Уточка и лягушка

 

 

 

Жила-была Уточка, и не  было у нее имени. Это  ее очень огорчало. Даже крошечная Мошка его имеет, а тут – не замухрышка какая-то – настоящая красавица, да и к тому же умна, добра, крепка и домовита, а с прозвищем грубым и диким – Кря-Кря. Жить без имени нельзя. Каждый, кто хочет, обидеть может. Вот и Уточку свои же селезни обижали. Покидая ее, они горделиво вытягивали грудь, шумно хлопали крыльями и громко гоготали:

 

– Мы – гоголи, мы – гоголи, мы – гоголи.

 

И хотя Уточка тихо над ними посмеивалась, такими же безымянными, на душе было невесело: к чужому имени жались горемыки. С этой болью она обратилась к седому, горбоносому и мудрому Вожаку:

 

– Нельзя же так, красивые птицы, а безродные, – сказала она.

 

– Советуй, что я должен сделать? – ответил ершисто Вожак. – Может, думать за вас?! Кто хотел, тот все заимел – и положение в стае, и, конечно же, имя.

 

Отповедь была жестокой. О своих семейных неурядицах Уточка и заикнуться не посмела, на перелете каждый сам собою занят, да и обидчиков пожалела – их, бесправных, могли изгнать с полпути, оскорбить, в то и заклевать…

 

И жила Уточка одной мечтой – поскорее оказаться на Севере, у старинной подружки-квакушки, которая с радостью принимала гостью на лето на своем неприметном болотце, не требуя за постой никакой платы. Как Уточка находила это болотце среди тысяч других, она и сама объяснить не могла, однако ни разу не пролетела мимо. Квакушка восхищалась ее памятью и по прилете всегда просила Уточку громко известить соседей о своем прибытии. Квакушка не была тщеславной, но очень гордилась многолетней Дружбой с крылатой гостьей.

 

И начинались для Уточки золотые деньки. Все вокруг было родное и милое – и заросли камыша, и обильная ряска, и красный клюквенный ковер, а главное – добросердечие хозяйки, как всегда, позволившей поселиться на мшистом крошечном островке. А вот ее спутнику, красавцу-селезню, обитель не понравилась своим уединением. На Квакушку он смотрел презрительно. Она его остерегалась и, как показал случай, не зря. Однажды он чуть не съел ее. Хорошо, что любимая кочка оказались рядом, и она успела нырнуть под нее. А задними лапками бросила тину прямо в раскрытый клюв налетчику. Селезень долго отплевывался, а потом заявил решительно:

 

– Ни одной минуты я здесь не останусь. Это болото мне опротивело. А ты, как хочешь, – и улетел.

 

Что могла ответить Уточка? Не могла же она бросить деток, к тому времени уже на свет появившихся!

 

Квакушка выбралась из-под кочки и долго молчала, сочувствуя плачущей Уточке, но ничего не сказала – к чужому горю непросто подобрать слова. Самое лучшее – помолчать. Ведь молчание – золото, а слова – медные колокольчики. Дня через три Уточка сказала гостеприимной Квакушке:

 

– Ты прости меня, что я самовольно привела его. Но я устала без друга.

 

– Ну что ты, что ты! – захлопотала Квакушка, радуясь, что Уточка так стойко пережила предательство. – Живи, деток расти. Да позорче за ними поглядывай. На том берегу поселился Хорек зубастый, – предупредила она.

 

А время шло. Утята подрастали на глазах. Уже и не вспомнить, когда они были желтыми комочками! Они любили играть в прятки, да так искусно хоронились, что и Уточка не сразу их находила. Это радовало ее, значит, сумеют сберечься от ястреба. А вот характер старшего тревожил. Рос он задиристым и своенравным, промышлял всегда один. Вкусным кусочком ни с кем не делился.

 

– Весь в папашу, – сокрушалась Уточка. – Эгоистик.

 

А назавтра произошло то, чего больше всего боялась Уточка: Эгоистик едва не попался на обед Хорьку. Тот подстерег его у своего берега и схватил за крыло. Эгоистик закричал: «Помогите! Помогите!» и, как ни отбивался, вырваться из острых зубов не мог. Хорошо, что его услыхали на островке и кинулись на выручку. Первой обрушилась на злодея Уточка. Она сбила Хорька с ног и вцепилась клювом в остренький хищный носик. Хорек завизжал и выпустил Эгоистика. Мама отшлепала сыночка, и он дал слово, что станет послушным.

 

 Приближалось время отлета, а крылышко заживало медленно. Да, слава Богу, все обошлось, и он вместе со всеми поднялся в воздух.

 

Расставание было грустным. Что-то неясное угнетало подружек.

 

– Как я хочу улететь с тобой! – сказала Квакушка. – Но не суждено мне мир посмотреть. А вот подарок я хочу тебе сделать. Возьми в знак нашей дружбы вторую половину моего имени, чтобы стать наравне со всеми.

 

– Какая ты умница! – восхитилась Уточка. – Отныне я с именем. Я – Кряква. – Она обняла Квакушку и горячо пожала ей лапку.

 

– Я – Кряква, я – Кряква, – взволнованно повторяла Уточка.

 

– Я тоже много лет была просто ква-ква. Но кукушка подарила мне частицу своего имени, и я стала Квакушка. Мы должны выручать друг друга, – говорила Квакушка, вытирая слезы волнения.

 

– Конечно, конечно, – согласилась Кряква, взлетая.

 

Дурные предчувствия редко бывают напрасными. Чаще всего они сбываются. Не успела благородная Кряква растаять в октябрьской дымке, как на болотце во главе разбойной шайки ворвался Селезень. Он разрушил квакушкин домик, а ее – проглотил…

 

 

– Хорошо, что такого нет среди людей, – сказала потрясенная Внучка.

 

– Да как тебе сказать…

 

Дедушка задумчиво смотрел в темное окно.