HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Дмитрий Ермаков

Жизнь Ершова

Обсудить

Повесть

Опубликовано редактором: Карина Романова, 4.11.2008
Оглавление

23. Часть третья. 1. Быт слова.
24. Часть третья. 2.
25. Часть третья. 3. Мое поколение.

Часть третья. 2.


 

 

 

Проснулся Ершов от того, что Катя теребила его за нос, твердя:

– Па-па-па-па…

На груди его стоял Катин горшок, не пустой. Что ж, всё нормально и даже очень хорошо – ребёнок научился сам садиться на горшок… Сходил, опорожнил и вымыл посудину.

– Сколько времени? – спросила Вера.

Ершов глянул на будильник:

– Шесть.

– Чайник поставь, пожалуйста.

– Поставлю.

И оба уснули.

Катя залезла на диван, но брата не трогала, на окне рядом с диваном стоят цветы, "красота", как называет она их одним словом, налюбовавшись на эту красоту, попробовав на вкус пару листиков, девочка слезла с дивана и ткнулась в подушку рядом с мамой.

Будто толкнуло что Ершова… И правда, Катя ногой толкнула.

Глянул на будильник и сразу вскочил.

– Вера, вставай, восьмой час.

И она, будто и не спала, моментально поднялась.

Чайник, умывания, одевания, всё бегом. Вере к восьми тридцати на работу. А Колька и Катя спят, хоть бы что им…

Юрий Ершов пока чашку крепкого чая не выпьет да сигарету не выкурит – человеком себя не чувствует. Выпил, покурил.

– Для Кольки с Катей сырки достал из холодильника? – спросила Вера, расчесывая перед зеркалом в прихожей волосы.

Ершов достал из холодильника два сырка с изюмом, положил на блюдце, поставил рядом с горячим чайником нагреваться…

Всё как обычно, изо дня в день…

– Ты целый день сегодня? – спросил у жены.

– Не знаю ещё, позвоню. Тебе куда-то надо сегодня?

– Пока нет. Ну, вечером на дежурство…

Только ушла Вера, вышел из комнаты сын. Глаза кулаками трёт.

– Умываться, одеваться! – командует Ершов.

– Папа, ты сейчас не уйдёшь?

– Нет.

– Это очень хорошо! Мне без тебя всегда бывает скучно.

Пока сынишка умывался и одевался, Ершов ещё раз вышел на балкон, покурил.

И только вернулся в кухню, усадил Колю за стол – звонок.

– Да.

– Юрий Петрович, здравствуйте, Москва, Авдей Карпович, исполком.

– Здравствуйте, Авдей Карпович.

– Юрий Петрович, как у вас дела с набором, сколько людей добавилось?

– Мало. К тем что были, ещё пятеро…

– Да, мало. Юрий Петрович, ну, надо активизироваться. Напоминаю, что задача к осени иметь тысячу членов…

– Да я стараюсь, но трудно у нас…

– Попробуйте на общественные организации выйти, на предприятия.

– Пробую.

– Главное, вы не отчаивайтесь, – потеплел голос московского товарища, почувствовавшего, видимо, безнадёжность в голосе Ершова. В любом случае – партия работать будет, исполком будет работать с вами, как с председателем регионального отделения. С людьми, я думаю, у вас тоже всё наладится. Шире взгляните вокруг себя, Юрий Петрович, шире! Ну, всего доброго. Как только наберутся очередные пятьдесят человек, сразу высылайте нам по электронной почте.

– Хорошо.

В трубке загудело.

– Папа, мне скучно, садись со мной.

Ершов понял, что не спросил, почему не приходят деньги на банковский счёт регионального отделения партии, председателем которого, по воле случая и собственной глупости, он является.

Налил чаю себе и сыну. Коля ковырял ложкой сырок, левой рукой уже крутил одного из своих роботов.

– Ешь спокойно.

– Папа, мне очень хочется увидеть настоящего робота.

Прибежала в кухню Катя, и её за стол усадил.

"Ясно почему денег не шлют. Я списки новых членов не высылаю, они – деньги… Да и не надо уж и денег их, лишь бы отстали! Не отстанут. Да и деньги – нужны…"

– Доел? Умывайся, пойдём гулять. Катю умыл и одел сам.

Вышли во двор, хотя двора-то, собственно, и нет: тротуар, ряд личных автомобилей, даже сейчас, когда многие разъехались на работу, машин пять стоит, чахлый газон, регулярно вытаптываемый цыганскими коровами, полотно узкоколейки, разбитая автомобильная дорога, забор вокруг гудящей котельной и у забора два мусорных контейнера с вечно вывороченным нутром….

У соседнего здания (пятиэтажный куб из силикатного кирпича) семейного общежития – куча песка, и скамеечка, пока ещё не сломанная имеется. Туда и пошли. В пакете у Кольки совок, ведро, машинка, робот – всё как положено.

– Мой город разрушен, – спокойно, констатируя факт, сказал Коля.

– Ничего, новый построишь.

– Приступаю к восстановлению!

И Коля занялся своим делом, Катя получив в руки пластмассовое ведёрко, стала собирать в него камушки, а Юрий Ершов сел на скамейку, закурил, конечно, сразу же…

Уже третий год как связался он с этой партией. Начиналось безобидно (впрочем, и сейчас ничего особенно-то страшного не было в этой "партийной работе", если б не принимал Ершов всё близко к сердцу), однажды, приехав из Москвы, Роман Александрович Горячев попросил (дело было в помещении местного отделения Союза писателей), обращаясь к Цыплакову и Ершову:

– Братцы, подпишитесь, пожалуйста, под заявлением.

– Каким?

– Да вот партия новая Всероссийская организуется, наши люди организуют, так надо бы им помочь, здесь ячейку открыть, хотя бы формально, на бумаге. Вот, можете и устав почитать. Подпишитесь, братцы, чтобы будущие поколения не сказали, что мы ничего не сделали для спасения родины.

Подписали.

Потом вдруг пришло приглашение на съезд в Москву. Горячев и Цыплаков, конечно, уговорили Ершова съездить.

Так и ввязался. Сначала нужно было набрать в местное отделение сто человек, потом триста, теперь вот тысячу. А сколько пришлось выходить по разным кабинетам, сколько собрать справок и подписей, чтобы зарегистрировать отделение в местном управлении юстиции, открыть счёт в банке. В этой беготне он однажды впервые по-настоящему почувствовал, как болит сердце. Шёл в управление юстиции, нёс какие-то бумаги, надеялся, что на этот раз всё правильно, всех подписей хватает, ничего переделывать не придётся… И защемило, сдавило. Ершов, осторожно дыша, добрёл до скамейки на остановке автобуса, посидел, потом решился выкурить сигарету, пошёл… Сто человек он набрал довольно легко – в то время ещё работал детским тренером, пришлось просить родителей помочь, помогли многие, да и помимо работы знакомых хватало. Кое-как набрал и триста человек. Но тысяча… Больше никакой партийной работы пока и не было, а чего делать-то? Тут только успевай бланки заявлений подсовывать. Сам себе уже начал казаться каким-то проходимцем. А устав у партии хороший, правильный, патриотический… Есть, конечно, и положительная сторона – редкие и не регулярные, но совсем не лишние переводы денежных сумм из Москвы на работу отделения…

– Катя, не мешай! – не подпускал сестрёнку к своим постройкам Коля.

– Ей же тоже охота, – вступился за Катю отец, но тут же и позвал её к себе, понимая, что архитектору Николаю сейчас не до сестрёнки.

– Папа, а не поможешь ли ты мне строить?

– Нет, Коль, ты уж давай сам. Смешно ведь, если бородатый дяденька будет в песке копаться…

На Колю этот довод подействовал, продолжил возведение песочных домов один.

"Ну где я им людей найду, ну где?.. А, плевать, пусть с должности снимают, хватит…"

К песочной куче подошла молодая женщина с девочкой помладше Коли.

– Иди, покопай, – сказала мама и встала в сторонке, искоса глянула на Ершова. А девочка, косолапя, устремилась в песок с совком и ведёрком в руках.

Коля встрепенулся, грудью встал на защиту своего города.

– Осторожно, сюда нельзя, здесь идёт строительство.

Девочка остановилась, поглядела, раскрыв рот на Колю, и пошла в другой конец кучи. Катя, сидевшая до этого на коленях у отца, устремилась к девочке, и они занялись там чем-то, присев на корточки.

Ершов курил. Женщина помогала девочке заполнять ведёрко песком… Коля, наверное, чувствуя за собой некоторую вину негостеприимства, подошёл к девочке, сказал:

– Меня зовут Коля. Это моя сестрёнка. Вон мой папа.

Девочка взглянула на него, встала с корточек и заявила:

– Сюся! – и песок из совка в Колю швырнула, хорошо хоть не в лицо, на рубашку.

– Ксюша, ты что? Разве так можно? – преувеличенно-возмущённо воскликнула женщина.

– Да ничего страшного. Колька, не приставай к людям.

– Я и не пристаю. Пойдём, папа, домой.

Он не обиделся на девочку. Чего на неё, малышку, обижаться-то. Ему-то ведь уже четыре года, и он не просто так – а Коля Ершов – старший брат своей сестры, и папа у него вон какой.

А Юрий Ершов усыпал на ходу – засиделся вчера (точнее сегодня ночью) над "Бытом…" кузнецовским.

– Сейчас мультики по видику посмотрим, да?

– Да, папа. "Ну, погоди". Только ты тоже смотри, – ответил Коля.

– Ну конечно.

Из двери подъезда вышел сосед в железнодорожной форме, широко улыбаясь, сказал:

– Читали, читали, хорошая статья.

– Спасибо. – Ершов, во-первых, не знал о какой статье идёт речь, а во-вторых – он всегда смущался от таких слов, нужно бы что-то ответить, чтобы не сказали, что, мол, зазнался, и нечего отвечать-то… Но приятно, конечно, редко только бывает такое, чтоб сказали вот так. Чаще – ощущение, что пишешь в пустоту.

Сосед ушёл к своей сияющей под солнышком машине, а Ершов с сыном и дочкой вошли в тёмный подъезд.

Коля сперва занялся в кухне рисованием. А Юрий Ершов уложил дочку на дневной сон, уснула она после прогулки быстро.

Поставил сыну мультики и на диван прилёг, вздремнуть.

– Папа, не спи.

– Я не сплю.

Через какое-то время:

– Папа, смотри мультики.

– Смотрю, Коль, смотрю.

Ещё через какое-то неизвестное время:

– Папа, телефон!

Резко вскочил, качнуло. Вышел в коридор, снял трубку.

– Да.

– Юрик, привет.

– Привет, Сергей.

– Ну, знаешь, как твои выступили-то?

– Да. Молодцы.

Позавчера и узнал Ершов, что его, теперь уже, год как, бывшие ученики Рома Лысков да Саша Кочетов стали призёрами на, как пишут в официальных бумагах, Первенстве Северо-западного федерального округа РФ по самбо, получили путёвку на Первество России. Не ахти, в общем-то, какое достижение, но для их города, и даже области, значительное.

– Я вот чего звоню-то, – Сергей Ударов сделал паузу.

– Чего?

– Чэпэ в Метеоре-то.

– Что такое?

– Да Викторыча на взятке прихватили.

– Ну.

– У меня сегодня с ним беседа, на два часа договорились, ты не сможешь подъехать?

– Очень нужно?

– Да надо бы.

– Постараюсь… Слушай, я перезвоню тебе на сотовый.

– Добро.

Ершов набрал номер телефона жены.

– Как дела? Пораньше-то не сможешь придти?

– А я уже выхожу. А что?

– Дома скажу. Жду.

У жены сейчас городской школьный лагерь, как уж удаётся ей иногда уходить с работы пораньше – непонятно, но очень кстати.

Перезвонил Ударову.

– Сергей, я подойду. Только давай сначала переговорим, объяснишь хоть всё, а потом уж к Викторычу.

– Ну. Давай у памятника Ленину без пятнадцати два.

– Добро.

Коля увлёкся мультиками. Передышка. Вышел на балкон. Закурил. Жарко. Солнце в зените. Но чернота кучится на горизонте, пожалуй, вечером гроза будет. Ну и хорошо бы, хоть грядки на даче польёт. Викторыч, Викторыч… Видать, крепко влетел, если Серёга засуетился.

Увидел Веру. Идёт. Не спутаешь. В льняном, собственной вязки, костюме, волосы ветерком раздуло. Красавица… Пошёл открывать входную дверь.

– Папа, я пить хочу.

Налил Кольке из графина. Дверь открыл. Уже стучит каблуками на лестнице…

– Чего, звонил кто-то? – сразу спросила.

– Мама, ты что купила?

– Ничего. Не перебивай.

– Ударов.

Рассказал ей коротко суть дела, хотя и сам-то, собственно, не понимал ещё, что там такое.

– Аккуратнее с Ударовым.

– Понятно… У тебя сколько осталось?

– Двадцать рублей.

– Десятку возьму на сигареты, а пойду пешком.

– Бери. А на что жить-то будем? До завтра-то ещё протянем, а потом?

– Вера, я всё понимаю.

– Партия-то собирается деньги высылать? Ты не звонил?

– А, звонили мне сами. Пока нет.

– Ну, и пошли они на фиг. Завязывать надо с ними…

– Я разберусь.

Ершов уже одевался, а Вера уже что-то готовила детям на обед.

– Ну, я пошёл.

Вера подошла к нему:

– Постарайся быстрее. И лучше не ввязывайся. – Поцеловала в щёку.

– Ладно. – И Ершов жену чмокнул. – Да! Телефон-то дай.

Вера подала сотовый.

Катя выбежала из комнаты, проснулась. Замахала радостно ручкой:

– Пока-пока-пока…

– Пока, Катюшка, пока…

Жарко. Но Ершов, принципиально, в сером пиджаке, белой рубашке, чёрные брюки, полуботинки чёрные же. И уже запылились полуботинки-то. Не любит этого Ершов, да губку для обуви забыл прихватить. А в кармане десятка. И дома десятка. И получка через неделю. У Серёги занять? Нет. Нет, нет…

Дома, собаки, деревья, девушки с оголёнными по моде животами, матюгающиеся школьники-каникуляры. На стене надпись: "Мы уже здесь! НБП!" Все стены, паразиты, поисписали. Река. Медлительная, неширокая. Вся в жидком солнечном золоте. И храмы по берегам. А дальше, за рекой, над городом – золотое сердце – купол колокольни Софийского собора…

Пешеходный мост. Когда-то деревянный был. Теперь каменный. Выщербленные ступени…

С этого, правда, деревянного ещё, моста прыгнул по весне и растворился в этой реке, герой чудесного рассказа Романа Горячева "Человек-река".

Спустился с моста и, ничего не поделаешь, мимо "собаки" надо идти – глаза б не глядели… "Собака" – это "памятник столетию электрификации города": площадка, вымощенная фальшивой брусчаткой, "старинный" деревянный столб с фонарём, а под фонарём, бронзовая, наверное, собака, пёсик, лапку задрал… Весело… Прям – "Аншлаг"…

Студенты тут кучкуются, подошёл один с бутылочкой пива к собаке, нагнулся, заглянул – как там, под лапкой-то… Молодая семья – муж, жена, ребёнок лет трёх. Усадили мальчика на эту собаку, фотографируют… Будет, что вспомнить…

"Я проклинаю человечество, я от него бегу, спеша…" А куда бежит-то Юрий Ершов – поглядеть на пойманного на взятке начальника своего бывшего, отомстить хоть этим поглядом… Да?

