Подвал

 

 

 

Бомжиха Гармошка тихо умирала в своем подвале.

Она не стонала, несмотря на то, что время от времени нестерпимая головная боль, казалось, разрывает ее мозг на части. Гармошка только сильнее сжимала челюсти, так что ее единственный зуб острой иголкой впивался в губу, из которой начинала сочиться кровь.

– Гришка, дай пить, – просила она.

В подвале кроме Гармошки жили еще трое: Леха-инвалид, Гришка-беспризорник и Заноза – вокзальная проститутка.

 

Гришку привела в подвал Заноза – дочь Гармошки. Гармошка тоже когда-то была проституткой, но, состарившись, стала обычной попрошайкой. Заноза никогда не называла Гармошку мамой, поскольку в среде нищих и бродяг не имеют значения родственные связи. Люди, оказавшиеся на самом дне жизни, живут по законам стаи: выживает сильнейший.

Заноза была еще не старой: у нее были почти все зубы, кроме двух передних, которые ей выбил какой-то урка, когда Заноза попросила у него денег за свои услуги.

 

– Зачем ты его привела? – спросила Гармошка, когда Заноза привела в подвал Гришку.

– А что? Пусть греется, он карманы ловко чистит. Вон, смотри, – и Заноза бросила на стол, который когда-то давно был принесен в подвал с помойки, кошелек. – Толковый пацан.

– И что, может в этом лопатнике и деньги есть? – удивилась Гармошка.

– Уже нет, – оскалилась Заноза, – мы с Гришкой водки да жратвы купили. Надо же как-то отметить новоселье.

– А где он до этого жил? – поинтересовалась Гармошка.

– Тоже в подвале. Только в Москве. Его сегодня с товарняка менты сняли. Он от ментов сбежал. А я его спрятала. Пусть пока поживет с нами.

– Пусть поживет, – согласилась Гармошка, увидев, что Заноза достала из тряпичной сумки бутылку водки, буханку черного хлеба да батон дешевой колбасы.

 

Потом появился Леха.

Леха когда-то был десантником. Воевал в Афгане. После ранения в голову и потери одного глаза его комиссовали, лечили, но вписаться в мирную жизнь он так и не смог. Что-то случилось с мозгами Лехи – ему казалось, что война продолжается, и, видимо, поэтому самые обычные ситуации, на которые никто давно не обращает внимания, могли у него вызывать неконтролируемые вспышки гнева. У себя на родине, в Красноярске, он до смерти забил ногами наркомана, который помочился в его, Лехином, подъезде. Леху взяли, судили, но признали невменяемым. Ему, каким-то образом, удалось сбежать из «психушки» и «уйти в бега».

Так он оказался в Твери, и уже два года жил в подвале в этой компании.

 

У него с Занозой случилась любовь. И они решили жить вместе у Занозы в подвале. Леха даже поначалу называл Занозу по имени – Тома, но потом любовь прошла, и Леха, без излишних сентиментов, покрикивал:

– Да на тебя, Заноза, жратвы не напасешься. Надо тебе еще пару зубов выбить, чтобы жевала меньше.

Леха не попрошайничал и не воровал. Чем он промышлял, Гармошка и Заноза не знали, но каждый вечер он приносил еду и немного денег, которые рассовывал по разным углам, копил на черный день, который наступал не реже раза в месяц, когда в подвале появлялся местный участковый с угрозами сдать всю компанию в спецприемник.

Гармошка в этой компании была самой старой, а оттого и самой бесправной. Она часто возвращалась в подвал без денег, ложилась в углу на грязный матрас и тихо лежала, не отвечая на брань Занозы:

– Дармоедка старая! Опять приперлась пустая!

 

А два дня назад Гармошке стало худо. Она попробовала стонать, но когда Леха прикрикнул на нее: «Чего ты там шарманку завела! Стихни, а то я тебя успокою!», замолчала, и только время от времени сжимала свою раскалывающуюся голову худыми руками и просила Гришку дать ей воды.

Вечером Леха бросил недобрый взгляд на лежавшую в углу Гармошку и спросил:

– Жрать будешь?

– Нет, – слабым голосом ответила Гармошка. – Совсем худо мне.

– А кому сейчас хорошо?– заржала Заноза.

– Чего ржешь? – гаркнул Леха. – Не видишь, ей и вправду худо. Помрет ведь…

Заноза притихла, а Леха встал и вышел из подвала. Через полчаса он принес куриную тушку да каких-то таблеток.

– Отвари ей бульону, – приказал Леха Занозе.

Заноза послушно встала и, отыскав в одном из углов большую закопченную кастрюлю, залила тушку водой и поставила вариться на электроплитку.

От таблеток Гармошке стало легче, и она тихо позвала:

– Тома!

Заноза удивленно вскинула бровь:

– Чего тебе?

– Слушай, как помру, че вы со мной делать-то будете?

– Как че? Вынесем из подвала, на лавку положим. Власти должны похоронить.

– Так ты ж не будешь знать, где меня похоронят.

– А зачем мне знать?

– Так ты же дочь мне, все-таки.

– Ага, вспомнила! – хмыкнула Заноза. – Ладно тебе ныть! Вот бульону попьешь и встанешь.

– Бульон – это хорошо, – согласилась Гармошка.

 

Ей и вправду показалось, что болезнь отступит, и боль сейчас пройдет, стоит только попить свежего горячего куриного бульона.

Гармошка закрыла глаза. Вся ее беспутная жизнь в одно мгновение пронеслась перед глазами и отчего-то после вихря видений тех событий, что уготовала ей судьба, в большинстве своем страшных и жестоких, привиделась то, что с ней никогда не случалось: она, Гармошка, невероятно красивая и молодая, в белом длинном платье со шлейфом, царственно стоит на паркетном полу огромного зала с колоннами, а напротив, в трех метрах от нее, у мольберта рыжеволосый художник пишет ее портрет. Откуда-то сверху, издалека стала звучать тихая мелодия вальса, заставив ее, Гармошку, медленно и плавно закружиться в танце. Гармошка вальсировала, и шлейф ее платья развевался, как будто обдуваемый сильным ветром.

«Это мои крылья!» – крикнула Гармошка художнику и засмеялась.

От ее смеха – словно тысячи солнц зажглись разом – появился яркий свет и наполнил все пространство колонного зала. Гармошка подняла голову вверх и засмеялась громче: там, вверху, под самым потолком кружили кудрявые ангелы. «Там-тадам-тадам!» – дудели они в золотые рожки.

Гармошка вдруг почувствовала, что она невероятно счастлива, поскольку вся ее нищенская жизнь, полная тягот и унижения, конечно же, только привиделась ей, да и не Гармошка она, а Галина, красавица, без единой морщины, стоит сейчас в этом колонном зале, и художник пишет ее портрет.

 

– Гармошка! Бульон готов. Смотри, какой наваристый, светлый. Ты, поди, отродясь такой не ела. Только не обожги свой беззубый рот!

Заноза подошла к старухе с кружкой дымящегося бульона.

Гармошка тихо лежала на своем грязном матрасе. Из губы сочилась кровь, но морщинистое лицо, из-за которого она и получила свое прозвище, разгладилось и посветлело.

– Господи!– вздрогнула Заноза, расплескав из кружки бульон. – Померла. Неужто померла?

Заноза наклонилась и тихонько потрогала старуху за плечо, но, увидев мертвый взгляд застывших бесцветных глаз, испуганно отпрянула и закричала:

– Мама! Мамочка!

…