Нет, батенька, вы уж сами! Юноша вы настырный! Справитесь…»

В маленькой грязной харчевне, располагавшейся в одном из ближайших чистеньких и тихих переулков, усачка подавальщица поставила на деревянный стол передо мной глиняную чашку с великолепным тушенным с говядиной картофелем, миску с синей капустой, подала чурек и изгрызенную, вероятно, белкой со стальными зубами, алюминиевую ложку. После трапезы я выпил стакан ледяного виноградного сока.

А затем вновь прибег к услугам метро.

 

…После стремительного полёта по кольцевой, движения в толпе, сосредоточенно шаркающей подошвами об идеально ровные полы подземного перехода, «Осторожно, двери закрываются», краткого бешеного перестука колёс и последующего плавного торможения, я вышел на одной из красивейших станций, носящей имя поэта, который безо всякого почтения к Уголовному кодексу таскал в карманах «маузер» и кастет.

…В вестибюле театра было тихо, полутемно. Казавшиеся гранитными, колонны оказались сделаны из папье-маше. И много фотографий грубо накрашенных мужчин и женщин, чёрного бархата, сусальной позолоты.

– Гражданин, вы к кому? – послышался детский голос.

Я обернулся. Передо мной с программками в руке стояла пожилая женщина с седыми, подстриженными бобриком волосами. На ней была бордовая водолазка, синий жакет с металлическими пуговицами, серая юбка и чёрные туфли на каблуках, неизвестно как натянутые на вязанные из рыжей шерсти носки. На шее женщины блестели бусы. Свободной рукой она теребила их. Вдруг нить лопнула. Блестящие шарики так и посыпались вниз, пощёлкивая по каменному полу.

– Ах!

Я бросился собирать бусинки.

– Ничего… ничего страшного, – дрожа как осиновый лист и пытаясь улыбаться, бормотала женщина. – Они… даже не хрустальные… Они стеклянные! Ничего… Память о покойной матери…

Я собрал бусинки – кажется, все до одной.

– Спасибо…

– Не за что! Я ищу… – я назвал фамилию того, кого хотел бы увидеть.

Оглянувшись по сторонам, нет сомнений, работница театра (гардеробщица, вахтёрша, билетёрша или что-либо подобное) приложила палец к губам:

– Тс-с… – И, схватив меня за рукав, увлекла в полутёмный угол, где я тотчас уткнулся в мягкую и пыльную портьеру.

– Не произносите эту фамилию громко! Иначе у вас могут быть огромные неприятности! Геночка… О, прошу прощения, разумеется, Геннадий Иванович, он – в немилости, он – в опале…

Я, конечно, слышал, что театр – это царство условностей, взбалмошность и актёры в буфете. Так оно и оказалось.

Клавдия Ильинична (так звали женщину, и она, в самом деле, оказалась вахтёршей), несмотря на всю свою экзальтированность и преклонение перед «гением Постникова» (так именно она изъяснялась), оказалась, в общем, женщиной сведущей. Минут через пять, уже будучи в курсе всех культивирующихся в данном театре интриг и сплетен (и потому дав себе зарок никогда не пытаться поступить на сцену), я знал не только адрес Геннадия Ивановича, но и номер его телефона.

Оказалось, из-за конфликта с театральным начальством Постников второй месяц живёт анахоретом «в своём имении в Голицыно».

 

Телефон не отвечал. Поглядев на небо, с которого вновь сыпалась мокрая ледяная взвесь, я, не прошло и двух десятков минут, выбрался вместе с толпой из подземелья, где горел свет, сверкали зеркала и белые мраморные лестницы были застелены малиновым плюшем.

На площади трёх вокзалов стонал заклиненным клаксоном американский джип. Протаранивший его мусоросборщик-КамАЗ смотрел на белую с синими стёклышками иномарку глазами своего пьяненького, виновато ухмыляющегося водителя. Из раскрытой двери «доджа» вывалилась белая рука. Днище джипа кровоточило – по асфальту расползалось багровое пятно…

«Давай пошлём всё к чёрту, – вдруг предложил мне внутренний голос, – и уедем на север Омской области, в деревню на поросших соснами песчаных холмах! Лесником будешь. Возьмёшь за себя крепконогую румяную дочь бедной вдовы и будешь ходить на рыбалку, пока жена ухайдакивается по хозяйству…»

 

Электричка от перрона Ленинградского вокзала отошла, набитая битком. Я стоял в проходе между сиденьями, на которых расположились вспрыснутые дождиком пассажиры. Слева, и справа, и сзади меня слегка подталкивали, дышали в затылок и тихо, злобно постанывали сквозь стиснутые зубы. Расставив ноги, вцепившись в спинку сиденья, я смотрел на проплывающий за окнами вагона муравейник.

