Жизнь Ершова

 

 

 

Юрий Ершов возвращается по ночному городу из самоволки в часть. Он доволен собой, тем, как ладно сидит на нём форма, зеркально поблескивает бляха ремня, крючок "хэбэ" на шее расстёгнут, подворотничок белоснежный, пилотка заткнута под ремень. А ремень у него неуставной, кожаный.

В самоход он ходил в общежитие политехнического института к девушке, с которой познакомился, будучи дежурным по КПП, помог ей пройти в магазин на территории части, где можно было купить "дефицит". За всю ночь он так и не притронулся к ней, сидели, говорили, пили бесконечный чай. Лишь уходя, решился приобнять её, ткнулся губами в шею, и она, рассмеявшись, вытолкнула его за дверь… И всё-таки ему хорошо. Юрий улыбается.

Вот и высокий серый забор, с колючей проволокой по верху.

Перелезать надо здесь, напротив гаражей. Тут и досочка в кустах лежит, заботливо приготовленная.

Юрий приставил доску к стене, упёрся в неё ногой, ухватился за верх стены, подтянулся. Осторожно, чтобы не зацепиться, перешагнул колючую проволоку и спрыгнул. Он шёл мимо тёмных корпусов гаражей. Часового не видно. Солдат спит – служба идёт! Ворота крайнего гаража приоткрыты, и в глубине виден неяркий свет. Юрий бесшумно приблизился к двери. Кто-то был в гараже, что-то звякнуло о бетонный пол. Юрий обошёл гараж и в закутке между пустых железных бочек увидел часового – Серобабу. Он – молодой. Три месяца как в роту пришёл.

Серобаба спал сидя, прислонившись к стене. Рядом стоял автомат.

Юрий не стал его будить. Взял автомат, перекинул ремень через плечо и пошёл в гараж. Громко, со скрипом, распахнул ворота, шагнул внутрь:

– Стой, кто идёт! – крикнул не к месту.

Свет погас и сразу же зажёгся. Послышались шаги. Появился человек с фонариком в руке. Юрий узнал прапорщика Федулова, старшину автороты. Того самого Федулова, который, как-то раз, заставил Юрия трижды пройти мимо него строевым шагом и отдать честь "как положено".

– Остынь, военный! – прохрипел прапорщик. Он шёл прямо на Ершова.

– Стоять. – Юрий сдвинул предохранитель и положил руку на рычаг затвора.

– Ты что, дурак? – прапорщик остановился. С фонариком в правой руке, связкой ключей в левой, маленький, кривоногий в глубоко натянутой фуражке… Телефон связи с караульным помещением в будке у входа в автопарк. Надо идти туда, звонить.

– Выходи. – Юрий повёл стволом.

– В порошок сотру, щенок.

– На выход, прапорщик.

Федулов вышел.

– Слушай, солдат, отпусти. – Голос его дрогнул. – Я опечатаю гараж и уйду. Я не возьму ничего… Слушай, ты, герой, зачем тебе это нужно? Ну зачем? На дембель, думаешь, раньше отпустят?.. – Федулов резким ударом отвёл ствол и хотел сбить Юрия, но тот успел крепко пнуть его, всей подошвой припечатал. Прапорщик упал, его фуражка колесом откатилась к стене. Федулов лёжа ощупал затылок, дотянулся до фуражки, морщась, тяжело поднялся.

– Ну, тогда пошли, – сплюнул под ноги и двинулся к будке с телефоном.

– Прапорщик! – Он не обернулся. – Товарищ прапорщик! – Федулов остановился. – Опечатывайте гараж.

Федулов вернулся, торопливо захлопнул ворота, навесил замок и опечатал.

– Уходите.

– Спасибо, солдат. – И пошёл, заметно прихрамывая, к выходу из автопарка.

Ершов поставил автомат рядом с Серобабой. Хлопнул его по лбу ладонью:

– Не спи – замерзнешь.

Серобаба широко распахнул глаза, встрепенулся, схватился за автомат. Узнал Ершова. Испуганно прошептал:

– Я не спал.

– Ну-ну...

Ершов вспомнил, как сам однажды уснул на посту, а проснулся от дикой боли – разводящий наряда, ефрейтор Героимов, выкручивал ему ухо. Ударил бы он, пнул, легче было бы...

