www.pervayaliubov.com

 

 

 

Юру с яуфом, наконец-то отправляли в Тбилиси. Я, недолго думая, собрал свои пожитки, благо собирать было нечего.

– Я с тобой, – сказал.

– С чего это, вдруг? – удивился тот.

– Так надо.

– Ну, раз надо, тогда валяй!

«Адский водила», хотя и узнал мой чемодан (он же меня с ним встречал) но, почему-то не задавая никаких вопросов, доставил нас на железнодорожный вокзал города Гагры. Пожал мне руку и сказал на прощанье: – Физкультпривет! – Побереги себя, – ответил я, подразумевая под этим ночные гонки. Достать билет на поезд в конце августа было для простых смертных делом такой доступности, как, скажем, слетать на пару с Гагариным в космос, но Юре, гагаринскому тезке, по договоренности предоставлялась горкомовская броня. Надо было лишь предъявить свое удостоверение, и билет был у него в кармане. Доплатив проводнику в вагоне, мы устроились на одной полке. Утром я был уже дома. Объяснив наспех родителям, что разочаровался в кино, взял с собой паспорт и отправился напрямик в главную публичную библиотеку. Попросился, было в отдел иллюстрированных изданий, где хранились издаваемые за рубежом книги с репродукциями почти всех известных художников, но меня туда не пустили, объяснив, что требуется специальная форма допуска. Тогда я направился в Академию художеств и уже там, сочинив историю о мечте детства – поступить к ним, учиться на художника, выклянчил право на посещение их книгохранилища. Сжалившись, мне выдали членский билет. Именно там, впоследствии, я проводил целые дни, приобщаясь к миру живописи и ваяния, рассматривая иллюстрации книг и поглощая тексты на их страницах. Пока же, посетив еще одну библиотеку, ближайшую от моего дома, взял в ней том из сочинений Анатоля Франса с романом «Боги жаждут».

На следующее утро зазвонил телефон. Нехотя оторвавшись от чтения, я снял трубку.

– Привет! – услышал в ней знакомый голос. Вздрогнул.

– Ты где? – спросил.

– Вообще-то, я в Париже. Но если выглянешь, можешь меня увидеть.

Бросив трубку, я кинулся на балкон. И действительно, увидел, она стояла внизу, у телефонной будки. Следовательно, это был не слуховой глюк. Не совсем врубаясь, почему она здесь, в Тбилиси, притом у моего дома, помахал ей рукой. Крикнул:

– Поднимайся! Я тебя встречу.

На лестнице чмокнулись, точно давно не видевшиеся брат с сестрой.

– Ты откуда? – спросил.

– От верблюда, – ответила.

– А меня как нашла?

– Сколько ненужных вопросов, – сказала. – Неужели, это так трудно? Темур дал мне твой номер, взяла телефонный справочник и вычитала адрес.

– А-а?! – это было все, что я смог произнести.

Ввел в дом, познакомил с матерью. Та усадила ее на диван, улыбаясь, спросила:

– Удивительно, что такая девочка может иметь общего с этим оболтусом? Мать, почему-то опустила слово «красивая», тем самым, как минимум, получив от Медеи за это очко. Она ответила:

– Он у вас не оболтус. Нормальный парень, честный, не трус.

– Ты первая, от кого я это услышала, – сказала мать. – Видимо, и последняя. И прежде чем уйти на кухню, подошла к ней, погладила ее волосы и поцеловала в затылок. Я подумал, что вот сейчас та, точно пошлет мою мать на три буквы, но не угадал, она моей матери в ответ улыбнулась. Мама, оказывается, была у меня – молоток! А я и не знал.

– Ты, что сбежала со съемок?

– Дурной пример заразителен, – ответила.

– Я же не главная героиня, – возразил.

– А я люблю побеги.

– А фильм? Без тебя, его ведь не закончат.

– Черт с ним, этим фильмом, – сказала. – Мне он давно надоел.

Я понимал, что приехала она, все-таки, не потому, чем это объясняла. Хотя не знал, стоило ли возвращаться к тому, на чем я, вроде бы, поставил точку. Поэтому молчал.

– Ну, чем занят?

Заметила раскрытый томик Франса, лежавший страницами вниз. – Похвально, – сказала, – вижу, и вправду, начал читать.

– Да, – ответил. – Много дыр в голове. Пора их заделывать.

– Почему удрал? Смятение чувств?

– Да, – сказал. – Что-то похожее на то.

– Меня не вини. Я такая с рождения.

– Ты тут ни при чем.

– Так в чем же дело?

– Во мне.

– А конкретнее?

– Очень уж размечтался.

– Может, все-таки, объяснишь. Ведь мы с тобой – друзья?! – сказала, выделив последнее слово.

Мать, постучавшись, внесла поднос с чаем и каким-то печеньем, поставила нам на стол и вновь оставила одних, прикрыв за собой двери.

– Конечно, друзья, – ответил, наконец. – Но мне хотелось большего, пока не понял, что ничего у меня не выйдет.

– Ты даже не пробовал.

– Да, – сказал. – Я испугался.

– Чего?

– Тебя.

– И чем я тебя напугала? – спросила.

– Я же сказал: дело во мне, – повторил и, подумав, решил высказаться:

– Не следовало вбивать в голову надежду, влюбляясь в девушку, которая умнее и сильнее характером. Кончается это тем, что такая любовь превращает тебя в придурка или полного идиота. Я понял это, и убежал. Не от тебя, а от самого себя… Замолчал, а после добавил: – Может, не стоило это говорить?

