Тюк с красивой жизнью

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за январь 2025:

 

На чтение потребуется 7 минут | Цитата | Скачать файл | Подписаться на журнал

 

 

 

 

По вечерам – я толстая уборщица. По утрам – я толстый журналист. Вот уж никогда бы не подумала, что мне придётся так представляться. У меня два кота, шестнадцатилетняя дочь, диплом журфака МГУ, мать в гробу, тёмные волосы, плохое зрение и толстая задница, как вы успели заметить. И я намываю редакцию по вечерам, потому что люблю дочь, котов, хороший кофе и дорогие сигареты. А что-то любить – стоит денег. Меня зовут Наташа. Нет. Вру. Меня уже давно никуда не зовут. Я живу в захолустье, в тьмутаракани, у чёрта на куличках, и читаю тут газету, обычно не ту, в которую пишу. Обычно московскую, «Комсомолку-толстушку», с конфетами «Москвичка» вприкуску. Город, в котором я теперь живу, такой маленький, что я бы совсем забыла его название, как имя совсем не одарённого природой любовника. Такой вот маленький город, в котором самое примечательное здание – винная лавка. Терпеть не могу провинцию.

Она замолчала, продолжая мыть лестницу, огороженную высокими решётками вместо перил. А на меня повеяло её «тюрьмой и сумой», как будто она из-за своей неуклюжести случайно выронила на ступени свою тучную душу, из грудной клетки – душу, от которой пахло потом её жизни. Затем она бросила тряпку, присела на отмытую ступеньку и манерно закурила. Она улыбалась, казалось, не специально, казалось, случайно улыбалась. Её очки, слегка перекосившись, спустились на нос, словно не хотели искажать прищура и красоты её глаз. Чайного цвета глаза-блюдца тоже, словно случайно, смеялись, вы бы видели! И ещё её тёмные волосы, и чётко очерченный рот. Красоту свою эта женщина потеряла когда-то там же, где не нашла своего счастья.

Она работала в аналитическом отделе местной газетёнки. Ну, если газетёнки, то и за зарплатку… Одна растила дочь, наверняка единственная во всём городе варила итальянский кофе с крупной солью, и ела столовым серебром тоже одна в этом городишке, славящемся своим дурдомом. Думалось, что она и была здесь самая ку-ку.

– Пойдём ко мне, – запросто предложила Наталья.

И мы пошли. По городу без фонарей и в непролазной грязи, где Наташа находила свой дом как будто случайно, как и всё в своей жизни. Это было двухэтажное деревянное, очень старое и очень серое здание с картонными дверьми, которое напоминало барак. Мы поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж, один поворот ключа, щелчок выключателя – и хрустальная люстра осветила её мир.

Персиковый и дымчатый коты каких-то королевских пород равнодушно зевали и потягивались в мягких дырявых креслах. Повсюду были книги: на полу, на подоконниках, журнальный стол был полностью завален стопками в разноцветных переплётах и свежей прессой. Тут же стояло блюдо с крупными южными помидорами, а смятые пачки красного «Мальборо», в цвет овощей, впечатлили бы любого импрессиониста или дизайнера интерьеров. Здесь не было ни телевизора, ни… да даже перечислять не буду, чего у неё не было, так как было у неё, казалось, несоизмеримо больше всего того, что называется благами цивилизации. Эта женщина жила во дворце – с хрусталём, шторами из потёртого бархата, ну, или из какой-то похожей ткани, не сильно я разбираюсь в роскоши, серебряными вилками и половниками она управлялась на кухне с прогнившим полом и стенами, отторгнувшими старые обои. Этот дом был её автопортретом. Её, отторгнувшей свою нищету и старые как мир правила социума, которые мы с детства пишем под чью-то диктовку.

– Красиво жить не запретишь! – сказал я и тут же пожалел о сказанном, испугавшись, что это волшебное место вдруг исчезнет, спрячется от моей банальности.

– Что, нравится? – хохотнула она.

– Что?

– Ваза.

– А… Да…

– Забирай! Раз нравится. Ты мне тоже нравишься, – сказала она, походя споласкивая кофейные чашечки, похожие на напёрстки для пухлых пальцев. Мне говорили, что она была практически нищей, что зарплата поломойки была чуть ли не больше её основного дохода. Мне говорили, что она по-царски одаривала всех, кто ей нравится, и могла убить или просто зачеркнуть всякого, кто впал в немилость.

– Это из моего детства ваза. Мать привезла эти вазы и наше серебро, и ещё серьги с бриллиантами, огромные, с эту люстру, – снова засмеялась она, сгребая кучки книг в одну, чтобы освободить пространство на столе для кофе, и горького шоколада, и южных помидоров, и сыра с запахом Франции.