«Ты какой-то неправильный детектив, – проворчал голос во мне. – Развёл бодягу с этим вертопрахом! А деньги кто будет зарабатывать?!» – «Что ж, – отвечал я, – вертопрах тоже человек. А деньги все не заработаешь…» – «Но для чего тебе это нужно?! Разве мало вокруг известных и популярных людей, которые – бац, ни с того ни с сего сыграли в ящик! Никто по этому поводу не поднимает волну! Ну помер человек и помер. Неизвестно, для чего родился, неизвестно, для чего жил…»

Через сорок пять минут, предусмотрительно расстегнув пальто (чтоб не оборвать пуговиц), я протолкался к выходу и, как только дверцы разошлись, выскочил из вагона на платформу.

 

…Небо здесь было совершенно другое. И воздух мокрой хвоей пах.

Уточнив маршрут у мужчины, который с рюкзаком за плечами проходил мимо, я вышел к широкой заасфальтированной дороге. Минут через десять подъехал скрипучий автобус. Внутри никого не было, кроме везущего кролика в клетке старика, пьяного белобрысого парня в синей болоньевой куртке, старушки, читающей книгу, отнеся её от себя на вытянутой руке, и кондукторши – симпатичной девчонки в потёртой кожаной куртке, спортивных шароварах, зимних, лет десять не чищенных сапогах.

Я оплатил проезд. Опустился на переднее сиденье. С обеих сторон к дороге подступали леса. Автобус, скрипя и раскачиваясь, катился по мокрому шоссе, проложенному среди дебрей.

Наконец справа показался бетонный забор. Затем слева открылся вид на поле, застроенное кажущимися издали игрушечными домами.

Выйдя из автобуса, я перёшел через дорогу. И тут мимо меня, показавшись из-за густого ельника, проехали верхом на гнедых лошадях два солдата.

По ветхозаветной улочке, мимо окружённых штакетником усадеб, я добрался до имения Постникова, оказавшегося, впрочем, одноэтажным бревенчатым домом, выкрашенным масляной краской в весёленький жёлтый цвет.

Пройдя за калитку, я остановился, разглядывая на диво ухоженный участок. Справа – вскопанные, идеально ровные грядки. Слева – подвязанные кусты малины, смородины, старинные громадные яблони с выбеленными стволами.

Из-за голубой веранды вышла и уставилась на меня белая козочка – вероятно, одна из тех самых верховых лошадей, о которых упоминала Валерия Дмитриевна…

Я постучал в дверь. Она открылась внутрь, оказавшись незапертой. Я вошёл на веранду, где стоял круглый облупившийся стол, окружённый венскими старыми стульями.

Из-за ведущей внутрь дома двери, обитой войлоком, доносилась музыка. Я прислушался. Играли на скрипках.

Приоткрыв войлочную дверь, я громко спросил:

– Есть кто-нибудь дома?!

 

…И вот мы сидим на веранде за круглым столом, на котором стоят самовар (самый настоящий, медный), хлебница с сухарями, пряниками, печеньем, ваза с малиновым вареньем, сахарница, деревянное блюдо с яблоками, чашки с дымящимся чаем. Мы – я и Виктория, двоюродная сестра Постникова, незамужняя чернобровая смуглянка, мать очаровательных дочерей, двенадцатилетней Полины и четырнадцатилетней Оксаны, разучивающих гаммы в гостиной.

– Что же вы не пьёте чай? – мягко улыбаясь, спрашивает Виктория.

– Слишком горячо. Пусть немного остынет…

– А вы на блюдечко, на блюдечко налейте! Так быстрее остынет...

Мне очень хорошо. В этой ухоженной, идеально прибранной усадьбе, на голубой веранде с прохладным свежевымытым полом, вечерним солнышком, играющим на самоваре, от которого струится тепло. Из-за войлочной двери доносится мелодичное пиликанье альта и баса. Напротив меня сидит на слегка поскрипывающем стуле женщина с тяжёлой, обтянутой белым свитером грудью, тесных джинсах, с чёрной, закрученной вокруг головы косой. Если есть на земле рай – то он находится, несомненно, здесь, на этой веранде…

Но послышался кашель, обитая тремя пластинами войлока дверь распахнулась, и на пороге появился Постников (о нём мне было известно, что он спит в дальней комнате на диване). С помятым лицом, длинными всклокоченными волосами, он, увидев постороннего, тотчас преобразился… В глазах, белесоватых и мутных за мгновение до этого, сверкнул огонёк. Выпрямив свой сутуловатый стан, актер втянул брюшко (весьма отчётливо обозначавшееся под траченным молью пуловером) и, расцветя улыбкой – одной из самых приветливых и радушных, которые я когда-либо видел, воскликнул голосом, переливающимся, как горная река по камням, от высоких к низким бархатистым нотам:

– Ба! Ба… Владлен Владленович?! А я вас целый день жду!

