Я подумаю

 

 

 

– Да вон они, – сказала женщина с мусорным ведром в одной руке и пeкинеcом в другой. – Житья от них нет. Ни мусор выбросить, ни собачку выгулять.

 

Григорий вылез на подножку «газика», словно капитан на мостик. Зажмурился. Заходящее солнце пробивалось сквозь ресницы красной паутинкой. Слепило. Григорий приложил ладонь козырьком к глазам.

 

С краю от облезлых пятиэтажек, из воспалённых окон которых болячками торчали кондиционеры, сгрудились ржавые мусорники. Вокруг них гнили кучи слипшихся овощных очисток, белела яичная скорлупа, поблёскивали на солнце смятые пластиковые бутылки. То там, то сям порхали на ветру обрывки газет. Взлетая, они вспугивали стаи жирных мух, густым дымом взвивавшихся над помойкой.

 

Среди мусора расположился десяток разномастных, грязных, усталых собак. Серая сука лежала около разорванного пакета и, засунув в него морду по уши, что-то оттуда выуживала. Крупный пёс с квадратным черепом боксёра и ушами бассета кружил около неё, отгоняя пегого кобелька. «Здоровяк» с преувеличенной яростью кидался на соперника, щёлкал жёлтыми клыками, брызгал слюной. Конкурент-заморыш взвизгивал, отпрыгивал в сторону, но, обежав контейнеры, заходил к равнодушной суке с другой стороны. В ответ «боксёр» злобно клацал зубами и норовил вцепиться кобельку в морду, но каждый раз промахивался.

 

Остальные псы покорно расположились на безопасном расстоянии.

 

– Кого-то покусали? – спросил Григорий женщину.

– Бог миловал, – ответила она. – Мы даже подойти туда боимся.

 

Настырный кобелёк в очередной раз взвизгнул и отскочил в сторону.

 

– Вот, – женщина показала на ведро, из которого торчали объеденные до самой зелени арбузные корки. – Выбрасываем где попало. Весь двор загадили.

– А дворничиха?

– Она уже неделю не убирает. Боится.

– Понятно, – сказал Григорий.

 

Он вытащил из кабины пневматическое ружьё и зарядил в него дротик с ампулой.

 

– Считайте, проблемы больше нет.

– Чудесно, – сказала женщина, переводя взгляд чуть в сторону от помойки. – Кого бы ещё на этих найти.

 

На вытоптанной полянке, под колючей акацией стоял диван. Ретро-привет из 60-х. Выцветшая обивка на боковушках обрямкалась и местами была протёрта до дыр. Из спинки обнажённой плотью торчали жёлтые куски ветхого поролона.

На диване спал человек. С лицом, заросшим, словно шерстью, бурыми волосами, в замызганной нейлоновой кутёнке, в порванном полукеде на правой ноге и стоптанной остроносой туфле на левой. Чтобы уместиться на диване, человек по-детски поджимал коленки. Время от времени его ноги судорожно вздрагивали, точно от испуга.

 

– Каждый день безобразия устраивают, – говорила женщина. – То мусор в баках подожгут. То передерутся друг с дружкой. То прохожих вечером перепугают до смерти.

 

Напротив дивана Григорий разглядел ещё двоих бедолаг. Синюшные, с нечесаными, свалявшимися волосами, они, присев на корточки, расставляли пустые бутылки. Из-под пива в одну сторону, из-под водки – в другую, пепсикольные – в третью.

 

– Заявите в милицию, – посоветовал Григорий.

– Заявляли, – пожаловалась женщина. – Да толку никакого.

– Что так? – удивился Григорий.

– Они их больше суток не держат.

 

Подошёл водитель с ружьём наперевес.

 

– Я суку уложу, – сказал ему Григорий. – А ты кобелину грохни. Здорового.

– Остальных когда?

– После суки.

 

Григорий наклонился и заправил в короткий морпеховский сапог выбившуюся штанину. Потом подтянул перчатки с обрезанным для удобства правым указательным пальцем. Надел солнцезащитные очки.

 

– С Богом.