– Почему же, высказал то, что думаешь. И я тебе кое-что скажу. Пляжные увлечения, симпатии, романы, заканчиваются там же, на пляже. «Даму с собачкой» читал?

– Читал, – ответил.

– Тогда и объяснять нечего. Моменты, когда ты с кем-то вместе попадаешь в незнакомое пространство, могут тебя с этим «кем-то» на время объединить, но разъединение происходит сразу, как только ты это пространство оставляешь. Так что ты – молодец, опередил события. Следовательно, у тебя есть и характер, и сила воли. Вряд ли ты меня полюбил всерьез, это тебе лишь казалось, иначе не задавал бы себе лишних вопросов, кто там из нас умнее, а кто – глупее. Ты еще не готов к любви. И хотя дружбе нашей, похоже, пришел конец, все же скажу тебе за нее спасибо.

Кажется, я что-то промямлил. То, что для любви не созрел, вроде бы, и сам понимал. Но откуда это было знать ей? У меня кошки на душе скребли. Возможно, я и краснел, и бледнел, ее слушая. Будто со мной говорила не девочка, а собственная мать, наставляя на неведомые пока случаи жизни.

– Почему, дружбе конец? – спросил.

– Потому, что женщины не дружат с теми, кто их бросает.

– Я тебя не бросал, – сказал. – Просто сбежал.

– Бросил, сбежал, какая разница?! – ответила. – Ладно, мне пора.

– Я тебя провожу. Можно?

– Хорошо, – согласилась. Попрощалась с моей матерью, и мы с ней, спустившись вниз, пошли по улице. Никуда ей было не пора. По дороге долго молчали. Наконец, я спросил:

– Ты туда вернешься?

– Придется, – сказала. – Завтра, наверное, пришлют Нодара, и он меня заберет.

– А сама не можешь?

– Нет, конечно. Должны же они понервничать.

– А почему, Нодар?

– Потому, что Сократ знает – Нодару я отказать не смогу.

– Хороший человек?

– Да, уж получше, чем мы с тобой.

– И когда ты это поняла?

– Давно, еще в детстве. Мы с ним – соседи.

– Помнишь, ты мне раз сказала, что вокруг нас одни самцы?

– Его я не имела в виду.

– А Коку, Вартана, Пижамовых, Акакия Арчиловича?

– Возможно, я ошибалась.

– Признаешься в ошибках?! С тобой что-то происходит, – сказал. – Может, ты влюблена?

– Только не в тебя.

Позабыв о том, чему просвещал меня Темур относительно ответов девушек на предмет «да» и «нет», я озвучил еще одну глупость.

– Рад слышать, ты не сказала: нет.

– Чтобы тебя не особенно радовать, говорю: нет.

Я, умник, заулыбался. Впервые, с самого утра.

– Значит, мы все-таки, друзья?

Она лишь пожала плечами.

Вышли мы к тому времени на проспект, где каждый прохожий, кому было не лень, вне зависимости от пола и возраста, включая инвалидов и детей, устремляли на нее свои взоры. Машины на проезжей части останавливались, высовывающиеся оттуда мужчины проявляли по отношению к ней не меньший интерес. Не отставали от них в своем любопытстве и женщины. Будто прогуливалась она голой. Чадра на лице и сари до пят, ей в данной ситуации явно бы не помешали. Даже я почувствовал себя не в своей тарелке и, кажется, стал ее понимать. Окажись на ее месте, давно бы превратился в психа.

– Тебе в монашки постричься надо, – сказал. – Жить будешь спокойнее.

– А тебе, за компанию, обет безбрачия принять, – ответила. – Тогда уже точно, мы станем друзьями.

Зашли в кафе, сели у окна, я закурил, она поморщилась, нам принесли две чашечки кофе, вдыхая его аромат, стали смотреть на проходящий мимо люд. Люди же с улицы взирали на нее, как, впрочем, и все, кто находился внутри, вокруг нас. Как там, у поэта: покой нам только снится… Разумеется, мне бы очень хотелось услышать, что, все-таки, побудило ее приехать. Но она молчала, и я молчал. Посидели так полчаса, игра в молчанку нам, в конце концов, надоела, встали, и я проводил ее до дома, выбирая маршрутом наиболее безлюдные улочки. Сказал:

– Позвони, когда уезжать будешь, я приду на вокзал.

Не позвонила, ни тогда, перед отъездом, ни после, когда съемки закончились, и она вернулась. Никогда больше мне не звонила. Да и я, тоже, не хотелось навязываться. Встречались мы с ней в последующие десять лет, всего несколько раз, случайно.

Сказать, что я о Медее не думал, было бы нечестным. Думал, и еще как. Хотя мне вовсе этого не хотелось, всплывала в памяти она помимо моей воли, погружая в уныние. Воспоминания причиняли мне боль. Но еще больше мучило осознание того, что побег с картины она совершила ради меня, недоумка, а я так ничего и не понял, или же не захотел понимать. Только, чем я ее сумел прельстить, тоже было мне мало понятно. Вот уж действительно, мы, люди, ни черта друг о друге не знаем. Да, я думал о ней очень и очень часто, сожалея, что вовремя не повзрослел. И как-то раз почувствовал, что полюбил ее даже сильнее, чем в то лето, но по-другому, не как действующее лицо имевшей место истории, скорее, как сказочный персонаж выдуманного мною на «ударной фабрике грез» фильма. В итоге, я почти убедил себя в том, что никакой «лавстори» на самом деле не было. Но ведь она была!