Узнав, что я не Владлен Владленович из министерства культуры, Геннадий Иванович стал мрачнее тучи. Подошёл к столу, взял яблоко, с хрустом откусил от него и с полным ртом проговорил, обращаясь к Виктории:

– Частный детектив? Этого только нам не хватало! Послушайте, милейший, я вроде бы ничего такого не натворил!

– Терпенье, Геннадий, – сказали ему и перевели на меня взгляд синих, непоколебимо спокойных очей, – Пётр Петрович хочет поговорить с тобой по поводу дорогого Артура…

Рухнув в стоявшее у стены кресло из ивовых прутьев, Постников патетически воскликнул:

– Но сколько же можно?! И без того извёлся… Был ужин в «Эвересте»! Такой… в кавказском вкусе – долма, бастурма, хачапури, ткемали, напареули… Что же я вам могу ещё сообщить, детектив с лицом Бобчинского?!.

– Простите, кого?

– Бобчинского, Бобчинского из пьесы Гоголя «Ревизор»! Итак, добавить мне больше нечего! Ушёл Артур с маленькой зеленоглазой брюнеткой, и… больше я его не видал. Через три дня мне показали газету, в которой было написано, что его нашли в парке. Ужас, ужас, ужас!

– А это из какой пьесы?

– Послушайте… как вас там? Ваша ирония не уместна… Мне и так тяжко! Понимаете? И без того мне тяжело с самим собой… Постоянно испытываешь гнёт собственной личности. А тут ещё с театром конфликт! И эта история со Скакуновым… Между нами: я предчувствовал, что этим всё кончится! Его всегда окружали какие-то скользкие типы… Нет, по характеру, по складу души – Артур благороден! Но, вместе с тем, был мелочен, искателен, подл…

Мы переглянулись с Викторией. Она опустила глаза.

– Дорогой Пётр Петрович… Мне уже почти шестьдесят! Да, да, да… Не смотрите на то, что выгляжу как мальчик! С одной стороны, меня осаждают поклонницы… С другой – я чертовски одинок! Семью завести не получилось. Всё, знаете ли, служил театру! Теперь появился новый худрук. «Валерий Евгеньевич, когда я буду играть?» – «Никогда, Геннадий Иванович…» Хорошо, что сердце у меня крепкое! Выдержало! В противном случае мог случиться инфаркт… «Никогда…» Какая наглость! Нет, никто не спорит, он талантлив как дьявол! Но… нельзя же идти по трупам! Я сказал в министерстве: или я, или он… И вот я здесь, как Меншиков в Березове! Виктория – единственный близкий мне человек…

– Извините, – перебил я актёра, почувствовав, что его пора уже перебить, – но почему вы в милицию после того, как узнали о смерти друга, не пришли?

– Зачем, зачем?!

– Ну хотя бы затем, чтоб сообщить о брюнетке. Кстати, кто её со Скакуновым, кроме вас, видел?

– Да все, все… Она… Позвольте! Чёрт… Не помню, откуда она за нашим столом появилась?! Поначалу мне казалось, что её Сашка Аулов привёл… Но тогда почему она всё время с Андрюхой Пискаревичем танцевала?! Необыкновенно хороша! Знаете, даже я, старый волокита, был взволнован… Такая в ней была весёлость, непосредственность! Какая улыбка… Осанка великолепная… А ноги! Чудо… Мне удалось станцевать с ней разок… Я не знал талии более сладострастной!

– Как девушку звали, не помните?

– Вера! Она мне даже номер своего телефона дала…

– Вот как? Он у вас сохранился?

– Даже если б сохранился – что толку? Я позвонил по нему и – попал в булочную… Плутовка!

– Итак, она ушла со Скакуновым?

– В самый, можно сказать, разгар бала! Что-то между ними возникло. Какая-то искра… Никто, никто этого не заметил, только я! А знаете почему? Потому что я почти не был пьян… Зато все остальные – были в стельку! Ну, может быть, ещё за исключением Артура. У него глотка лужёная… Несмотря на то, что выпил больше всех, выглядел самым трезвым… После меня, после меня, разумеется!

