Виктор Егоров
ПовестьОпубликовано редактором: Карина Романова, 5.12.2008Оглавление 2. Часть 1.2. 3. Часть 1.3. 4. Часть 1.4. Часть 1.3.
Вечером в мою двухкомнатную квартирку постучали. Сначала позвонили, но звонок у меня почти что издох от старости и вместо былых трелей издает какой-то слабый и жалобный скрип, поэтому я его никогда не слышу, а тот, кто звонит, не может понять, что за попискивание раздается, когда он на кнопку нажимает. Поэтому начинает стучать в дермантиновую дверь. У меня, единственного на площадке, дверь осталась в том же самом виде, какой была в далекие времена всеобщего равенства и братства, то есть деревянно-дермантиновая с узором из проволоки и шляпок гвоздей в виде лучей, разлетающихся от "ромашки" в центре. На этот раз я слышал писк звонка, потому что не включал еще ни радио, ни телевизор. Но пока ходил к зеркалу глянуть на свой посиневший глаз, в дверь уже начали стучать. Открываю, дядька стоит, которого я видел раньше всего пару раз. Знаю, что он у нашего подъезда ненадолго паркует свой джип " BMV " и через полчаса уезжает. – Здравствуйте! – сказал дядька и посмотрел не на меня, а на левую половину моего лица. – Здравствуйте. – Я хотел бы поговорить с вами. – Заходите. Он зашел ко мне в коридор и прикрыл входную дверь. – Я ваш сосед из 71 квартиры, с четвертого этажа. Мне сказали, что у вас инцидент днем произошел. – Какой инцидент? – я догадался, о чем он говорит, но меня удивило слово инцидент, которое не сразу связалось в мозгу с дневной стычкой. – Мне сказали, что вы пытались утихомирить молодежь, и они вас сильно избили. Кто участвовал, запомнили? – Запомнил, конечно, но по именам никого не знаю. Новые какие-то. Смотрю на дядьку и соображаю, что ему надо? Судя по интонации его голоса, он явно не посочувствовать мне пришел. А не отец ли это той девчушки с голыми ногами? – Что они тут вытворяли, пили? – спросил мужчина и глянул в зеркало на стене моего коридора, а затем быстро поправил галстук на своей рубашке. – По-моему, нет, не пили, я банок и бутылок не видел. – Кололись, что ли? – дядька произнес вопрос громко и грубовато, но было видно, что он с нетерпением ждет ответа и боится, что я назову именно эту причину стычки. У меня неожиданно вспыхнуло желание соврать, что, мол, не знаю, кто именно кололся, но после них я будто бы подобрал два шприца. И соврал бы, ведь борцом с наркоманами выглядеть куда приятней, чем обыкновенным подвыпившим придурком. Не соврал, потому что дядька, скорее всего, отец, и его такое известие расстроило бы страшнейшим образом. – Нет, не кололись. Смеялись, хохотали, гоготали как сумасшедшие – шумели сильно на площадке. Больше ничего не делали. Вы – отец кого-то из них? – Виолетта – моя дочь. – Девочек было двое, Виолетта какая из них? – Она светлая, волосы у нее длинные и светлые, – мужчина показал рукой длину ее волос, но не спине, как обычно показывают, а на своем животе. Правой рукой он провел по линии ремня на брюках. Я мельком взглянул на пряжку его ремня, потому что мне показался странным ее желтоватый блеск. – Золотая? – спросил я и кивнул в направлении изящной вещицы, блестящей в его брюках. – Дочь? – не понял вопроса папаша, думающий о чем-то своем. – Пряжка, – сказал я и улыбнулся, потому что мужчина выглядел забавно в состоянии не то сильного смущения, не то глубокой задумчивости. – Какая пряжка? – В штанах у вас. – Вы извините, но я хотел бы поговорить серьезно. – Ну, так проходите, что мы стоим в коридоре, как чужие. О чем серьезном можно говорить в коридоре? Я пошлепал на кухню и в этом время слышал, что гость вздохнул и засопел, снимая туфли. Когда он появился на кухне, я уже сидел на деревянной лавке у стола, на котором стояла початая бутылка водки, а рядом лежали кусочки хлеба. Соленые огурцы он видеть не мог, потому что трехлитровая банка с ними стояла под столом. Гость посмотрел на мою скудную "продовольственную корзину" и спросил: – Вы один живете? – Один. Мужик глянул в сторону кухонной плиты, потом в открытую дверь комнаты, где у меня стояла кровать. Плита была без кастрюлек и сковородок, но вычищена и протерта, а кровать заправлена аккуратнейшим образом: у меня всегда был порядок, как в солдатской казарме перед проверкой. – Садитесь, – предложил я, – налить? – Нет, не надо, не сейчас, за рулем, мне скоро ехать. – Это ваш "бумер" сейчас