Он остановился на крыльце казармы, присел на ступеньку. На душе кошки скреблись. "Р-р-разведчик! Гер-р-рой! Ну что мне до этого прапора?.. Тоже силу свою показал?.. А! Надоело! Домой хочу!"

Он резко поднялся, пошёл в казарму. Проходя мимо дремавшего дневального Бибикова, толкнул его в бок:

– Хватит дрыхнуть! Мне одному, что ли, в этой роте службу тащить?!

…Кажется, только глаза прикрыл, а уже слышит:

– Рота, подъём!

Электрический свет вспыхивает по всей казарме.

– Первое отделение, подъём!..

– Второе отделение, подъём!..

Скрипят койки. Стучат по полу голые пятки. Сонное ворчание, смех...

Молодые вскакивают и одеваются молниеносно. Старослужащие не торопятся.

– Где мои штаны? Слышен голос Валерки Капляра. Он растерянно стоит у койки. На табуретке – ремень, пилотка, куртка "хэбэ", сапоги рядом, а брюк нет.

– Кончайте шутить. Кто штаны спрятал?

– Капляр, поживее! – торопит командир отделения сержант Теплицын.

– Штаны кто-то спрятал, – оправдывается Валерка.– Гады, отдайте! Ротный же сейчас придёт! – Он чуть не плачет, но никто не откликается на его призыв.

Всё это: голоса, скрип пружин, топот – на фоне монотонно-однообразного звука – кто-то из дневальных гоняет по коридору "машку", тяжеленную щётку на длинной палке, трёт до блеска намастиченный пол.

– Рота, выходи строиться на утреннюю зарядку! – командует дежурный по роте старший сержант Голубев.

Капляр в синих трусах, белой майке и оранжевых кожаных шлёпанцах подбегает к тумбочке с телефоном, у которой стоит очередной дневальный Игорь Бибиков.

– Гоша, где мои штаны? Ты дневальный, должен следить.

– Не видел ничего. – Гоша пожимает плечами и делает удивлённое лицо.

Все, кроме дембелей и дедов, выходят на улицу, на зарядку.

Юрий Ершов, не торопясь, заправил койку, сходил в умывалку, надраил сапоги, подтянулся несколько раз на турнике в спортивном уголке и теперь сидел на табуретке в спальном отсеке. Наблюдал за Бибиковым.

Гоша Бибиков, так зовёт его вся рота, узкоплечий, с выпирающим брюшком, тонкошеий и большеголовый, губы толстые, глаза маленькие. Форма сидит на нём мешком. С ним всё время что-нибудь случается.

Позавчера он был контролёром у входа в штаб – унылое, серое пятиэтажное здание. Гоша стоял в стеклянной будке, мимо которой проходили, показывая специальные пропуска, офицеры и штатские работники, много женщин. Было уже утро, часов девять. Гоше приспичило "по-маленькому". Видимо, он долго терпел, но сменить его должны были не скоро. Выждав момент, когда никто не шёл, Гоша сделал своё дело рядом с будкой. В окна штаба его видели многие... Вскоре командир роты капитан Зеленов, вызванный кем-то по телефону, матюгаясь, гнал Гошу с поста...

Капляр, отчаявшись найти свои брюки, сидел на матах в спортивном уголке, поджав ноги и обхватив колени руками.

Гошу заменил у тумбочки дневального Серёга Воробьёв.

Бибиков прошёл в спальный отсек и сел на табуретку рядом с койкой Капляра. При этом он всё время как-то странно оглаживал ноги, совал руки в карманы... Вдруг он начал снимать брюки, а под ними... ещё одни. Гоша, воровато оглядываясь, положил брюки на табуретку Капляра. Но тот, как и Ершов, уже заметил его манёвры.

– Гоша! – прогремело по казарме. Капляр подлетел к нему и отвесил подзатыльник. Бибиков испуганно сжался, втянул голову в плечи. Капляр ещё раз врезал ему.

– Валерыч, кончай, – окликнул Ершов.

Допросили Гошу, и выяснилось: ночью он лёг, не раздеваясь, на соседнюю с капляровской свободную койку. Когда пришла его очередь стоять у телефона, толком не проснувшись, он натянул поверх своих брюк ещё и Валеркины...

– Смирно! Дежурный по роте, на выход! – звучит команда. Голубев печатает шаг. Слышно:

– Товарищ гвардии капитан, за время дежурства происшествий не случилось! Рота находится на утренней зарядке! Дежурный по роте гвардии сержант Голубев!

Ершов, как и все остальные, косящие от зарядки, уходит в сушилку, подальше от командирских глаз.

В сушилку человек двадцать набилось: семь дембелей, включая Ершова – это те, для которых вышел приказ министра обороны об увольнении в запас; остальные – новоявленные "дедушки", недавние "черпаки".

– Запомни сам, скажи другому – чем больше спишь, тем ближе к дому! – продекламировал ефрейтор Зозуля – "гарный парубок", как называет его старшина Пумэ, кинул на пол чей-то бушлат и растянулся, прижав остальных к стенам.

Вовка Емельянов, дружок-землячок Ершова, курит, пуская дым в форточку.

– Сегодня надо крышу залить – кровь из носу, – говорит он для остальных дембелей. – Завтра покрасим – и всё, можно чемоданы собирать.

– Если Пумэ краску достанет, – сомневается Серёга Малышев.

– Доста-а-нет, Пумэ всё достанет...

Разговор идёт о "дембельском аккорде" – последней работёнке, подкинутой для них заботливым старшиной, ремонте караульного помещения, после завершения которой всех обещали сразу же распустить по домам.

У дедов свои проблемы – Попов собирается в самоход, в политеховскую общагу, и подбивает с собой Лёху Диричева, не одному же в такой малинник лезть...

Хлопает входная дверь, топот, голоса. Вернулись с зарядки. Заглянул Гоша Бибиков, тронул за плечо Ершова:

– Юра, тебя командир зовёт.

– Что за обращение, товарищ солдат! – грозно прикрикнул очнувшийся Зозуля. – Выйди, постучи, доложи, как положено...

– Да ладно тебе, – осадил Зозулю Ершов, поднялся, застегнул ремень, уже не кожаный, а обычный солдатский. Пошёл в канцелярию.

– Разрешите, товарищ капитан?

– Проходи, Ершов, садись.

Капитан Зеленов, по прозвищу Зелёный, вчерашний старлей, ещё звёздочки на погонах не затёрлись, по-командирски серьёзен, морщит лоб, стучит пальцами по столу. Молчит и рядовой Ершов, смотрит в окно на плац, где вышагивает, по-журавлиному задирая ноги, родная рота охраны и разведки, первый её взвод. Командует старший прапорщик Кропалёв. Перетянутый портупеей, он похож на спелый грецкий орех. Покрикивает, лицо раскраснелось, и чувствуется, что он абсолютно счастлив.

– Вот что, Ершов, – говорит, наконец, командир роты, – мне боксёрский мешок нужен для тренировок. Сделаешь?

Он, как всегда, конкретен. Знает, что на складе у начфиза Борисова лежат десять боксерских мешков, отличных, кожаных, в зале их вывешивают лишь по случаю начальственных проверок. Доступ на склад у Ершова есть, унести мешок – не проблема...

– Нет, товарищ капитан.

– Нет?

– Нет.

– А на зарядке почему не был?

"Это уже лишнее", – думает Ершов и молчит.

– Дембель в мае, да? – вперил капитан в Ершова тяжёлый взгляд. – В июле будет. Я твой командир! Я! Иди, дем-бель!

Вовка Емельянов поджидает в бытовке.

– Ну чё, Юрик? Чё вызывал-то?

– Просил мешок у Борисова свистнуть.

– Какой ещё мешок?

– Боксёрский. – Ершов расстегнул крючок и верхнюю пуговицу "хэбэ". – Перебьётся.

... А при первой встрече командир Ершову понравился.

Заканчивался для новобранцев двухнедельный "карантин". Неопределённость. Куда теперь? В какую часть? В какую роту?

– Ершов, в канцелярию! – бросил, проходя мимо, сержант Плакся, с которым подрался вчера (тот "попросил" Ершова почистить его сапоги). У Плакси губы припухшие, у Ершова фингал под глазом.

В канцелярии за столом сидел незнакомый старший лейтенант, коренастый, с шустрыми глазами.

– Рядовой Ершов?