– Говорите, между Верой и вашим другом пробежала искра? Что вы имеете в виду?

– Ноги великолепные… Что? А-а, да, да… Они не танцевали вместе. И, кажется, даже не сказали друг с другом больше двух слов. Но я видел, как он смотрел на Веру! А она… В зелёных глазах, обращённых на этого муторного, вульгарно молодящегося алкаша было что-то дикое, страстное, угрюмое, жадное, молодое… Меня мороз продрал по коже. «О-ля-ля, – подумал я про себя, – этой ночью старине Артуру придётся нелегко». Да-а… Девочка была в самом соку! А что случилось?

– Да вашего друга убили! Забыли?

– Вы… Я всё понял! Вы её подозреваете! Признайтесь…

Я смущённо потупился.

– Но – мотив, мотив?! Самое главное… Для чего ей было Артурчика убивать?! Девушке, которой он никогда раньше не видел! Чепуха… Вы взяли ложный след, детектив. Думаю, вам стоит поискать в другом месте…

– В каком?

Разговорившийся актёр прикусил язык. Потом нехотя промямлил:

– За ним, он мне сам говорил, следили…

– Кто?

Постников пожал плечами:

– Да уж ясно кто – бандиты… Или ваши друзья – милиционеры! Откровенно говоря, не вижу между ними разницы. Разве только бандюки одеты с иголочки и не ругаются матом…

– А мотив?

Актер нетерпеливо дёрнул плечом:

– По-моему, он очевиден! Артурчик из-за границы не вылезал, его живопись хорошо продавалась… Возможно, на него решили оказать давление, и…

– Что?

– Перестарались! Слава богу, что у меня ни копейки за душой! Хотя, с другой стороны, конечно, напряжно сидеть на шее у сестры, которая сама – библиотекарь в воинской части…

– Ну, библиотекари, я слышал, громадную зарплату получают!

– Думаете, я не понимаю ваших колких обиняков? Осторожней на поворотах…

– Геннадий Иванович!

– Что, мой друг?

Я хотел спросить: «Отчего вы, недавние властители дум, кажетесь такими униженными и приглупевшими?»

– Хотите анекдот? – вдруг вмешался в ход моих мыслей голос актёра. – Олег Янковский однажды в чёрном смокинге шёл по Тверской! Навстречу ему попадались исключительно дальтоники. Эти дальтоники оборачивались ему вслед и шептали друг другу: «Посмотрите, вон Янковский идёт, один из самых денежных актёров столицы… Обратите внимание, как распухли от валюты карманы его багряных одежд!»

Виктория, улыбнувшись мне какой-то прощальной улыбкой, встала и скрылась за дверью.

– Забавно.

– А вот ещё! Никита Михалков лежит, по обыкновению, на диване у себя на даче и размышляет: «На Каннском фестивале главного приза мне не дали. Из этого исходит, что французы, рассуждая беспристрастно, сволочи! Но зато в Америке моему фильму присудили Оскара! Следовательно, американцы, несмотря на то, что уважают Шварценеггера больше меня, в общем, приличные люди… О чем бы ещё поразмышлять?»

Я поднялся и начал надевать пальто.

– И – напоследок… Я вас умоляю! Уделите мне ещё минуту… Это мне намедни Лёвка… Лёвка… а-ха-ха… Парфёнов по телефону рассказал! Итак… Никита Михалков любил в кино своих детей снимать. Снял одну дочь. Потом вторую. Наступил черёд сына… «Пап, – говорит сын, – я не хочу сниматься в кино!» – «Ничего, – говорит ему Никита Михалков, – ничего, снимешься… Я тебе небольшую роль дам». – «Не хочу я и небольшую!» – «А большую?» – «Тем более». – «Чего же ты хочешь?» – «Бить милиционеров!» – «Чтоб я этого больше не слышал…» – «Хорошо, пап». – «Иди, сынок, стань в кадре и крестись. И крестись, и крестись… Тишина на площадке! Мотор! Начали!»

 

Я уходил от погрузившегося в сумерки жёлтого домика, думая о том, как хорошо было бы поселиться здесь и жить вместе с Викторией. Но без её братца.

«Когда-нибудь, – тихо-претихо нашёптывал мне внутренний голос, – мы вернёмся сюда и, дважды выстрелив в грудь Постникову, закопаем его в саду, вон под той развесистой яблоней. И будем с Викторией сидеть на веранде, пить чай. Больше ничего не надо…»

Выйдя за калитку, я закурил, огляделся и, погружённый в напрасные, несбыточные мечтанья, побрёл к автобусной остановке.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за февраль 2017 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению февраля 2017 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.