На стене старинного со сводчатыми окнами дома надпись красной краской метровыми буквами: "Алигархов на нары! НБП". Бедные "алигархи", бедная НБП…

Надо же – Ударов не опоздал, как обычно это бывает, вон его белая "девятка"

– Привет.

– Привет, Юрик, садись.

Сергей Ударов ростом с Ершова, но шире раза в два, чем, не худенький тоже, Юрий. Его коротко стриженная голова, как крепкая бугристая картошина. Сейчас он в белом костюме (ворот изнутри уже почернел).

Ершов сел на свободное сиденье рядом с ним:

– Ну, чего там случилось-то?

– Мне сегодня приятель утром позвонил, директор одной тут строительной фирмы, как бы. Они выиграли конкурс на ремонт "Метерора", деньги им город переводит, как бы. Пришёл в "Метеор" – к нему Викторыч подкатывает и напрямую говорит – откат пятьдесят штук. Олега, не будь дураком, Викторычу сказал – да, и тут же поехал и заяву в ОБЭП накатал. Там уж и деньги были готовы, чтобы Викторычу дать и взять его. Хорошо – мне позвонили, следователь тоже мой знакомый оказался. Я попросил пока, как бы, ничего не делать, подождать. Пожалел, честно говоря, Викторыча, у него же сердце больное. Но поговорить с ним надо… Пусть, на фиг, сам увольняется…

– Так взятки-то не было, надо было дать. А так – ничего ведь не доказать.

– Докажем, припугнём его и всё. Совсем уже зарвался.

– Да, – согласился Ершов. – Ну, давай поговорим.

– Я диктофон взял, – Ударов достал из внутреннего кармана маленький чёрный кассетный диктофон. – Ты умеешь пользоваться?

– Умею.

– На.

Ершов включил диктофон, сказал несколько слов, прослушал, перемотал на начало. Работает. Положил в боковой карман пиджака, так, чтобы было удобно, сунув руку, нажать на клавишу.

И через пять минут белая "девятка" въезжала во двор спортивного клуба "Метеор", в котором Ершов десять лет отработал тренером по самбо.

Здание старое – перестроенная электростанция, но, говорят, что и электростанция стояла на фундаменте взорванного храма Божия… А вот и Викторыч на крыльцо вышел. Будто встречает.

Увидев идущего к нему Ударова, да и Ершова с ним, директор спортклуба "Метеор" Павел Викторович Мухин, невысокий, полный мужчина в сером свитерке, замер в недобром предчувствии, мышастые глазки забегали.

– Ну, чего, Викторыч? – Ударов как будто фамильярно-приятельски хлопнул его по плечу – Мухин едва удержался на ногах.

– Ты чего дерёшься-то, – по-детски залепетал и в здание дёрнул, в кабинет побежал, под прикрытие завуча своего Марии Венедиктовны.

Ударов и Ершов проследовали за ним, мимо вечно недовольной хамоватой вахтёрши.

Юрий нажал кнопку диктофона.

Викторыч уже забился в свой угол, за стол, в своё директорское, с недавних пор кожаное и крутящееся, кресло. Ближе к двери сидела за широким светлым столом Мария Венедиктовна, с чёрными (крашеными конечно) волосами, увядающая красавица. И на решительного Ударова, и на Ершова взглянула она удивлённо и чуть презрительно как всегда.

Ударов сел на свободный стул перед директорским столом, Ершов рядом.

– Ну, расскажи хоть, Павел Викторович, как взятку вымогал, сколько просил? А-то меня вот всё бандитом называют, а я так не умею.

– Вы чего, ребята, шутите?

– Я вызову сейчас милицию, – подала голос Мария Венедиктовна.

– Я сам могу вызвать. Может и вызову. Смотря как сейчас побеседуем, – доброжелательно откликнулся Ударов.

– Не надо, Мария, – сказал Мухин.

Он бы и рад уж наедине побеседовать, да боится быть битым.

А завуч не уходит – верная боевая подруга, здоровье мухинское бережёт.

– Ну, так расскажешь?

– Олег, что ли, тебе-то сказал?

– Олег, Олег. А ты, видать, не только у него просил?

– Вот именно, просил, а не требовал. И не себе, а на спортивное оборудование.

– На оборудование? Ты сказки-то не рассказывай. Я ведь тебе напомню, как ты на лапу брал за предоставление зала для соревнований.

– Давали, дак и брал.

– Ничего страшного, конечно, Викторыч, но на год условно потянет.

И тут пауза наступила. И все, наверное, подумали: ну, и что дальше-то?

Наконец, Мухин сказал, обречённо-устало:

– Вы хотите, чтобы я уволился? Не уволят. Мне год до пенсии, а на мне тут всё завязано. Брать я ничего не брал, и ничего не докажут.

– Посмотрим, – сказал Ударов. И встал, пошёл к выходу. И Ершов пошёл.

В машине включили запись. Хорошо всё прослушивалось.

– Отлично, – сказал Ударов, забирая диктофон. Предложил отвезти Ершова, что редко бывало. Ершов не отказался. Но вышел, не доехав до дома, захотелось прогуляться.

– Ну, давай, Юрик, спасибо, что пришёл, звони. Дали хоть втык Викторычу, на кукан подцепили, а то оборзел.

– Да. Ну, давай, спасибо.

Юрий закурил. Шёл неторопко к дому. Что-то, пока неясно, беспокоило его в этой истории с Мухиным. Потешился, конечно, увидев испуганного Викторыча, послушав, как оправдывается он дрожащим голосом… А дальше-то что?..

Запиликал мобильник.

– Да, Вера.

– Ты где?

– Подхожу уже к дому.

И увидел Андрюшку Семёнова. Тот уже помахивал издали узкой ладошкой, зная, что Ершов видит плохо.

– Юрий Петрович, здравствуйте, – безобидно-насмешливо, как всегда, приветствовал.

– Наше вам, Андрей Борисыч,– в тон ему откликнулся Ершов.

– Как поживаешь, чем занимаешься?

– Я всё тем же. А ты всё там же?

– Давно уж нет. На вольных хлебах.

– Попиваешь, в общем, – констатировал Ершов.

– Не без этого, – охотно согласился Семёнов.

– Рисуешь хоть?

– Во всех салонах мои работы висят, как же… А ты пишешь?

– Работаю, много, творчески.

И тут, как это бывало у Семёнова, неожиданно включился творческий огонь:

– Ну чего ты там пишешь! Кому это сейчас интересно! Вот сюжет: на городской свалке встретились двое…

– И полюбили друг друга, – подхватил Ершов.

– Причём, оба – мужики…

– Один – старый негр Бил, другой русский Иван…

– Иван – безногий инвалид…

– Бил попал на свалку нашего города в контейнере с просроченными ножками Буша…

Оба, и Ершов, и Семёнов любили такие моменты. И оба сейчас сдержанно улыбались, давя в себе смех.

– Вот и написал бы для прикола, – посоветовал Семёнов.

– Написал бы. Жалко время терять, – серьёзно ответил Ершов.

– Нет, Юрий, никогда ты не станешь популярным писателем.

– Желаю тебе, Андрей, стать популярным художником.

– Спасибо. Ты здорово загорел.

– Спасибо. А ты здорово постарел.

– Кто? Я? – возмутился Семёнов. – Ты на себя-то посмотри – оброс, как чебурек.

– Когда женишься-то?

– Не дождёшься!.. Батюшку-то давно не видел? – уже серьёзно спросил. Это он об их общем знакомом, когда-то Володе Емельянове, а ныне – отце Владимире.

– Давно.

– Увидишь – привет передай.

– Хорошо.

На том и расстались.

"Умеют же люди легко жить", – позавидовал Ершов.. "Хотя… Пропитый талант. Богом ведь даный…"

– Что-то ты долго к дому подходил, – встретила жена.

– Папа, я так скучал без тебя!

– А уж как я-то без вас.

– Ну, чего сходил-то?

– Да ничего. – Рассказал ей коротко всё.

– Опять тебя Ударов использовал, – подвела Вера итог.

Он не ответил. Зазвонил телефон. Не сотовый, домашний. И явно межгород.

– Да.

– Здравствуй, Юра.

– О! Алексей, привет.

– Ну, прочитал я наконец-то твои рассказы.

– Так.

– Знаешь – один очень хороший, остальные – просто хорошие.

– Ну, спасибо.

– Буду предлагать тут. Думаю, пойдут.

– Спасибо.

– Как, вообще, дела, как Николушка твой, Катюшка, Вера.

– Всё хорошо, Лёш. Ты-то как? Когда в гости приедешь?

– Я нормально, в сегодняшней литературке можешь прочитать мою статью. Приехать не могу пока – вроде и близко подмосковная Сибирь, а так просто не выберешься.

– Жаль.

– Что поделаешь. Рад бы и я тебя на святой московской земле увидеть.

– Тоже пока не выходит.

– Да, чуть не забыл, тебя Марина Соколова упомянула в своей статье в "Новом мире". Видел?

– Нет.

– Ну, посмотри, последний номер… Ну что ж, целуй своих, пока.

– Пока.

– Наш московский критик? – спросила с улыбкой Вера.

– Да, господин Жерехов.

– В гости, значит, не собирается?

– Не собирается.

– А потом соберётся, да не пустим, так и передай в следующий раз.

– Передам.

– Папа, ты поможешь мне робота сделать?

– Поем только. – Сказал, да и обманул сына-то, потому что уже пора было на работу собираться, только поесть да сумку собрать и было времени.

Ели макароны с сосисками.

– Похвалил рассказы мои Лёша.

– Ещё бы. Похвалой только сыт не будешь…

– Фёдор Михайлович, картошечка-то тю-тю. Да?

– Да. Завтра нам кушать будет нечего. – Вера заглянула в холодильник. – Позавтракать найдём чем, а дальше…

– Прекратите этот разговор, – заявил четырёхлетний Николай, и схлопотал ложкой по лбу от отца. Не больно, но обидно. Всхлипнул, но, по-мужски, взял себя в руки и заявил: "Ну и что, жизнь на этом не закончилась". Катя залезла рукой в Колину тарелку, вытащила кусок сосиски и сунула в рот.

– Ой, Катя, что ты делаешь!

– Ешь давай, – подтолкнула Колю мать, – а то она сейчас всё у тебя вытаскает. – А дочке сказала: – Ая-яй, Катя.

Выпив чаю, Ершов вышел на балкон, покурил и стал собираться на работу, на дежурство своё сторожевое.

В чёрную сумку с черезплечным ремнём сунул синюю тетрадь большого формата – там кое что начато, может и попишется; записную книжку затертую и мятую взял; книгу – Чехова сегодня…

– Папа, а ты не уйдёшь?

– Я уже пошёл, Коля, на работу.

Тут-то Коля и не сдержался, в рёв пустился, сквозь всхлипывания проговорил:

– Ты же только что пришёл…

– Что делать, Коля. Работать-то надо, а то денег не будет.

"А работаю, так есть? – ехидно подумал.

Коля, от расстройства, занялся уж своими роботами любимыми, собирал из конструктора, не вышел прощаться из комнаты. Катя опять замахала: "пока-пока…" Вера поцеловала в щёку, "позвонишь" сказала.

И опять пешёчком почти туда же, откуда пришёл, в центр города. Храм, в котором он и работает, в самом центре.

И опять по берегу, и по мосту, и мимо "собачки", мимо деревьев, домов…

В киоске купил "Литературную газету", сунул в сумку – вечером Лёшу Жерехова почитает.

Мимо "Метеора" протопал, не глядя в ту сторону. Ну их…

Вот и церковь. Покрова Пресвятой Богородицы. Рядом двухэтажное деревянное здание с надписью над входом: "Церковная лавка". Но там не только лавка, но и бухгалтерия и кабинет настоятеля. Там-то в коридоре у столика с телефоном и сидит и лежит ночью Ершов. А за этим зданием два гаража, и ещё здание столовой (по-церковному – трапезной) – всё под его охраной.

У входа в храм старый клиент – потрёпанный мужичок, работающий под "освободившегося", якобы, не хватает на проезд до своего города. Уже вторую неделю. Вот к старушке привязался, клянчит, и она, сердобольная, полезла в сумку за кошельком.

– Слышь, – окликнул Ершов, – у тебя в кармане больше, чем у неё…

– Верно говоришь, верно… – У него тактика такая – со всем соглашаться. Потому так долго и терпел его Ершов, но сегодня он злой.

Бабушка всё же сунула горемыке денежку, на Ершова, вроде как и осуждающе глянула, посеменила.

– Всё, пошёл отсюда, чтоб я тебя не видел.

– Верно говоришь, верно…

– Пошёл!

Он и пошёл вихляющей походкой в сторону автобусной остановки и пивных киосков. Ершов специально на крыльце стоял – проследить, чтобы ушёл.

Попрошайка к парню обратился, тот нёс за горлышки две пластиковые полуторалитровые бутыли пива, да не на того нарвался:

– Я сам только что освободился, понял! Меня на справку не возьмёшь, понял! Устраивайся сам, братан, как можешь.

– Верно говоришь… – И дальше поплёлся.

А парень нырнул в развалины полусгоревшего дома напротив церкви (недавно ночью полыхнул), там теперь собиралась местная шпана.

Ершов перекрестился, пошёл в храм. На паперти стояла бабулька, ручку вытянув, тоже – постоянная. Кивнул ей. А дать-то нечего.

Навстречу идёт алтарник – высокий, молодой, безбородый, чернявый. Поначалу он долго не здоровался с Ершовым, но Юрий упорно здоровался и не кивком, а голосом. Так что пришлось в конце-концов и алтарнику этому отвечать. И сейчас буркнул что-то Ершову в ответ. Ну, ладно…

Поздоровался с продавщицами свечей, с бабульками смотрительницами и уборщицами. Служба только что закончилась, люди прикладывались к иконам, набирали в бутылки святой воды из большой пластиковой бочки с краном, крестились – кто троекратно с поклонами, размашисто, кто торопливо и неумело, и выходили из храма.

Отец Игорь идёт – молодой, длинный, в очках, с жидкой бородкой. Ершов подошёл под благословение.

Он выполнял обычные, уже почти автоматические, движения. В закуточке, где переодевались и отдыхали смотрительницы, взял тетрадь учёта дежурств, достал из тумбочки два навесных замка, подошёл к продавщице, получил от неё брелок с "тревожной кнопкой" и ещё один замок, от трапезной. Продавщица расписалась в тетрадке, что кнопку сдала, а Ершов, что принял, унёс тетрадь в тот же закуток и присел на скамейку – есть несколько минут пока продавщицы свои причиндалы сложат, пока уборщица пол протрёт.

В храме становится тихо, пустынно, вот уж и продавщицы ушли, и только брякает ещё ведром на паперти баба Галя.

Наконец и она убрала в свой закуток ведро и швабру, приложилась к иконе, перекрестилась у выхода, и Ершов поднялся, перекрестился.

– Оставайся с Богом.

– Спасибо, до свидания, – он навесил на дверь оба замка, ещё раз перекрестился и пошёл к трапезной. Там на подоконнике оставлена еда для него и для собаки. Взял себе только хлеб и сухари, для щенка банку с кашей. Запер и трапезную. А запирая, именно и подумал – "трапезная", и это древнее слово откликнулось вдруг памятью детства: пригородный монастырь, ныне действующий, а тогда музей, и рассказ экскурсовода, что в трапезной (тогда он, кажется, не понял смысла этого слова) этого монастыря были сожжены сорок монахов каким-то бродячим польским отрядом, захватившим монастырь…

Собачью еду оставил во дворе у сарайки, в которой поскуливал жалобно щенок. Но сейчас пока не до него.

Вошёл в здание, где располагалась церковная лавка и администрация, поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж. И тут уже всё пусто, все ушли. Выложил на стол своё "питание", тетрадку достал, книгу… Набрал на телефоне свой домашний номер:

– Как дела у вас?

– Нормально.

– Никто не звонил?

– Нет.

– Ясно…– Слышно было, как кричит Катя: "Аво, аво!.." просит телефонную трубку. – Ну, ладно, пока. Я позвоню в полдесятого.

Набрал номер на мобильном:

– Антон, здравствуй. Папа, да…

Переговорив со старшим сыном, вышел торопливо на улицу, опять закурил. "Да, четырнадцать лет Антохе… Придётся ещё и перед ним ответ держать, звоночками-то не отделаешься… "

Глянул время – без пяти семь. Щенка он выгуливает в восемь. Вернулся в здание, сел в кресло, раскрыл "литературку". Нашёл статью Жерехова. Статья о Рубцове. Прочитал. Споткнулся на неточной цитате… А хорошая статья-то, отличная даже. "Поэт сиротской России". Точно, точно… Все мы, русские – сироты… Как там: "Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской кроны, но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей" Эх, Николай Михалыч, вот из-за того, что царскую корону растоптали – и осиротели, оттого и церкви рушили… Ну, это нам уже стало понятно. Благодаря и Рубцову, между прочим. Да, отличная статья. Вспомнилось, как стояли два года назад, в феврале, кажется, с Жереховым, у могилы Рубцова. А рядом и могила Сергея Чухина. Выпили, конечно. Стихи почитали… А приехали-то на кладбище откуда? Да как раз из того монастыря пригородного. Там ведь и могила Батюшкова, в монастыре-то… Вот ведь как… Как всё перекручено и связано – дёрнешь за одну ниточку и столько потянется… Ну, как тут не поверишь? В Бога, конечно.

"А хотел бы и я быть похоронен там, где хотел быть похоронен Рубцов".

Без двадцати восемь. Ершов отложил газету, вышел на улицу, обошёл храм, постоял у трапезной, покурил. Ещё совсем светло, жарко. Если не будет дождя – завтра надо идти поливать на дачу… Молодёжка собирается на площади перед храмом. Там и скамеечки поставили, будто для удобства им. Все с пивом, и все, конечно, через час другой побегут во двор церковной лавки по самой естественной надобности…

Пора и собачку выгуливать. Открыл сарайку.

– Привет, Мухтарик, привет.

Щенок крутится вокруг ног, подпрыгивает, тычется мокрым носом. Ершов кое-как вывалил кашу в миску, налил воду в другую миску. Мухтар жадно начал лакать, и Ершов в этот момент пристегнул поводок к ошейнику.

Мухтар пока еще, в три месяца, очень похож на настоящего немецкого овчара. На самом деле – помесь с дворнягой.

– Ну, пошли, рядом.

Только со двора вышли, подвыпивший мужичонка подвалил:

– О! Немец! – одобрителько сказал, кивнув на щенка.

– Да. – Ответил грубовато Ершов, пытаясь уйти от разговора, не останавливаясь.

А мужик рядом пошёл:

– Сразу видно, – говорит, – задница низкая. У восточно-европейских выше.

Мухтар, дурачок, вместо того чтобы рыкнуть на чужого, хвостиком виляет.

– Ой ты хороший, – мужик потянулся к нему рукой, чтобы погладить.

– Вот этого не надо, – уже совсем строго сказал Ершов.

– Ну-ну, мужик покачал головой. – Вот такие теперь. Для вас собака дороже, чем человек.

Ершов ничего не ответил, пошёл поскорее прочь, и Мухтар быстрее засеменил, норовя и побежать.

А чего ответишь? Он ведь согласен с мужиком-то. Развелось сейчас таких собачников, для которых их псина дороже человека, точно. Как сказал один его приятель: "Народонаселение падает, собаконаселение растёт". Да у него же в доме есть такой. Ходит со своим кобелём-телёнком какой-то бойцовской породы. Без намордника, конечно, да частенько и без поводка. Детишек пугает… Сказал ему как-то Ершов, а он в ответ:

– Он у меня смирный, не кусается. – Но так сказал, что ясно было, если бы не Ершову, с которым всё-таки в одном доме живёт, которого знает, ответил бы по другому, послал бы, в общем… Ну, вот и его за такого же приняли. Обидно, конечно, да не будешь же объяснять, что собака "казённая", что действительно нужна для охраны.

Обошли вокруг храма, вокруг трапезной, вернулись во двор. Тут Ершов спустил щенка с поводка. Закурил.

Щенок радостно носился, рылся с урчанием в куче земли, привезённой для клумб, трепал какую-то тряпку.

– Мухтар, ко мне! – хлопнул себя по бедру. – Ко мне!..

Наверное, на пятый раз щенок подбежал, счастливо повизгивая.

– Умница, Мухтар, умница.