– Так точно.

– Садись, будем знакомы – командир отдельной роты охраны и разведки старший лейтенант Зеленов.

Ершов чуть не сказал "очень приятно".

– Кандидат в мастера по самбо?

– Так точно.

– А почему с синяком?

Пришлось с ходу сочинять, как стукнулся ночью об спинку кровати. Видимо, Зеленов уже сделал выбор, не дослушал:

– Хорошо. Мне нужны крепкие мужики. Рота охраняет особо важные объекты и выполняет специальные задания командования...– Помолчал, постучал пальцами по столу. – Физподготовка на уровне элитных частей ВДВ... Согласен?

– Согласен,– выдохнул Ершов. Очень ему захотелось стать разведчиком и выполнять "специальные задания".

– Собирайся. Через час отъезжаем.

Вместе с Ершовым в крытый брезентом кузов "Урала" забрались ещё пятеро будущих разведчиков. Конечно, и Вовка Емельянов, который, если не врал, был чемпионом области по каратэ.

Привезли их в большой старинный город, известный на весь мир своим собором. Особо важными объектами оказались штаб, склады, гаражи. А специальными заданиями – уборка территории части и постоянный ремонт того же штаба и казарм.

Утром молодые, так как не успели ещё попасть в наряд, сидели у геометрически ровно заправленных коек, зубрили "Устав караульной службы".

Командир выскочил из канцелярии в спортивных штанах, футболке, под которой упруго перекатываются мышцы, в лёгких тапочках-сланцах. Прыгает, воздух руками молотит.

– Ну, молодёжь, кто смелый?.. Ершов, давай. Давай, ты же самбист...

Раскинули в спортивном уголке маты. Ершов снял сапоги и расстегнул крючок на воротнике.

Подтянулись зрители – все свободные от наряда и хозяйственных работ.

"Вот это командир! Свой мужик в доску!" – думает Ершов. Замелькали командирские кулаки в боксёрских перчатках, поспевай уворачиваться. Прямой правой в голову – левой снизу в корпус. Ершов уклонился. Боковой правой в голову – уклон, левой в голову – Юрий успел захватить руку и задней подножкой вальнул командира на мат. Но тут же протянул руку, помогая подняться. Зеленов подскочил и саданул в глаз. Искры, слёзы...

– Боксёр и самбиста победит, – сказал Зеленов и хлопнул по плечу...

Большинство нынешних дембелей ремонтируют караульное помещение. А Ершову достался спортзал.

За месяц выкрашен потолок, высоченные стены, пол. Осталось разметить волейбольную площадку. Сегодня он рассчитывал закончить работу.

На завтрак в столовую Ершов не ходил, поэтому сначала вскипятил в литровой банке воду самодельным, из двух лезвий и куска провода, кипятильником. Попил чаю с печеньем, которым снабжает его знакомый повар.

Сегодня будет строевой смотр. Слышно, как музвзвод настраивает на плацу инструменты. Но Юрий Ершов, как и остальные дембеля, не имеет к этому смотру никакого отношения.

Он переоделся в спортивки и драную, заляпанную краской футболку. Вспомнил, что у него нет рулетки. Почесал затылок и принял решение – на глаз прикинул контур площадки и отметил мелом. "Сойдёт. Проверять не будут". Открыл новую банку белой краски.

Пришёл майор Борисов – начальник физподготовки части. На ершовское "здравия желаю" буркнул что-то и пробухал по железным ступеням на второй этаж в свой кабинет.

Штабной писарь ефрейтор Баранкин, знающий всё обо всех, на днях говорил, будто бы Борисов разводится с женой.

"Может, рассказать майору про Зеленова?.. Не до меня ему сейчас... А! В июле так в июле!"

Но Борисову, видно, " до Ершова", кричит сверху, зовёт в кабинет.

Когда Юрий вошёл, Борисов извиняющимся голосом попросил:

– Шаркни, пожалуйста, сапоги, пока я погон подошью. Уголок надорвался. – И пояснил: – Меня тоже на строевой смотр припахали. – Тяжко вздохнул.

Ершов до блеска чистит сапоги майора. Он знает, что сам Борисов просто не может этого сделать, потому что если согнётся, то уже не разогнётся. Радикулит у Борисова. А ему, Ершову, для хорошего человека и сапоги почистить не в тягость.

А то, что майор Борисов – двухметровый здоровяк с физиономией добродушного бандита (перебитый нос и детская улыбка) – человек хороший, Юрий понял со дня их знакомства.

А познакомились так.

Ершов был в наряде – контролёр КПП. Накануне Баранкин предупредил, что намечается негласная проверка бдительности охраны. Поэтому Ершов не просто отдавал честь проходящим офицерам, но, как положено, заглядывал в каждый пропуск.

У Борисова пропуск оказался старого образца. А Ершов чего-то растерялся, ведь знал он этого майора – начфиза и, как спортсмен, уважал.

– Ну, чего молчишь-то? – ободрил майор. – Арестовывай меня, звони дежурному.

Ершову, он отслужил тогда около года, за бдительность светил отпуск или лычка на погоны.

Но сразу его почему-то не отпустили. Потом разговоры об отпуске заглохли, о лычке тоже. Так и остался Ершов рядовым и в отпуск не съездил.

Зато Борисов по старой памяти вытребовал его у старшины на ремонт спортзала...

Ершов помог начальнику продеть ремень портупеи под погон и одёрнул сзади китель.

– Порядок, товарищ майор.

Борисов ушёл, по-медвежьи переваливаясь, на плац. Вскоре оттуда послышались удары барабана, обрывки песен.

Вот и рота охраны топает со своей строевой:

"Начеку стоят у нас ракеты

И взлететь готовы в час любой.

Чтобы всё кругом на земле цвело,

На посты уходим в эту ночь!"

Ершов представил, как стоит сейчас, неподвижный будто памятник, с поднятой к фуражке рукой, командир дивизии генерал-майор Титов, цепкими глазами высматривает недостатки в строевой подготовке личного состава.

Работа у Юрия монотонная – знай веди кистью ровную белую линию, и чего за такой работой не вспомнится не передумается...

Вспомнил, как с самим генерал-майором поручкаться довелось.

...– Завтра, в пять пятьдесят пять, рота будет внезапно поднята по команде "сбор", – ещё вечером предупредил командир.

Получили снаряжение: подсумки, противогазы, сапёрные лопатки, вещмешки со всем хозяйством – котелок, бельё и прочее, автоматы, магазины с холостыми патронами. Всё уложили под койками.

Ершов долго не мог уснуть, он отслужил тогда полгода – и вот, наконец, дождался настоящего дела.

– Рота, подъём! Получена команда "сбор"!

Через пять минут отдельная рота охраны и разведки была на плацу в полной экипировке и грузилась в ревущие "Уралы". Ехали долго. В темноте орали детскую, любимую в роте песенку: "Ох, рано встаёт охрана!" Все, даже деды.

Выгружались в заснеженном, полном моторного рёва и бензинной гари, лесу.

Трое суток Ершов не отходил от печки-буржуйки, установленной в большой палатке, где на трёхъярусных нарах отдыхала по очереди рота охраны и разведки. Он плохо понимал, чем занимались все остальные. Кто-то уходил дежурить на посты, кто-то вскакивал среди ночи, убегал ловить каких-то диверсантов... Возвращались злые, серые от усталости, обсушивались у печки и, не раздеваясь, валились на нары. А Ершов лишь подкидывал в печурку полешки и тёр до боли глаза, силясь не уснуть. Его меняли на десять минут утром, днём и вечером, давая сходить до полевой кухни.

На третью ночь в палатку вошёл высокий прямой старик в серой шинели, папахе с красным верхом и в валенках, в сопровождении Зеленова и командира первого взвода прапорщика Кропалёва.

На нарах спал вповалку первый взвод. Ершов вскочил, вытянулся, кинул руку к виску:

– Товарищ гвардии генерал-майор...

– Сиди-сиди, солдат, занимайся своим делом.

Генерал осмотрел палатку. Зеленов и Кропалёв стояли позади него навытяжку, и оба были похожи на ждущих команду хозяина гончих. Ершов сидел у печки.

– Устал, сынок?

– Никак нет, товарищ гвардии генерал-майор.

– Как фамилия?

– Гвардии рядовой Ершов.

– Включи в список на поощрение, – бросил генерал через плечо командиру роты и вышел.