 

 

Водитель уложил здоровенного кобеля с первого выстрела. Остальные псы, перепуганные хлопком воздушки, вскочили и бросились врассыпную.

 

Суке адилиновый дротик попал под лопатку. Она взвизгнула, закрутила головой, увидела проснувшегося бродягу. Ничего не понимая спросонья, он улыбался ей, потом сложил губы трубочкой и призывно свистнул.

 

Сука приветливо замахала хвостом, но тут же закашляла, зашаталась, завалилась на бок. Из раскрытой пасти вывалился сухой язык. Она перевернулась на живот, приподнялась и, оставляя в пыли борозду, проволокла пару метров безжизненные задние ноги. Потом захрипела, споткнулась и с размаху сунулась носом в землю.

Григорий достал из нагрудного кармана новый дротик.

 

Разбежавшиеся было псы обступили неподвижную суку. Ощетинившийся заморыш юлой крутился рядом с ней. Обнажая остренькие клыки. Отгоняя остальных.

Водитель, успевший перезарядиться, подошёл поближе и точно всадил ему иглу дротика в бок.

 

Жалобно повизгивая, пёс уселся на землю, по– человечески вытянув задние ноги. Потом лёг на живот и пополз к мёртвой суке. Из-под торчащей иглы расплывалось неправдоподобно красное пятно. Добравшись до суки, кобелёк принялся вылизывать ей морду не слушающимся языком.

 

Григорий, припав на колено, прицелился. Пёс вскинул голову, оскалился, тихо зарычал. Потом уронил морду на шею суки и замер.

 

– Глянь-ка, – засмеялся водитель, – Ромео.

 

Желтеющие клёны отбрасывали на землю узорчатые тени. Тёплый осенний бриз играл обрывками газет и шевелил шерсть на боках неподвижных животных. Бродяги, бросив считать бутылки, молча смотрели на Григория.

 

 

Через полчаса всё было закончено.

 

– Грузи, – распорядился Григорий и глянул на часы. – Скотомогильник закроется.

– Один момент, – сказал водитель, натягивая брезентовые рукавицы.

 

Забравшись в кабину, Григорий установил ружья в стойку, аккуратно упаковал оставшиеся ампулы адилина, почиркал подсохшей шариковой ручкой по картонной обложке журнала и записал: «Заявка жильцов. Улица Пролетарская. Девять собак». Потом посидел немного, уставившись в запись, достал мобильник и набрал номер.

 

– Ну, что там, старик? – спросил он. – Глухо?

 

Тела собак, которые водитель забрасывал в машину, стукались о стальные стенки кузова. «Бум, бум, бум», – гулко отдавалось в кабине.

 

– А ты сказал про диплом Ветеринарки?.. – хмурясь, спрашивал Григорий в мобилку. – С отличием.

 

Водитель грохнул задвижкой кузова, распахнул дверцу и забрался в кабину.

 

– Поехали?

– Подожди, – отмахнулся Григорий. – Очередь? С красными дипломами?

– Опоздаем, – проворчал водитель. – Машина за ночь дохлятиной провоняет.

– Где работаю? – вздохнув, спросил в трубку Григорий. – Всё там же.

 

Подошла женщина с пекинесом.

 

– Что? – переспросил в телефон Григорий. – А-а, пока.

 

Он запихнул мобилку в карман.

 

– Вот, – сказала хозяйка пекинеса и сунула Григорию в руку несколько свёрнутых бумажек. – От жильцов.

 

Григорий пожал плечами и взял деньги.

 

– Как насчёт проблемы? – торопливо спросила она. – Другой.

 

Григорий посмотрел на женщину. Ситцевое платье с белым воротничком. Тщательно подвитые кудельки седеньких волос. Перевёл взгляд на выстиранное бельё, сохнувшее на балконах пятиэтажек. Белые наволочки, белые простыни, белые пододеяльники. Глянул на зеркально блестящие окна. В каждом из них алело заходящее солнце.

 

– Мы будем благодарны, – вкрадчиво сказала женщина. – Очень.

– Я подумаю, – ответил Григорий и, словно выстрелив, захлопнул дверцу.