Надо бы его дрессировать по-настоящему, да кто бы занялся. Он, Ершов, не умеет, да и некогда…

А хорошее имя – Мухтар. Не Бобик какой-нибудь, не Рэкс…

Фильм вспоминается старый, хороший. "Ко мне, Мухтар". Пожалуй, единственный, в котором Ершову нравился артист Никулин, по-настоящему нравился. Потому что не придурка какого-то сыграл, а мужика, простого русского мужика. И чем-то тот мужик очень напоминал Ершову его отца, тоже всю жизнь с собаками провозившегося, с охотничьими…

Наконец запер Мухтара в сарайке и побыстрее пошёл от неё, чтобы не слышать жалобный скулёж.

Всё-таки не выдержал, набрал на мобильном номер Жерехова:

– Молодец, Лёша, отличная статья. Но цитировать надо точно. А то заклюют рубцововеды всякие…

Жерехов, как обычно, попытался на критику возразить, но, в общем, конечно, согласился.

– А так, повторяю, – статья отличная.

– Ну, спасибо, Юра. Приятно слышать такое от сурового Ершова.

– Ну, всё, пока.

– Пока.

Ершов опять вышел на улицу. Шёл мимо храма, думал о чём-то… И не успел свернуть, уйти, избежать. Навстречу шёл явно пьяный, и уже явно к нему, человек. Парень, мужик молодой. Скуластый, короткостриженый, ростом примерно с Ершова, то есть невысокий, плотный, широкоплечий.

– Батюшка…

– Я не батюшка.

– А-а… Храм закрыт, что ли, уже?

– Закрыт.

– А мне надо поговорить. Можно с вами поговорить?

– Я всего лишь сторож.

– Ну и что. Вот скажи, – перешёл он на "ты", – чего так плохо-то? Вот я ничего плохого ещё не сделал, а плохо?

– Ну, может, раньше сделал, – Ершов не остановился, но и не ускорил шаг. И парень пошёл рядом.

– А кто не делал-то?.. Вот, знаешь, людей бывает не жалко, а зверюгу какую-нибудь жалко… Человека аннулирую – и не жалко…

Ершов остановился, не по себе чего-то стало, автоматически выщелкнул сигарету из пачки. Пришлось дать и этому неожиданному откровенному собеседнику. И Ершов увидел его глаза, органы зрения, которыми тот осматривал его сквозь воздух.

– Совсем аннулирую. И всё, и не жалею… А отец умирал, я его за руку держал, я не ревел тогда, а сейчас вот…– голос его дрогнул. Но продолжил он твёрдо и зло: – Я живу, как хочу, для себя… С женой развёлся…

– Дети-то есть? – Ершов попытался увести собеседника от опасной темы.

– Дочь. Два года не видел. Но я всё, всё для неё сделаю…

В общем-то, это была обычная пьяная "исповедь", если бы не пустой, точнее, какой-то автоматический, что ли, взгляд, да те непонятные страшные слова…

– Почему-то, мне легко с тобой говорить…

– Наверное, потому что не увидимся больше никогда.

Парень усмехнулся, точнее, просто автоматически растянул губы. И Ершов пожалел о своих неосторожных словах.

– Не увидимся… Ты меня, может, от чего-то плохого сейчас спас… Ну, бывай. – Резко отвернулся и пошёл прочь – твёрдо, трезво.

А Ершов поспешил в дом. Запер входную дверь на два оборота ключа. И в этот момент загудела крыша надорванным листом железа, захлопали все незакрытые форточки. В окно увидел Ершов, как раскачиваются, гнутся деревья. Потемнело сразу. И он закрывал те форточки, которые можно было закрыть, те же, что были за запертыми дверями кабинетов, продолжали хлопать, стучать…

А у него в душе, будто такая же фортка неспокойная – хлопает и хлопает…

Когда Ершов устраивался сюда работать, была мысль: "Почитаю хоть спокойно"; была и тайная мысль, даже от самого себя, вроде бы, тайная: "Буду писать". Но пишется здесь плохо. Как там у Кузнецова: "А буду сторожем – не видеть никого по должности". Мысль ясна, но не точна, по крайней мере, в его, Ершова, случае. Видеть всё – по должности. И всех.

Телефонный звонок в себя привёл.

– Да.

– Чего не звонишь-то?

– Да, замотался, Вера. Как там у вас, всё спокойно, спят?

– Спят.

– Никто не звонил?

– Нет. Как у тебя-то?

– Да всё нормально. Ну, давай, до утра.

– Спокойной ночи.

И уже спокойно подумал о том парне. "Приврал, конечно, наплёл чего-то… Но что-то есть в нём такое…" Не смог сформулировать, что "такое"…

И вдруг что-то щёлкнуло внутри: вспомнил Семёнова, Жерехова, Ударова… Уже давно он думал о "поколении", и записи кое-какие есть. Он раскрыл записную книжку, полистал, нашёл то, что искал, перечитал. Взял ручку и стал писать. Не отрываясь, как всегда у него бывало. Написать всё сразу, до конца, пусть плохо, "по языку" потом доработает, главное стянуть все кончики мыслей…

 

 

 


Оглавление

23. Часть третья. 1. Быт слова.
24. Часть третья. 2.
25. Часть третья. 3. Мое поколение.
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!