Романснебес

 

 

 

В эту пору моя Душа почти не говорила со мной. Она иногда появлялась в поле моего зрения, всегда почему-то с правой стороны, и, раскачиваясь, как в гамаке, на своих прозрачных крыльях, молча наблюдала за мной.

Я, хотя и отмечала факт ее присутствия, часто не обращала на нее внимания, и, похоже, ее это ничуть не огорчало. Лишь иногда Душа перелетала ко мне поближе и, ущипнув меня за бок, тихо говорила: "Глянь-ка!" Я смотрела в ту сторону, куда она мне указывала пальцем, но никогда ничего интересного не видела.

Она была немного странная, моя Душа.

Мы жили с ней как-то параллельно, и совсем не мешали друг другу.

Каждое утро мама приводила меня в детский сад, доставала из шкафчика сменную обувь и терпеливо ожидала, когда я самостоятельно переобую сандалии. Затем она целовала меня в лоб и со словами "Будь умницей" подводила к воспитательнице, которую звали Идея Степановна, и, каждый раз обещая скоро вернуться, исчезала до вечера.

Детский сад вызывал у меня чувство стойкого отвращения запахом манной каши и рыбьего жира, который всех детей без исключения заставляли пить по столовой ложке перед обедом, полагая, что этот бесценный продукт чудесным образом укрепит здоровье чахлых дошколят.

Моя Душа никогда не переступала порога этого здания, она провожала меня до крыльца, а потом улетала вверх, не говоря ни слова. Может быть, потому в детском саду я часто плакала от одиночества? Мои слезы приводили в бешенство Идею Степановну, и она, скривив рот, накрашенный помадой кровавого цвета, шипела: "Анжела! Замолчи сейчас же!"

Но иногда со мной происходили и приятные вещи. Это случалось обычно под Новый год и когда выпадал первый снег, а он иногда выпадал в октябре, – я каждый день просыпалась в ожидании чуда.

А чудо всегда приходило внезапно.

В тот день папа достал с нижней полки шкафа аккордеон! Откуда взялся этот инструмент в нашем доме, я не знаю. Аккордеон был небольшой, как назвал его папа – "четвертинка", но какой же красивый! Синего цвета, с перламутровыми вставками, с тремя регистрами, цветными кожаными мехами, с надписью на нерусском языке, короче, с ума сойти какая прелесть! Но самым большим чудом оказалось, что мой папа умеет на нем играть! Душа, конечно, тут же оказалась рядом, справа, натянулась, как струна, молитвенно сложила руки и замерла. И полилась музыка – невероятно красивая, печальная, щемящая.

Я закрыла глаза и слушала, слушала, слушала... Маленькая комната в моем воображении превратилась в теплое, бескрайнее, сверкающее небо. И я плыла по этому небу, как по морю, и волны печальной музыки накрывали меня с головой, и я задыхалась, но всё равно плыла, плыла и слушала, слушала...

Потом, всё закончилось. Папа стянул мехи, снял с плеча аккордеон и поставил его в шкаф на нижнюю полку. В комнате пахло ванилью. Я даже не стала поворачивать голову вправо, чтобы взглянуть на Душу, я и так знала, что на ее щеках застыли маленькие хрустальные слезки.