у подъезда припаркован? – Мой. – А я думаю, кто это такой важный к нам наведываться стал, а это вы, оказывается, важный. Как вас зовут? – Сергей Иванович. – Купили, что ли, квартиру на четвертом этаже? – Да, зимой. Мы решили в этот город переехать, будем дом строить, а пока вот взяли трехкомнатную, отремонтировали. Жена с дочерью уже полгода тут, дочь здесь школу заканчивает, поступать будет, а у меня переехать все никак не получается, дела не отпускают. Я когда в командировке, тогда заезжаю посмотреть, как они обживаются. – До сегодняшнего дня я вашей дочери ни разу не видел и супругу вашу тоже не знаю. – Мы снимали другую квартиру, пока ремонт шел. – А, так это у вас бригада полгода стены ломала? Потом два грузовика мешков с мусором вывезли. Вы что там, даже пол сменили? – Если делать, то сразу все, чтобы уже лет двадцать не переделывать. – Вы, поди-ка, генерал какой-нибудь газовый на севере? – Генерал, но не газовый. – Военный? – Нет, руковожу таможней в Ханты-Мансийском округе. – Ого! – я вспомнил о своем опухшем лбе и подбитом глазе, и мне стало немного не по себе. И футболка на мне была надета не самая новая, и домашние брючки, прямо скажем, с дыркой на колене, и лапы без носок в старых шлепанцах. – Надо выпить, – сказал я и полез рукой под стол в банку с огурцами. Налил полстакана, выдохнул и залил водку в горло, после чего зажмурился и откусил большой кусок огурца. Гость наблюдал за моими действиями, не отвернув для приличия голову. Кажется, он даже был доволен моей реакцией на его последние слова. – Вы обращались в больницу? – спросил он, заметив, что я морщусь, жуя огурец. – Нет, конечно, – ответил я, – челюсть целая, нос на месте, глаз видит. Опухоль и все, больше ничего. – А в милицию? – В милицию, тем более. – Соседи вызывали милицию. – Да? Никого не было. А какие соседи, ваши? – Из квартиры напротив, которые над вами живут. – Я их не знаю, я тут уже никого не знаю, все новые. Теперь не принято знакомиться. Купят, переедут, ходят каждый день и ни с кем не здороваются. – У меня к вам есть просьба, – таможенный генерал присел на табуретку с другой стороны стола, – мужская просьба. – Давайте, – я отодвинул бутылку, чтобы она не мешала смотреть на него. – Сначала хочу попросить за дочь. У Виолетты не сложились отношения с одноклассниками, вернее с одноклассницами. Они ее часто оскорбляли, угрожали ей. Мы перевели ее в другую школу. Эти парни, которые тут днем были, они из ее нового класса. Я их тоже не знаю, но я уже звонил директору, завтра она мне их приведет. – Куда? – я слушал внимательно, но тут что-то не вытерпел и перебил его. – В кабинет директора, я с ней договорился. Мы обсудим, что произошло, и, я думаю, ребята попросят у вас прощения. – Один из них не попросит, – сказал я ему уверенно. – Почему не попросит? – мужчина посмотрел на меня очень внимательно, он, наверное, заподозрил, что я про этого парня знаю гораздо больше, чем говорю. – Он из разряда молчунов, а у молчунов характер твердый, их не заставишь лепетать: простите, виноват, исправлюсь. – Ну, тогда второй будет просить, а этот пусть стоит со своим характером рядом и молчит. Не это главное, хочу обратиться к вам с просьбой, не сообщать милиции об инциденте, – генерал замолчал, но тут же добавил, – если они придут и начнут выспрашивать. – Понял: шел, запнулся, ударился об косяк, – мне не очень нравилось предложение отца Виолетты, поэтому я перешел на смешливый тон разговора, – а может рассказать милиционерам классическую сказку: упал, очнулся – закрытый перелом черепа? – У нас ведь с вами мужской разговор, правда? – генерал зачем-то опять напомнил мне об особой значимости его прихода и о его желании говорить о важном для него деле без дурацких шуточек. – Мужской наполовину, – сказал я ему, так как опять захотел выпить, но наливать в стакан одному себе и видеть человека, который тебя разглядывает при этом, было уже неприятно. – Почему наполовину? – Потому, – я все же взял стакан, налил и опять выпил, но без огурца, чтобы не затягивать процесс. Гость подождал и начал говорить только после того, как я угнездился на своем месте и вновь приготовился его слушать. – У дочери такой возраст сейчас опасный. Сначала переезд, потом конфликты в школе. Мы снимали квартиру в новом доме, кругом деревяшки, частный сектор, вечерами пьянь, ругань на улице. Супруга вынуждена была Виолетту из школы каждый день на машине привозить. Девочка видная выросла, к ней все лезут. Сюда переехали, думали – центр города, спокойнее будет, а тут – бандитский двор, тут еще хуже. Виолетта один раз в школу отказалась идти, хотя школа в ста метрах от этого дома. И учиться перестала, и поступать уже никуда не хочет, ей ничего не интересно и ничего не надо. – Она мне не показалась пугливой, – вспомнил я, как уверенно девушка вышагивала по двору в каблучках и белом платье. – Да не в пугливости проблема. Она под местных девок стала свое поведение выстраивать. Манеры перенимает, словечки. Наверное, матом ругаться учится у них. Мы когда с севера приехали, она в школу вашу первый раз сходила и матери рассказывала, что полкласса – дебилы настоящие. Пиво пьют прямо в школе, девчонки со всеми парнями переспали уже, колются, деньги воруют. Мать пошла к классному руководителю, спросила, неужели это правда? Та – кто вам мог такое сказать? Дочь сказала, а ей девочки в классе. Это неправда, пусть им не верит, у нас хорошая школа. А на следующий день Виолетта в разорванном платье из школы пришла: девки специально разорвали за то, что настучала на них учителю. – А в Ханты-Мансийске другие ученики в школе? – приостановил я речь отца, который разволновался и готов был говорить долго. – Да вы что! Да там, где мы жили, хоть круглую ночь ходи, никакая шваль не подойдет. Там она в школьный совет входила, ее рисунки – на школьной выставке до сих пор, волейболом занималась, музыкой. Сейчас – как отрезало. Ничего не хочу, отстаньте, ничего не надо. Нам только милиции и допросов не хватает. И будет точно такая же, как все девки во дворе. – Теперь понял, – сказал я ему, – а вторая, какая просьба? – Милиции не говорите ничего обо мне. – Да я и не могу ничего сказать. Знаю, что зовут Сергей Иванович и – все. Ездит на "бумере", еще. Кстати, на вашем "бумере" номера тюменские, а не ханты-мансийские. – Потому и прошу вообще ничего не говорить. Лучше всего, вы меня здесь не видели и ничего не слышали обо мне. – Вы что, скрываетесь, вы же генерал? – Ситуация так сложилась. У меня судебный иск к моему московскому руководству, они на меня пытаются сейчас компромат насобирать, где у меня какая собственность, какие связи, какие с кем дела. Уволить хотят. Вы должны понимать такие вещи. Вы же занимаетесь политикой, вам не надо объяснять. – Про политику вам тоже соседи рассказали? – Они видели ваши фотографии в газетах, в интернете о вас всякого полно. Я заходил на сайт "Голоса", вы, как я понял, борец с коррупцией, поэтому мне с вами обязательно надо было поговорить. – Так вы за дочь или за себя беспокоитесь, генерал? – спросил я его грубовато, потому что в душе зашевелились росточки появившейся антипатии к человеку, который просит меня соврать, если кто-то начнет интересоваться его квартирами и машинами. – Вы не знаете сути, если бы знали, не спрашивали бы в таком тоне, – Сергей Иванович произнес эти слова уверенно, как говорят те, кто чувствует свою правоту. – Ну, так скажите суть, и я не буду спрашивать. – Суть в том, что меня выдавливают, создают обстановку, чтобы я не выдержал и сдался. Пока я был в отпуске, в мой кабинет посадили моего зама. Издали приказ, что он исполняет обязанности начальника, и заставили его пересесть за мой стол на мое кресло. Он мне отзвонился, мол, такие дела, ждем тебя. Я из отпуска выхожу, а он мне говорит, не могу освободить кабинет, Москва, вроде как, ему приказывает – сиди там, где сидишь, то есть в моем кабинете. Я звоню туда, они мне: все, уважаемый, пиши заявление на увольнение из нашей системы, расстанемся по-доброму. Я отказался писать. Сейчас каждый день прихожу на работу и сижу с девяти утра до шести вечера в приемной на стуле рядом с моей секретаршей. – На стуле в приемной? – я не поверил и подумал, что не совсем правильно понял слова Сергея Ивановича. – Да, взял из дома стул, принес его в приемную, сел и просидел весь день. Потом второй и третий. – Стул то зачем из дома тащили, на таможне стульев что ли нет? – Эта сволочь, мой бывший зам, распорядился, чтобы мне никто мебель не давал. Я же ему сообщил, что буду продолжать ходить на работу и находиться на службе положенные часы. В приемной у нас кресла, меня охрана сразу предупредила, в кресла садиться нельзя, кресла для посетителей. – Ну, у вас и нравы в вашем райском Ханты-Мансийске, – я засмеялся, – начальника таможни его же охрана гоняет по этажу как бомжа безродного. Вы голодовку не объявили во время своего флэш-моба? – Флэш чего? – спросил гость. – Пикет так неожиданный называется, акция, которую никто не ждал. – Нет, не объявлял. Меня вызвали в Москву, сегодня ночным рейсом улетаю. – Чего хотят? – Думаю, предложат два варианта, хороший и плохой. Хороший – уволиться переводом в другое министерство. Они уже поняли, что суд проиграют, и меня придется восстановить на прежней должности. – А плохой? – Не хочется думать. Все, что угодно. Возбудят уголовное дело за превышение должностных полномочий, а их все превышают, без проблем любого скрутить, криминал попробуют выявить в моих делах, к собственности прицепятся – да все, что угодно. – А пристрелить могут? – Нет, на госслужбе это не принято, мы не банкиры. По работе я все приказы выполнял, никого не подставлял. – Если не секрет, за что же тогда Москва взъелась? – Им другой нужен. Приказы приказами, но есть еще и просто маленькие просьбы. Я позволил себе с ними не соглашаться, и, как сейчас понимаю, был для них чрезмерно упертым. Через нас проходят товары и оборудование на миллиарды долларов, если оформить документы и сборы хотя бы на чуть-чуть меньше, кому-то экономия получится миллионы. Я за своих старался, они за своих, это обычная практика. На моем месте никто больше года не работал. Воевать воюем, но никто никогда не обращался в суд, я – первый. – Молодец! – обрадовался я, меня всегда приводят в восхищение люди, способные постоять за себя, – дайте вашу руку, Сергей Иванович! Мы пожали друг другу руки над столом рядом с горлышком бутылки. Сергей Иванович застеснялся всплеска моих эмоций и отвел глаза в сторону от стола. – Меня прокурор округа поддержал, и еще есть люди, которые мне реально помогают, – посчитал он нужным добавить к вышесказанному, чтобы я не сомневался, он человек серьезный, а не клоун со стулом в цирке. – Жаль, что вы за рулем. – искренне сожалел я. – Вернусь из Москвы, обязательно к вам зайду, – сказал он. – Буду рад. Может, помочь чем-нибудь надо? По Интернету сообщим, пикет на площади организуем... – В Ханты-Мансийске? – заинтересовался генерал. – И там можно, если будет на что туда доехать. – А сколько стоит рассказать, например, в Интернете о предстоящем суде или пикет организовать? – Информацию бросить в Инет – могу бесплатно, ну а что посерьезней – тысяч двадцать-тридцать. – Долларов? – Если в Москве, то долларов, а в нашей глуши счета рублевые. Перелет, жратва, ночевка, заморочки с попугаями в фуражках – на это деньги надо. – Ясно, буду иметь в виду, спасибо. Навряд ли это понадобится, но кто его знает, как там повернется, и что мне предложат. Хорошо, что вы понимаете меня. Сергей Иванович встал и посмотрел в окно кухни вниз, где у подъезда стоял новенький BMV –Х5. Он наклонился, его синий галстук повис над столом, и на внутренней стороне тряпичного "клинка", удивительно похожего своими формами на обоюдоострый меч, мелькнула загадочная лейблочка " Renato Balestra». Рубашка этого мужчины оказалась так близко к моим глазам, что я разглядел узор на ее ткани: тисненые светло-синие завитушки, точь-в-точь как водяные знаки на тысячной купюре. Это поди-ка одна из батистовых сорочек, в которых фланировали перед дамами графы и князья, подумал я. Гость уже был в коридоре и надевал туфли, а я все еще размышлял о батисте – ткани, которую никогда не видел и не трогал. У князей, кажется, были не рубашки из батиста, а носовые платки. Или портянки, забыл, что именно.
Оглавление 2. Часть 1.2. 3. Часть 1.3. 4. Часть 1.4. |
Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы. Литературные конкурсыБиографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:Только для статусных персонОтзывы о журнале «Новая Литература»: 24.03.2024 Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества. Виктор Егоров 24.03.2024 Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо! Анна Лиске 08.03.2024 С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив. Евгений Петрович Парамонов
|
||
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru 18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021 Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.) |
Вакансии | Отзывы | Опубликовать
|