Разлад

 

 

 

Всю недлинную дорогу от автобусной остановки до тёщиного дома Петька старательно настраивал себя на всё хорошее, в которое ему и самому верилось с трудом. Ещё вчера вечером, вернувшись с работы, по непонятной тишине в квартире, в которой не хватало главного – радостных криков его двухлетнего сынишки, с которыми тот его постоянно встречал, Петька понял – что-то тут не ладно, что-то здесь не так. Пройдясь по комнатам и не найдя многих вещей, которые должны были быть, Петька догадался, что Лена, взяв с собой Антошку, уехала в деревню к своей матери. Обиделась. Да и было бы из-за чего, а то так, пустячное дело. Тут по случаю выпил на работе с мужиками, пришёл домой, а жена на дыбы.

– Ты никак пьяный?

– Да что я, не мужик, что ли? – рассердился Петька.

– Началось… Теперь всё так пойдёт и поедет, – всхлипнула даже Лена.

– Цыц мне, – Петька стукнул кулаком по столу.

Этого хватило, чтобы жена обиделась и ушла с кухни в комнату. И спали они в ту ночь порознь. Лена с Антошкой на кровати, Петька на паласе на полу. А дальше ещё непонятней всё вдруг пошло.

«Ничего, – думает Петька. – Сейчас приду, повинюсь, мало того, на колени встану. В таком случае и гордость побоку. Что ж она, не человек, что ли? Да и он невелик преступник. Есть мужики, фингалы бабам вешают и за дело, и за просто так, да ничего, живут. А ему без семьи никак нельзя, смерть, да и только».

Перед большим пятистенным домом с просторной застеклённой верандой он остановился. Сковало неожиданное чувство нерешительности. Он боялся, хотя не хотел себе в этом признаться, и не жены, а этой хваткой в жизни тёщи. Невольно вспомнился второй день свадьбы, когда угорелая от вина и пляски Семёновна, поймав его неожиданно за локоть, сказала: «Ну, смотри мне, зятёк, если Ленку мою хоть чем обидишь!» И так сжала его сустав, что образовавшийся от этого синяк только на третью неделю и сошёл. Не баба, а кузнец-молотобоец.

Петька ещё бы долго растерянно утрамбовывал снег возле дома, если бы не шедший ему навстречу мужик в полушубке, который своим приближением как бы толкнул Петьку в дом.

Тёща с женой обедали, на скрип двери повернулись и теперь в четыре настороженных глаза изучали Петьку, как впервые видели.

– Явился, – язвительно заявила тёща. – Ну и как, какими блинами теперь тебя прикажешь потчевать, зятёк?

От такого приёма Петька ещё больше сник.

– Так уж вышло, – вздохнул он и потерянно посмотрел на уткнувшуюся в тарелку светловолосую голову жены, а потом на невозмутимое в своём решении лицо тёщи.

– Мне бы с Леной переговорить.

– Раньше надо было честь по чести жить, – усмехнулась Семёновна, – у меня муж не чета тебе, сопляку, был и то кулаками не размахивал.

Петька всё же делает несколько скромных шагов от порога к столу и несмело кладёт на плечо отвернувшейся от него жены свою подрагивающую руку, которая неизвестно почему собирает и тянет в комок Ленино платье.

– Ой, мама, – вскакивает она, – а он меня никак бить собирается.

– Что ещё, – невозмутимо прогудела тёща, поднялась и вплотную подвинулась к Петьке.

Тот на всякий случай отступил назад и зашарил глазами около круглой печки. Взгляд его цепляется за широкую кочергу.

– Ты что это тут глазищами ворочаешь, – перехватывает этот взгляд Семёновна. – Я тебе схвачу, паразиту! Сейчас Ленке морду исцарапаю, да и тебя же посажу, дурака.

– За что? – не может скрыть на худом лице удивления Петька.

– Там узнаешь, – грозит, ничуть не шутя, тёща.

У того холодеет внутри. Странно, откуда в этих ставших близкими людях столько грубой, необъяснимой жестокости. Да хоть бы он её стукнул, а то так, пугнул только.

– Да за что вы из меня сердце вытаскиваете? – сокрушается Петька.

– Не будешь рукам ход давать, – продолжает издеваться над ним тёща.

– Но я же не к вам приехал, а к жене.

– Тут мой дом, Ленка ко мне пришла, значит, мне и решать, – сказала Семёновна.

Петьке становится жарко. Он расстёгивает осеннее, одетое не по сезону пальто. Не помогает. И тут он вспоминает о сыне, невинном маленьком существе, единственной отдушине в эту минуту.

– Ну, вы тут решайте, а я пойду к сыну! – приободрившись, Петька хотел было шагнуть за голубую занавеску, разделяющую комнаты, но тёща загородила проход.

– Нечего, он спит, – сказала она.

– Так я и на спящего посмотрю, – ответил Петька.

– Нечего!

– Но это ж мой сын?

– Может, и не твой, теперь простыни после первой ночи не вывешивают на улицу.

– Хватит тебе, мама, – обрывает их перебранку Лена. Бледная и взволнованная, она старается не глядеть на Петьку. А у того отлегает внутри. Сейчас поругает, простит, и всё встанет на свои места. На Семёновну, которая его так безжалостно унизила, он смотрит с вызовом, а на Лену с надеждой, с любовью в глазах.

– Знаешь, Петя, я не вернусь больше к тебе.

– Почему это? – опешил Петька.

– Сейчас ты по столу колотишь, потом по мне начнёшь, и зачем же жизнь такая?

– Вот и правильно, разводись с ним к чёрту. Бери себе мужика постатней, поздоровше, мне, вон, двор новый для скотины надо рубить, а такого и лесиной задавит, – проговорила тёща.

«Вот ведь зараза какая! – подумалось Петьке в эту минуту. – У людей дом, семья рушится, а у этой хозяйство на уме».

Стоит у порога жалкий подавленный Петька, стоит Лена, стоит, прислонясь к круглой печке, Семёновна. И вдруг в этой тягучей тишине скрипнула кровать за занавеской, послышалось лёгкое шлёпанье босых ног по полу, и в дверях появился взъерошенный заспанный человечек, которому до их разборов не было ровно никакого дела. С минуту он ещё просыпался, а проморгавшись, бросился к отцу.

– Папа пиехал, папа пиехал, – радостным визгом оглушил он дом.

Со сжавшимся в груди сердцем Петька пригнулся и протянул к бежавшему к нему сыну руки. Но тут случилось непредвиденное. Стоявшая молчаливо тёща вдруг ринулась наперерез внуку и на глазах ошеломлённого Петьки перехватила Антошку на свои руки. Петька в одно мгновение, не понял и сам – как, схватил присмотренную кочергу и, побелев лицом, двинулся на тёщу.

– Ты что это? – в испуге отпрянула та от зятя.

– Поставь сына, – не своим голосом закричал Петька.

Семёновна, с опаской поглядывая на занесённую над ней кочергу, поставила на пол бессмысленно крутящего головой по сторонам Антошку.

– А ты одень его быстро, – приказал он ошарашенной таким поворотом дела жене.

– Ты что, с ума сошёл? – возразила робко Лена.

– Это вы, вы сошли. Одевай мне, – закричал Петька.

В него всё равно как кто вселился. Лена послушно принесла пальто, шапку и, поглядывая на мужа, торопливо одела сына.

Петька взял Антошку на руку, а в другой руке продолжал держать кочергу. Вышел в коридор, затем на веранду, там с отвращением отбросил в сторону кочергу и кинул планку на пробой.

– Папи, а мами, – плаксиво заворочался на руках сын.

Петька глянул в окно и увидел в нём ревущую жену, которая стучала руками в окно.

– Петя, я же пошутила. Петя, оставь сына, – донёсся до него её растерянный голос.

– Погоди, ужо отольются тебе наши слёзы, – услышал он грубый голос тёщи.

– Доучила, сделай так и сделай этак, – вновь Петька услышал теперь уже злой голос жены. – Всё, хватит, больше не лезь в нашу жизнь.

Странно, но тёща на это ничего не ответила. Вот, оказывается, кто мутил воду в их семейной жизни. Петька не делал ничего плохого этой еще молодой женщине, в расцвете сил оставшейся без мужа. Старался не перечить, угождать. Петьке припомнился старый, забытый им, какой-то странный случай. В ту субботу Лене нездоровилось, была она на последнем месяце беременности. Приехав вместе с ним в деревню, она уже не могла ничего делать, больше лежала. Баню топили Петька с Семёновной. Дав ей выстояться, он взял приготовленное тёщей бельё и пошёл мыться. Поддав для жара, Петька не обнаружил всегда стоящего на печке в ведре замоченного веника. Закрутившаяся в делах тёща, по-видимому, забыла принести. А Петьке идти за ним было лень. Посидев на полке, пропотев, он налил в таз воды, как дверь бани распахнулась и на пороге появилась раскрасневшаяся от быстрой ходьбы тёща. Она лишь на миг бросила свой взгляд на растерянное Петькино лицо, а потом как-то нахально и цепко уставилась на нижнее хозяйство зятя. И не давая тому опомниться, скинула с себя лёгкое платьице, лифчик, и только когда взялась за маленькие трусики, Петька пришёл в себя.

– Мама, ты что, мыться будешь? – удивился он.

– Да что это я, действительно, – вдруг как опомнилась тёща. И так же, как раздевалась, быстро оделась.

– Я тебе веник принесла, – как ни в чём не бывало, проговорила Семёновна. Из предбанника она кинула веник ему на лавку и ушла, хлопнув дверью.

Тогда он этому не придал значения, прошло и забылось. Да и теперь ему не хотелось думать о тёще плохо. Но ведь было!

– Мами, – снова пропищал Антошка.

– Придёт к тебе мами, никуда не денется, – ответил Петька сыну. Да и сам не сомневался, что всё так и будет. А как же иначе.