– Мать моя была красавица, каких свет не видывал, – продолжала она. – Мы жили за границей. Чёрные мужчины её озолотили. В золото одели, в золото обули. А потом эти же чёрные мужчины её чуть и не убили. Нож к горлу ей. Мама рассказывала, как тогда глаза в глаза ему, шёпотом. Убивай, говорю, женщину, у которой дочь твоей крови. Не убил… Межнациональный конфликт там случился. Ей какая-то тамошняя старуха кой-какое барахло в покрывало собрала и серьги из ушей своих вынула. Отдала ей и сказала: «В счёт дома твоего. Мой это теперь дом». А мать рада была уже и тому, что ноги унесла. Говорит, бежала, не оглядываясь, там такое творилось! Вот и прибежала со своим тюком к нам с Аринкой. Аринка – дочка моя, гуляет где-то уже вторую неделю. В отца пошла. А про любовников-то своих я тебе тогда наврала всё.

– Когда?

– Да когда полы мыла. Не было у меня никогда никаких любовников, ни одарённых, ни неодарённых. Муж был. Москвич, богач, талант, писал чертовски хорошо и пил как чёрт. Арине четыре года было, когда я его бросила и уехала сюда.

– Зачем? – вдруг спросил я, словно можно было воротить время назад, заставить её потерпеть его пьянство, чтобы не мыть полов и не ходить в шикарных лохмотьях. – У тебя же дочь, – добавил я таким голосом, каким люди обычно приносят извинения.

– Чтоб в тюрьму не сесть, – опять засмеялась она. – Я его любила. А он пил и гулял. Я подумала: я его убью, и что тогда? Я – в тюрьму! Арина – в детдом! В общем, собралась и уехала. Он даже и не знает, где мы. Я больше его и не видела, и Арина тоже. Винит меня, наверное… А я хочу стать президентом – и ввести смертную казнь для свиней. Если эти алкаши живут как свиньи, то и…

Я неожиданно для себя самого поддакнул и обрадовался, что не успел вытащить из портфеля бутылку вина. В её королевстве были свои законы. И мне очень не хотелось впасть в немилость и лишиться жизни из-за бокальчика красного. Её знакомые мужчины не пили ни капли. Или просто потому, что их не было. Или потому, что они были принцами на белых конях. А точнее… и то, и другое.

 

Мать Наташи умерла практически сразу, как довезла сюда свой тюк с красивой жизнью. Серьги проели, остальное раздарили. Все пять газетчиц из редакции получили от Натальи по новому платью, по вазе и по пачке заморского кофе. Дочь была отправлена на лето в Крым, котов сводили к кошачьему парикмахеру и остригли под львов. Наталья отправилась на рынок и купила себе ярко-фиолетовый пуховик, в котором сверкала три сезона в году, снимая его только летом. Но, по-моему, ей было всё это «фиолетово». Она умела жить закладкой любимой книги, аппетитной помидориной на блюде в дыму хорошего табака и в свете хрустальной люстры. Наташа жила в шоколаде, и ничто и никто ей не смог этого запретить. Эта нищая богачка никогда не плакалась. Специалист аналитического отдела профессионально анализировала, что с ней происходило и происходит, кто она, что и почему она делает. Анализировала с такой долей откровенности, словно никогда не просыхала.

 

– Вазу забирай! Ручная работа, – повелительно сказала мне почти прозрачная женщина весом сорок килограммов и улыбнулась. – Я больше не толстая, я больше не уборщица и не журналист. Всё когда-нибудь заканчивается, друг мой, и моя прекрасная жизнь тоже, – проанализировала она.

Я не мог взять подаренную мне вазу просто потому, что был её воображаемым другом. Я стал по-быстрому придумывать себе свой воображаемый дом, чтобы мне было куда забрать её последний подарок. Но понял, что не смогу придумать для себя дом лучше этого… Да и зачем, ведь я умру вместе с ней. Она – от реального рака, а я – от воображаемого.

На наших похоронах Аринка не появилась, гуляла где-то, в отца пошла. Газетчицы одели Наталью в чьё-то старое платье и скинулись на оградку, которую нам так и не установили. Но нам было всё «фиолетово». Особенно мне, я знал, что где бы мы с ней ни оказались, мы манерно закурим, прищуримся своими смеющимися чайными блюдцами, повесим нашу хрустальную люстру и раздарим наши вазы. И если даже это будет у чёрта на куличках, Наташина мама, женщина неземной красоты, притащит нам ещё один тюк с красивой жизнью.

 

– Нравится вам эта ваза?

– Забирайте!

 

 

 

Конец

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» январе 2025 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: